Пораженчество науки перед властолюбцами

Пораженчество науки перед властолюбцами

Несмотря на эту положительную сторону мести "по-ученому", она как таковая все-таки была в истории науки явлением губительным, поскольку неуемная зависть к чужим оригинальным работам, процветающий вандализм и необъективность научных оценок способствовали насильственному вытеснению из ученой среды самых талантливых исследователей. Особенно, если им "везло" на конфликты с карьеристами. Не угодив в прошлом какому-нибудь "авторитету", стремящемуся к исключительному положению в иерархической структуре власти, они в последующем были обречены отвечать за проявленную некогда дерзость втройне. Ведь мстительный и злопамятный исследователь очень опасен для науки, тем более, если он еще и обладает при этом значительной административной властью. Быстро войдя в ее вкус и убедившись на практике в своих неограниченных возможностях влиять на судьбу любого ученого, на деятельность любого научного учреждения, на развитие науки в целом, такие горе-администраторы с легкостью расправлялись с неугодными коллегами на всем протяжении истории, то по "щучьему" велению изменяя курс движения научной мысли, то без повода закрывая наиболее перспективные темы. Сколько таких "наукоуправителей" нанесли вреда науке, даже трудно сказать. И еще труднее назвать масштабы нанесенного ими ей ущерба, если всего лишь один "крепко стоящий" академик или министр просвещения, пользуясь неограниченными полномочиями, мог натворить столько бед и умертвить столько ценных идей, попутно расправившись и с их авторами, что потом целому поколению ученых с трудом удавалось восстановить былой статус-кво и вернуть в прогрессивное русло научную и изобретательскую мысль.

Более всех "отоспался" на науке незабвенный "народный" академик Трофим Лысенко, задумавший переделать природу "по образу и духу своему". Подозрительными путями прорвавшийся в самые "верха" и получивший благословение сталинского руководства на перекраивание фундаментальных законов естествознания, Лысенко на основе выдвинутой им ошибочной концепции стал с методической последовательностью наносить мощные удары по передовым рубежам советской биологии, последствия которых до сих пор заявляют о себе "во весь голос". Но этого ему показалось мало. Одержимый идеей повернуть реки вспять, этот случайно оказавшийся в большой науке никчемный человек стал еще и свирепо уничтожать ее лучшие кадры.

С его "тяжелой" руки сначала были необоснованно отстранены, а затем и попросту морально и физически уничтожены такие талантливые исследователи, как Н.К. Кольцов, Н.И. Вавилов, С.С. Четвериков, Г.А. Надсон, Г.А. Левитский… Список можно продолжать до бесконечности. "Пойдем на костер, будем гореть, но от убеждений своих не откажемся!" — это вырвавшееся из самого нутра восклицание Вавилова в полной мере можно переадресовать любому из сталино-лысенковских жертв. По его милости эти современные "джордано бруны" не единожды стояли перед выбором — смерть или отречение от собственных убеждений, но в отличие от "сдавшегося" Г. Галилея до последних минут жизни сохраняли верность себе и науке.

"Лысенковщина" оказалась на редкость живучей. Набравшая силы в период мрачного сталинского произвола она продолжала душить интеллект и в период "веселой" хрущевской оттепели, глумилась над "диссидентами" в застойные брежневские времена и продолжает каркать из-за угла при нынешнем расширенном воспроизводстве научного бесплодия! Характеризуя весь этот беспощадный террор, при котором направо и налево летели головы смельчаков и "непримиримых", брались "под стражу" их идеи, мысли и труды, вполне можно говорить о конвейерном процессе сокрушения интеллекта и обесценивания человеческой личности. На откуп отдельных лиц отдавались целые научные дисциплины, им предоставлялось "эксклюзивное" право распоряжаться "людским фондом" на свое усмотрение. Всякий талант, не признающий над собой монопольную власть научных боссов, был автоматически обречен на изгнание из своей профессиональной сферы, а затем и из собственной страны.

Вспомним, как вся творческая интеллигенция, включая мировое сообщество, полюбила добродушного "Горби" с его пылкими призывами к "консенсусу". А ведь именно Указом Президента СССР весь комплекс научных учреждений вместе с его сотрудниками, научной тематикой и средствами, богатейшим парком приборов и оборудования, многомиллионными научными изданиями и журнальной периодикой был передан в безраздельное пользование команде Г.И. Марчука и кучке несостоятельных академиков, получивших от М.С. Горбачева полномочия по выкорчевыванию "неудобных" для "нового политического мышления" умов. Несколько сотен ученых получили "законные" основания определять судьбы многих сотен тысяч людей, занятых в научно-технической сфере. Какие ученые? Вавиловы или Лысенки? Да не все ли равно? А что творится с ученым российским научным потенциалом в наши дни ельцинских реформ! Так бесцеремонно и безбожно пройтись по живому организму науки не осмелилась никакая другая власть страны, считающей себя цивилизованной!

Вот такой принцип неизбирателыюго руководства наукой и породил новый произвол. Всякому разумному существу понятно что, если на вершине научной пирамиды оказываются достойные личности, для которых морально-этические принципы не просто провозглашенные с трибуны слова, то от этого наука только выигрывает. Наша земля родила немало таких истовых организаторов науки, блестящих ученых, благодаря самоотверженным усилиям которых российская наука обрела свое лицо и в отдельных направлениях получила столь качественное развитие, что сумела удивить весь цивилизованный мир. Это плеяда имен, известны* во всех его уголках, — Капица, Тамм, Курчатов, Семенов, Келдыш, братья Вавиловы, Орбели, Алихановы и многие другие наши "звезды" ярко сияющие на научном небосклоне.

Совсем другое дело, когда "наверху" оказываются академики и профессора, для которых переступить нравственные границы — раз плюнуть. Эти "выкидыши" административно-командной системы очень опасны, ибо, как правило, загребают жар чужими руками. Но это еще полбеды. Настоящая научная драма разыгрывается, когда они, разжирев у дармовых кормушек, начинают демонстрировать полную индифферентность к развивающейся научной мысли, а их собственные неблаговидные поступки и действия обретают настолько уродливые очертания, что тут же сказываются на морально-психологическом климате почти всех научных подразделений и институтов. Можно назвать целый ряд ученых мужей, от "руководящей деятельности" которых наука терпела по истине стихийные бедствия. Но эта деликатная тема требует отдельного разговора.

Говорят, у сильного духом человека и мораль сильна. Но значит ли это, что всякий сильный силен духом и слабость уступает силе? Австрийский зоолог Конрад Лоренц, один из основоположников науки о поведении животных — этологии, в своей "нобелевской" речи в 1973 году отмечал, что, например, сильные и агрессивные волки никогда, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, не пускают в ход зубы против членов своей "стаи". А вот голуби, на вид весьма приветливые и "слабые" создания природы, достаточно аморально ведут себя по отношению к своим же собратьям, заклевывая их при дележе добычи или самок до смерти.

Служители науки — не волки и не голуби. Но тем не менее кое в чем их поведение совпадает с повадками и тех, и других. Агрессивной силы исполнены зачастую ученые, опережающие умом свой век. Для штурма прочной цитадели старых научных воззрений им действительно необходимы и твердость характера, и железная воля, о чем, по-видимому, заботится сама природа. Но она же сверх меры одаривает их великодушием, нравственным величием, благожелательностью по отношению к коллегам. Этой силы бояться не следует. Но не дай бог, когда она обнаруживается у человека с весьма ограниченными творческими возможностями и "рыхлым" моральным кодексом, который за недостаток природной одаренности начинает мстить всем и вся, компенсируя собственную ущербность мощной расправой над истинными талантами и замещая здравый смысл абсурдной логикой "личных интересов".

У обеих "крайних" групп сила и слабость проявляются по-разному. Если первая использует "пресс" лишь при защите от натиска консервативных научных сил и в целом безопасна, то вторая группа меняет обличье, превращаясь из волчьей стаи в голубиную, и хотя и не выбрасывает клыки, а воркует, все равно видит своей задачей повсеместное уничтожение всего прогрессивного и лучшего в научной обители. И уж совсем худо, когда эта вторая лицемерная группа начинает "на законном основании" верховодить над первой.

Месть несостоявшегося плюс облеченного властью ученого — страшное дело, ибо в этом случае на каждого нового Моцарта непременно находится "свой" Сальери.