Миф седьмой ВСЁ В СССР ПЕРЕД ВОЙНОЙ ДЕРЖАЛОСЬ НА СТРАХЕ ПЕРЕД НКВД, И ПОЭТОМУ НЕМЦЕВ В РОССИИ НАРОД ВСТРЕЧАЛ ХЛЕБОМ-СОЛЬЮ. КРАСНОАРМЕЙЦЫ И ИХ КОМАНДИРЫ НЕ ХОТЕЛИ И НЕ УМЕЛИ СРАЖАТЬСЯ, РККА БЫЛА ФАКТИЧЕСКИ ПОЛНОСТЬЮ РАЗГРОМЛЕНА И РАЗБЕЖАЛАСЬ, И ЛИШЬ ОГРОМНЫЕ ПРОСТРАНСТВА РОССИИ И ПЛОХАЯ ПОГОДА ОСЛАБИ
Миф седьмой
ВСЁ В СССР ПЕРЕД ВОЙНОЙ ДЕРЖАЛОСЬ НА СТРАХЕ ПЕРЕД НКВД, И ПОЭТОМУ НЕМЦЕВ В РОССИИ НАРОД ВСТРЕЧАЛ ХЛЕБОМ-СОЛЬЮ. КРАСНОАРМЕЙЦЫ И ИХ КОМАНДИРЫ НЕ ХОТЕЛИ И НЕ УМЕЛИ СРАЖАТЬСЯ, РККА БЫЛА ФАКТИЧЕСКИ ПОЛНОСТЬЮ РАЗГРОМЛЕНА И РАЗБЕЖАЛАСЬ, И ЛИШЬ ОГРОМНЫЕ ПРОСТРАНСТВА РОССИИ И ПЛОХАЯ ПОГОДА ОСЛАБИЛИ ПРОДВИЖЕНИЕ НЕМЦЕВ И НЕ ДАЛИ ИМ ВОЙТИ В МОСКВУ
Должен признаться, что я не лучшим образом знаком со всем тем массивом сенсационных «отечественных» «исследований», которые в последние полтора десятка лет с мазохистским сладострастием упоённо «обосновывают» этот миф. Причина же моего равнодушия проста: для того, чтобы понять «ароматические» данные некоторых специфических субстанций, совсем не обязательно долго и тщательно их обнюхивать.
Однако, как я понимаю, «классиком» этого мифа можно считать всё того же Марка Солонина с его книгой «22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война»… Там соответствующих примеров, подкрепляющих седьмой миф, вполне документальных и достоверных, приведено в избытке, и желающих их тщательно обнюхать я отсылаю к книге Солонина.
Сам же приведу лишь один пассаж из этой книги. На странице 364-й Солонин, ссылаясь на страницу 367 статистического сборника «Гриф секретности снят», изданного в 1993 году под редакцией генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева, сообщает о наших огромных безвозвратных потерях основных видов вооружения в 1941 году и иронизирует:
«Потерю 20,5 тысячи танков и 17,9 тысячи боевых самолётов (выделение Солонина. — С.К.) советские историки объяснили давно и просто: старые, ненадежные, слабо бронированные «гробы», работали на взрывоопасном бензине… О чем тут еще спорить?»
Что ж, спорить здесь не о чем… Бензин действительно взрывоопасен… Но вот сообщить кое-что для сведения читателя, пожалуй, надо…
Во-первых, на странице 367-й даны сводные потери основных видов вооружения по всем пяти годам войны. И цифра в 20,5 тысячи единиц потерянной за 1941 год техники приведена не только по танкам, а по танкам и САУ (самоходным артиллерийским установкам). Да, к 22 июня 1941 года в РККА не было значительного количества самоходных орудий — после 1937 года их разработка, начатая в 1931 году, была свёрнута. Но, во-первых, сам принцип подсчёта показывает, что в потери этого вида вооружений включены все валовые потери — включая бронемашины, лёгкие танки, танкетки и т. д., а в РККА образца июня 1941 года этого старья — благодаря технической «политике» двух последовательных начальников вооружения РККА Уборевича и Тухачевского — было очень много. Сергей Переслегин, исследователь основательный, как-то в одной из своих статей заметил, что армия перед войной была перенасыщена лёгкими танками. Думаю, и без войны — за счёт списания и перевооружения немалая часть их этих 20,5 тысячи единиц техники и так безвозвратно «убыла» бы из РККА — на переплавку. Кроме того, вскоре после 22 июня 1941 года в РККА появились «наспех — как сообщает «Энциклопедия танков», — построенные» САУ на базе пушки ЗИС-30. Эти САУ создавались именно что наспех и были быстро выбиты, однако какую-то прибавку в общую цифру потерь дали.
Конечно, потери 1941 года были огромны. Но в той войне они вообще были огромны. Даже в победном для РККА 1944 году потери танков и САУ составили 23,7 тысячи единиц, а ведь это были уже грозные современные машины, конструкция которых была «обкатана» войной! Резуны и солонины могут, конечно, ехидно замечать на это, что у немцев потери были меньшими.
Ну, это, во-первых, как сказать, — если комплексно анализировать как ход военных действий, так и сами данные по потерям и «победам» немцев. При анализе мифа восьмого я приведу на сей счёт любопытные данные. Главное же — немцы ведь при меньших потерях войну и проиграли. Всерьёзной, «без дураков» войне более высокие потери победителя — это и есть цена победы.
Далее… Особенно недобросовестно Марк Солонин приводит цифру потерь по самолётам. Он подаёт дело так, как будто все эти почти 18 тысяч самолётов были сбиты в боях. Но это — не так! И даже очень не так, потому что на стр. 367-й упомянутого статистического справочника 1993 года сказано:
«В авиации большая доля потерь — свыше половины (выделение везде моё. — С.К.) — составляют небоевые потери. Они связаны с обучением летчиков, с сокращением сроков их подготовки, особенно с освоением новой техники, а также недисциплинированностью летного состава, руководителей полетов при выполнении летно-учебных задач. Количество небоевых потерь зависело и от конструктивных, производственных недостатков машин»…
Для 1941 года процентное соотношение боевых и небоевых потерь было, скорее всего, меньшим, чем свыше пятидесяти процентов, хотя — как сказать. Фронтовые потери лётного и технического состава ВВС, общая нервозная обстановка первых месяцев войны никак не могли способствовать ни сохранению (не говоря уже о повышении) качества подготовки молодых лётчиков, ни высокому качеству производства самолётов и их тылового обслуживания.
То есть Солонин цифру-то потерь из справочника под редакцией генерала Кривошеева дал, а об оценках структуры этих потерь умолчал, хотя сам с этими оценками знаком был. И это для его «анализа» — норма.
Между прочим, не знаю, осведомлён ли об этом Марк Солонин, но в его иронической констатации о «взрывоопасном» бензине в бензобаках советских «гробов» есть доля правды. Бензин на советских самолётах начала войны был в некотором отношении действительно более «взрывоопасным», чем на немецких самолётах — и по своему октановому числу, и в силу отсутствия протестированных (то есть защищенных, изнутри обрезиненных) бензобаков, которые резко снижали пожароопасность в случае повреждения бака пулями или осколками снарядов. У немцев же такие баки с бензостойкой резиной к началу войны имелись (германская химия всегда была в мире самой передовой), и в первых боях наши лётчики глазам своим не верили: всадил очередь точно в бензобак, а немец летит себе и даже не дымит.
Так обстоит дело с «демократическим» антисталинским «анализом» потерь боевой техники РККА… Что же до «массовой сдачи в плен», сладострастно описываемой Солониным, то мне просто противно приводить, а затем опровергать те или иные — действительно имевшие место быть — факты измен, сдач, растерянности и т. д., которыми М. Солонин пытается доказать, что РККА с первых дней войны как организованная сила распалась.
Но это не значит, что я на этом заканчиваю анализ и опровержение седьмого мифа как такового. Нет, я свой анализ только начинаю, не закрывая глаза как на то, что в 1941 году РККА хотя и покрыла себя славой, однако крупных побед не обеспечила, так и на то, что приход немцев далеко не для всех на оккупированной территории оказался трагедией, побуждающей к отпору захватчикам или хотя бы к моральному их неприятию.
Как известно, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Применительно к письменным источникам я бы этот коэффициент уменьшил на порядок и сказал: «Лучше раз увидеть, чем десять раз прочитать». Ведь фотодокумент нередко вмещает в себя и, в буквальном смысле слова, зримо выявляет то, что или очень сложно, или даже невозможно описать словами.
Так вот, в уже упоминавшейся мной книге-фотоальбоме Франсуа де Ланнуа «Немецкие танки на Украине. 1941 год» имеются, кроме прочего, и выразительные фотографии украинских деревень, украшенных арками из зелени; с жителями, радостно встречающими колонну германских бронемашин. Есть там и фото украинских крестьянок, преподносящих солдатам Рейха букеты цветов и потчующих фотогеничного германского мотоциклиста из роты пропаганды молоком из крынок. Есть в книге де Ланнуа и фото наших пленных, с самодельным флажком из свастики идущих в плен без какой-либо охраны.
Всё это было, но, повторяю, я не буду приводить те или иные воспоминания, подтверждающие правдивость подобных фотографий. Тексты такого характера в изобилии имеются в книгах Резуна, Солонина, Солженицына и прочих изготовителей «золотых кирпичей» (выражение Резуна) для закладки в «будущую подлинную, — по Резуну же, — историю войны». Читатель при желании может сам познакомиться с такими текстами в их лживо «правдивых» опусах.
К тому же…
К тому же как быть с заявлениями Владимира-«Виктора» Резуна-«Суворова», Марка Солонина и прочих о том, что почти сразу после 22 июня 1941 года РККА поголовно превратилась в толпу, бросавшую ружья и «пачками» сдающуюся в плен, на фоне вот такой цитаты:
«Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека. Лишь местами сдаются в плен в первую очередь там, где в войсках большой процент монгольских народностей (перед фронтом 6-й и 9-й армий). Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п… в плен сдаются лишь немногие. Часть русских сражается, пока их не убьют…»
Это записал в своём личном служебном дневнике генерал Гальдер 29 июня 1941 года, и, оставив на совести его фронтовых информаторов слова о «монгольских народностях», примем заявление генерала к сведению.
Да, далее Гальдер продолжает: «…другие бегут, сбрасывают с себя форменное обмундирование…» То есть было и такое, и кто-то при этом просто пытался отсидеться, но кто-то — я продолжаю цитирование записи Гальдера от 29 июня 1941 года — пытался «выйти из окружения под видом крестьян».
Выйти из окружения к своим, а не с ружьём под мышкой или без оного бодро шагать к германским полевым кухням!
Вот что было действительно массовым в 1941 году! Хотя немало бывших советских граждан тогда к немецким кухням, да, — шагало. Скажем, часть тех молодых «красноармейцев», которых призвали на действительную службу в Западной Украине и Западной Белоруссии до войны или сразу после начала войны. Среди них тоже были герои или просто надёжные бойцы, однако немало «западенцев», воспитанных в традициях мелкотравчатого «индивидуализма», привыкших бессловесно гнуть спину перед хозяевами-«панами», быстро поднимало руки и потом картинно позировало перед фотообъективами германских военных корреспондентов.
Или, если вспомнить времена чуть более поздние — осени 1941 года, можно увидеть около 60 тысяч молодых крымских татар, почти поголовно дезертировавших из рядов РККА, чтобы вскоре добровольно вступить во вспомогательные войска вермахта и в крымских лагерях для военнопленных вырезать звёзды на груди у пленных краснофлотцев.
Вернёмся, впрочем, к тем, чей героизм документально зафиксировал враг… Уже в первые дни войны начальник Генерального штаба Сухопутных войск записал:
«Генерал-инспектор пехоты Отт доложил о своих впечатлениях о бое в районе Гродно. Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо».
Простите, но ведь одна эта фраза сразу торпедирует все «Ледоколы» и бьёт все «концепции» Солонина наповал! Это — залп на накрытие! Это ведь не мемуары «насмерть перепуганного» сталинского «быдла в лампасах», не унылая монография «застойного» Главполитуправления МО СССР, а внутренняя оценка качества нашего сопротивления и организации этого сопротивления, данная высшими офицерами вермахта! Причём оценка в реальном масштабе времени!
И она показывает, что с самого начала немцы убедились: тут им противостоят не задиристые — правда, лишь в изображении Генрика Сенкевича — «гоноровые» паны и не бравые — в изображении Дюма-отца — воинственные шевалье, а те самые русские солдаты, о которых прусский король Фридрих сказал, что их мало убить, их надо ещё и повалить! То есть уже с первых дней войны немцы убедились, что тут надо воевать всерьёз, потому что этот противник воевать умеет!
В дневниковой записи 22 июня 1941 года, в первый день войны, Гальдер высокомерно и снисходительно заметил:
«Представляется, что русское командование благодаря своей неповоротливости в ближайшее время вообще не в состоянии организовать оперативное противодействие нашему наступлению…»
И вот ровно через неделю он констатирует, что русские вольностей с собой не позволяют. Каково, а?
Впрочем, такая вынужденно высокая оценка не будет выглядеть неожиданной, если мы внимательно и подробно изучим воинские биографии тех командиров и генералов РККА, которые начали войну на тех или иных, но достаточно высоких командных должностях и которые в ходе войны успешно продвинулись на более высокие должности в Действующей Армии. И я не могу лишний раз не заметить, что в этом отношении захватывающе интересны и информативны упоминавшиеся мной ранее биографические справочники «Командармы» и «Комкоры». А в качестве эпиграфа к ним можно было бы взять слова генерала Гальдера из его дневниковой записи от 23 июня 1941 года. Рассуждая об опасности раздельного наступления танковых групп Гота и Гудериана, генерал пишет:
«Эту опасность следует учитывать тем более, что именно русские впервые выдвинули идею массирования подвижных соединений (Буденный)…»
Вспомнить о приоритете врага на второй день триумфальной войны против него — это, знаете ли… Это — более чем лестная оценка воинского таланта как самого Будённого, так и тех советских командиров, которые ещё мальчишками восхищались им… Не академические «штудии» напомнили Гальдеру о русском маршале, а уровень русского сопротивления с первых дней войны!
Зато «россиянские» «демократы» без ухмылки и произнести не могут имени «невежественного конника» Будённого.
Н-да…
С другой стороны, например, Никита Хрущёв мог опуститься до прямой клеветы на того, с кем до войны делил в Киеве хлеб, соль и мужскую чарку, кого до войны нахваливал и на кого потом, когда этот военачальник пал смертью храбрых, списывал в 1941 году и позднее собственные прегрешения и просчёты времён борьбы за Киев.
Я имею в виду генерала армии Кирпоноса, о котором на октябрьском (1957) пленуме ЦК, где снимали Жукова, Хрущёв сказал так:
«Командующий Кирпонос был неприспособленный человек, никогда дивизией не командовал. Он был начальником школ…»
Навсегда 49-летний (он погиб в 1941 году) генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос в Гражданскую войну командовал батальоном, полком, после окончания в 1927 году академии имени Фрунзе был начальником штаба дивизии, а в 1934 году действительно был назначен начальником и военным комиссаром Татаро-Башкирской военной школы, вскоре переименованной в Казанское пехотное училище имени Верховного Совета Татарской АССР. Но дивизией Кирпонос всё же командовал — во время советско-финской войны, за которую получил звание Героя Советского Союза. С апреля 1940 года он командовал корпусом, с каковой должности и ушёл вначале на Ленинградский военный, а потом — на Киевский Особый военный округ, с началом войны преобразованный в Юго-Западный фронт.
В коллективном сборнике «The Fatal Decisions» («Роковые решения»), написанном группой германских генералов в конце сороковых годов по заказу янки и изданном впервые в Нью-Йорке в 1956 году (через два года уже имелся русский перевод Воениздата), бывший начальник штаба 4-й армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит писал:
«…на фронте группы армий «Центр» русские были застигнуты врасплох… Зато группа армий «Юг» сразу же натолкнулась на упорное сопротивление, и там развернулись тяжелые бои.
А у нас всё шло по плану…»
Группа армий «Центр» — это противник генерала армии Павлова, расстрелянного 22 июля 1941 года и реабилитированного Хрущёвым в 1957 году.
А группа армий «Юг» — это противник генерал-полковника Кирпоноса, погибшего при выходе из окружения в бою 20 сентября 1941 года и оклеветанного Хрущёвым в том же 1957 году.
Зато генерал Гальдер, как читатель это знает, в конце июня 1941 года весьма высоко оценивал действия русского командования именно против группы армий «Юг», то есть — действия Кирпоноса. Высоко оценил их после войны и немецкий генерал фон Бутлар, написав:
«…Ведя тяжелые кровопролитные бои, войска группы армий «Юг» могли наносить противнику лишь фронтальные удары и теснить его на восток. Моторизованным немецким соединениям ни разу не удалось выйти на оперативный простор или обойти противника, не говоря уже об окружении сколько-нибудь значительных сил русских…»
Тем не менее война началась тяжело, и самым очевидным и наглядным доказательством этого стали длинные колонны пленных, тянущиеся в немецкий тыл.
Это было?
Да!
Но сколько было наших пленных?
«Демократы» твердят то о четырёх, то даже о семи миллионах… Отечественная военная история ныне признаёт цифру более чем в два миллиона советских военнопленных в 1941 году. Однако мне даже эта цифра представляется серьёзно завышенной. И хотя я пишу краткие очерки начала войны, а тема советских военнопленных заслуживает капитального исследования, на этой стороне начального периода войны нам придётся тоже немного остановиться.
Цифру в 2,4 миллиона обнародовал в октябре 1941 года Гитлер. Официальные же документы генштаба вермахта фиксируют на 10 октября 1941 года около 1,8 миллиона пленных советских солдат (см. ВИЖ, 1992, № 2, стр. 51).
В статистическом справочнике «Гриф секретности снят…», на странице 336-й со ссылкой на сводки германского верховного командования приводится цифра в 2 561 тысячу военнопленных (из них по германским данным в районе Киева — 665 тысяч человек).
В упомянутом выше справочнике суммарная германская цифра деликатно названа «не совсем точной», но уже данные этого справочника позволяют определить её как совсем не тонную!
И вот почему…
1. Немцы включали в число военнопленных всех мужчин, отходивших с войсками, в том числе работников партийных и советских органов, а также вольнонаёмных рабочих, занятых до войны на строительстве оборонных объектов.
2. Как сообщается в том же справочнике «Гриф секретности снят…», нередко число пленных в той или иной операции — по немецким данным — превышало общую численность советских войск, занятых в этой операции. Так, под Киевом немцы якобы «взяли в плен» 665 (шестьсот шестьдесят пять) тысяч человек (и эту цифру охотно воспроизводят «демократы» резуновского пошиба). Между тем вся численность войск Юго-Западного фронта к началу Киевской оборонительной операции составила 627 (шестьсот двадцать семь) тысяч человек.
В Севастополе насчитали 100 (сто) тысяч пленных, хотя к концу обороны Севастополя в городе вряд ли насчитывалось такое количество всех вообще жителей, включая детей.
Могу привести и такой документальный пример. В «Описании хода боевых действий 4-й танковой группы с 14 октября по 5 декабря 1941 г.» (см. «Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1), М.: ТЕРРА, 1997, документ № 19) хвастливо утверждается, что в «Вяземском котле» войска генерал-полковника Гёпнера якобы «захватили сотни тысяч пленных и колоссальные трофеи». «Сотни тысяч» не могут означать цифры менее двухсот тысяч пленных. И это — якобы одна танковая группа якобы на одном только участке фронта под Москвой. Но в том же томе «Русского архива» приводятся данные по сводным потерям без вести пропавшими и пленными за октябрь — ноябрь 1941 года трёх противостоявших всей группе армий «Центр» фронтов — Западного, Калининского и Брянского. И эта цифра, куда пленные никак не могут входить более чем половинной долей, составляет примерно 110 тысяч человек. Причём в донесении командования 4-й немецкой армии, которой была подчинена 4-я танковая группа, о пленных и трофеях за период с 9 по 21 октября 1941 года указана цифра пленных — 40 360 человек. Однако и эта цифра очень завышена, о чём сообщаю без аргументов, дабы не утомлять читателя промежуточными подсчётами. Такие примеры можно множить и множить…
3. В своём не всегда объективном, но написанном по горячим, можно считать, следам (в 1948 году) стратегическом и тактическом обзоре «Вторая мировая война. 1939–1945 гг.» английский военный историк Джон Фредерик Чарлз Фуллер заметил (стр. 164 советского издания 1956 года): «До сих пор невозможно проверить германские заявления, потому что в германских, так же как и в русских, коммюнике о победах зачастую приводились астрономические цифры».
Следует, впрочем, уточнить, что Фуллер в данном случае имеет в виду астрономические цифры в германских коммюнике, касающиеся русских потерь. В оценке собственных потерь немцы были намного более скромны. Пример такой «скромности» я приведу при анализе следующего мифа со ссылкой на известный справочник Б. Мюллера-Гиллебранда «Сухопутная армия Германии 1933–1945 гг.».
4. Справочник «Гриф секретности снят…» на стр. 337-й даёт суммарную цифру пропавших без вести и взятых в плен советских военнослужащих в 4 миллиона 559 тысяч человек. Это — за всю войну. При этом из них фактически погибло в боях, хотя числятся пропавшими без вести, около 500 тысяч человек. То есть официальное число непосредственно пленных — 4059 тысяч человек. Умерло (погибло) в плену, по немецким данным, 673 тысячи человек, а по нашим уточнённым данным — около 1,3 миллиона человек. Почти 940 тысяч человек из числа ранее пропавших без вести и оставшихся на оккупированной территории были призваны вторично после освобождения оккупированных территорий. Вернулось из плена 1836 тысяч человек.
Для сравнения сообщу, что (см. ВИЖ, 1992, № 2, стр. 51), по официальным немецким данным времён войны, всего было пленено 5,27 миллиона военнослужащих, а также гражданских лиц из районов Прибалтики, западных областей Украины и Белоруссии, перешедших к немцам в первые часы войны. Американская же комиссия генерала Вуда, располагавшая документами Управления по делам военнопленных Рейха, пришла к выводу, что в плен попало 4 миллиона наших солдат и офицеров, из которых в плену погибло более 2 миллионов человек. По данным американцев, в плену в конце войны оставалось в живых 800–900 тысяч человек. Но мы знаем, что только в СССР вернулось бывших пленных на миллион больше (1 млн. 836 тыс. человек).
Как видим, даже серьёзные вроде бы оценки дают большой «разнобой». Но цифру в 4 миллиона советских военнопленных за всю войну можно считать, казалось бы, относительно достоверной — с учётом того, что она приведена в официозном справочнике. Тем не менее лично мне представляется более верной суммарная цифра в примерно 3 миллиона человек пленных из числа непосредственно военнослужащих Действующей Армии, то есть из числа сражавшихся советских воинов. Привожу эту цифру опять-таки как интегральную, без промежуточных подсчётов.
Для сравнения — за сорок месяцев перманентно неудачной для неё Первой мировой войны русская армия потеряла пленными и без вести пропавшими 3 638 271 человек.
Если суммарная цифра в примерно 3 миллиона близка к истинной, то на 1941 год может приходиться до полутора и менее миллиона пленных. При этом где-то 200–300 тысяч из них фактически не воевало и было готово сдаться в плен сразу после 22 июня 1941 года. Я имею в виду упомянутых выше призывников из западноукраинских и западнобелорусских областей, крымских татар, антисоветски настроенных граждан и т. п.
Стоит учитывать и некоторые качественные оценки типа послевоенного признания генерала фон Бут-лара о том, что войскам группы армий «Юг» ни разу не удалось окружить «сколько-нибудь значительные силы русских…». Одно это неосторожное признание способно уменьшить мифическую цифру в 665 тысяч пленных, якобы взятых под Киевом, чуть ли не на порядок — до значения, скажем, примерно в 100 тысяч. И эта последняя цифра выглядит вполне близкой к истинной, если учесть, что генерал Гудериан, явно преувеличивая, пишет в своих «Воспоминаниях солдата» о количестве пленных, «захваченных в районе Киева», «свыше 290 000 человек».
Генерал же Гальдер на 38-й день войны, 29 июля 1941 года, то есть тогда, когда почти все наиболее свои сокрушительные успехи вермахт уже одержал, пометил:
«д. Рабочая сила для сельского хозяйства: иностранных рабочих — 210 тыс., военнопленных — 1500 тыс., русских военнопленных — 300 тыс. человек. Всего — свыше 2 млн. человек».
В июле 1941 года война ещё носила вполне динамичный и успешный для немцев характер, в связи с чем массовое использование русских военнопленных на сооружении военных объектов на территории СССР немцами тогда не планировалось. И можно предполагать, что цифра в триста тысяч пленных, указанная Гальдером, близка к суммарной по состоянию на конец июля 1941 года!
Правда, 27 июля 1941 года Гальдер отметил, что «украинцы и уроженцы Прибалтийских государств будут отпущены из плена», но это увеличивает общую цифру тысяч на двести-триста — по состоянию на конец июля 1941 года.
Окончательно же, по моей собственной, конечно, очень примерной, оценке, можно говорить о цифре 1941 года в миллион, а то и менее, действительно военнопленных, то есть советских граждан, находившихся на действительной военной службе, честно сражавшихся, пока у них к тому была возможность, и попавших в плен в 1941 году не по своей воле, а силой обстоятельств.
Надеюсь, выше приведённая «арифметика» если не убедит читателя, то — по крайней мере — заставит его задуматься при знакомстве с такими, например, заявлениями:
«Наполеон не смог… навязать нам генеральное сражение у границы…
Почему? Да потому, что русские полководцы того времени знали противника… и соответственно могли предвидеть развитие событий… И вот на той же, фактически, территории в первые дни Великой Отечественной войны у нас были окружены и взяты в плен около четырех миллионов человек (выделение моё. — С. К.), организованных людей, объединенных в полки, дивизии, Корпуса… …Почему они не смогли оказать эффективное сопротивление…? В чем вообще причина происшедшего в 1941-м?»
Не буду томить читателя — эта цитата взята мной из книги «Виктора» «Суворова» «Беру свои слова обратно», где вышеприведённые слова предваряют главу 18-ю, а сам «Суворов» взял её из… номера газеты «Красная Звезда» за 16 июня 2001 года.
Как это понимать? Честно говоря, прочтя это, я был ошарашен. До такой астрономически лживой цифры, как четыре миллиона советских военнопленных в 1941 году, и даже — «в первые дни войны», не дотянул сам Гитлер! Поэтому я не буду как-либо комментировать это удивительное по своей исторической слепоте и по уровню измышлений заявление, а просто знакомлю с ним читателя — для полноты информации, так сказать. А точнее — для информации о том, насколько высоким в нынешней «Россиянии» может быть уровень дезинформации.
Я же, заканчивая здесь с темой пленных, хочу хотя бы обозначить ещё один момент, связанный с феноменом пленения войск в ходе боевых действий. Боевая устойчивость войск — понятие многофакторное, и одним из важнейших факторов является боевая подготовленность и, как говорят военные, «сплоченность» части.
Так вот, я, со ссылкой на маршала Жукова, уже говорил о том, что РККА начала преобразовываться в сильную кадровую армию лишь в 1939 году. И это хорошо подтверждается объективными данными, приводимыми, например, в книге М. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина» издания 2002 года, где на страницах 495–510 приведён перечень дивизий РККА в 1939–1941 годах. И из этого перечня следует, что подавляющее число даже стрелковых дивизий РККА было сформировано в период с сентября 1939 года до сентября 1940 года, а стрелковые дивизии со 188-й по 238-ю были сформированы даже в марте 1941 года.
Что же до моторизованных дивизий, то из тридцати одной дивизии, имевшейся в РККА на 22 июня 1941 года, лишь одна была сформирована в декабре 1939 года, и три — в августе 1940 года. Время начала формирования всех остальных — март 1941 года.
Из шестидесяти одной танковой дивизии восемнадцать были сформированы в июле 1940 года, две — в октябре 1940 года, а остальные сорок одна — в марте 1941 года.
Это что — свидетельство готовности к превентивному удару РККА по вермахту в 1941 году?
И о какой серьёзной «сколоченности» дивизий, о какой боевой слаженности к июню 1941 года может идти речь при таких сроках формирования частей? Так что одна из причин действительно неприлично огромного числа пленных в 1941 году кроется и в том обстоятельстве, что многие бойцы РККА к 22 июня ещё просто не научились воевать! А одной храбрости и самоотвержения в современной войне для победы мало.
Впрочем, уже во времена Суворова победы нередко обеспечивались не числом, а умением.
Нам же — при формально многочисленной РККА, — воинского умения в 1941 году как раз и не хватало. Хотя массовую базу для быстрого обретения такого умения в моторизованной войне Советская власть заложила. Я при анализе мифа десятого приведу на сей счёт такие неожиданные данные, относящиеся к советским лётчикам, которые поразили меня самого — после того, как я их собрал.
Пока же приведу одно из неожиданных свидетельств времён войны, касающееся массового облика не советских военнослужащих, а советских военнопленных. На 110-й день войны, 9 октября 1941 года, генерал Гальдер пометил в своём дневнике:
«…ж. Вопрос об охране военнопленных. Исходя из опыта в районе Киева, для охраны и эвакуации 20 000 пленных требуется целая дивизия…»
Каково!
Вот — если вдуматься — подлинный коллективный портрет советских людей, попавших в плен. На охрану двадцати тысяч безоружных русских пленных вермахт был вынужден выделять вооружённую примерно двадцатитысячную же дивизию! Ну, пусть речь — об охранной дивизии меньшей численности, но всё же о дивизии! Кто не верит, пусть откроет страницу 27-ю книги 2-й тома 3-го «Военного дневника» генерала Гальдера, изданного в 1971 году Воениздатом, и убедится в точности цитаты сам.
То есть советские люди самим характером своего поведения в плену оттягивали от фронта значительные силы противника.
При этом пора бы выбросить на свалку истории и россказни о том, что в СССР Сталина пленный автоматически становился изгоем. Факт пленения действительно расценивался как позорный, и многим бывшим пленным и их семьям пришлось несладко. Однако уже без малого миллион повторно призванных в РККА бывших пленных и пропавших без вести после освобождения оккупированной территории говорит сам за себя. А пленные, бежавшие из плена и влившиеся в партизанские отряды или перешедшие линию фронта и после фильтрации вернувшиеся на фронт? Их счёт надо ведь тоже вести по крайней мере не на один десяток тысяч человек.
Поведение же основной части советского народа во время войны официально определяли как период массового героизма. Но так ведь и было — и не только в 1942-м, 1943-м, 1944-м и 1945-м годах. Так было и в 1941 году! И в этот первый год войны миллионы русских и вообще советских людей вели себя как герои, причём многие из них так и остались безвестными героями и заранее знали об этом.
Да, 1941 год отмечен и букетами от русских, украинских и белорусских девчат для солдат вермахта, и изменой, и предательством, и просто шкурничеством. Это было. Но в конечном счёте всё определялось тем, что преобладало!
А преобладал героизм.
Сегодня это утверждение у немалой части моих сограждан вызовет лишь скептическую улыбку, и поэтому я обращусь за подтверждением своего тезиса не к советским источникам, а к германским, в том числе — к служебным записям генерала Гальдера. Но вначале напомню, что в народное ополчение в первые месяцы войны было подано более 4 миллионов заявлений.
Никого из потенциальных бойцов народного ополчения ни один военкомат официально призвать, мобилизовать не мог — это был не приписной контингент, не военнообязанный. Тем не менее только в рядах ополченческих формирований сражалось почти три миллиона человек. Три, а не четыре потому, что не все заявления были удовлетворены.
Четыре миллиона только нестроевых добровольцев — это ведь тоже народная статистика 1941 года.
А как воевала строевая Действующая Армия в 1941 году?.. Приведу оценку генерал-майора фон Бутлара, данную в его очерке «Война в России», помещённом в коллективном труде группы немецких генералов «Мировая война 1939–1945 годов». Этот труд, подготовленный после войны по заказу военно-исторической службы США, был издан Издательством иностранной литературы в 1957 году. Фон Бутлар пишет:
«…После некоторых начальных успехов войска группы армий «Центр» натолкнулись на значительные силы противника, оборонявшегося на подготовленных заранее позициях, которые кое-где имели даже бетонированные огневые точки. В борьбе за эти позиции противник ввел в бой крупные танковые силы и нанес ряд контрударов по наступавшим немецким войскам.
После ожесточенных боев, длившихся несколько дней, немцам удалось прорвать сильно укрепленную оборону противника западнее линии Львов — Рава — Русская и, форсировав реку Стырь, оттеснить оказывавшие упорное сопротивление и постоянно переходившие в контратаки войска противника на восток…»
и далее, говоря об итогах пограничных сражений:
«В ходе боевых действий немецкие офицеры и солдаты полностью оправдали те надежды, которые на них возлагались (здесь фон Бутлар делает хорошую мину при плохой игре, потому что надежды возлагались на блицкриг, а он провалился. — С.К.)… Однако в результате упорного сопротивления русских уже в первые дни боев немецкие войска понесли такие потери в людях и технике, которые были значительно выше потерь, известных им по опыту кампаний в Польше и на Западе. Стало совершенно очевидным, что способ ведения боевых действий и боевой дух противника, равно как и географические условия данной страны (а что, германские генералы со всем своим образованием не знали географии России? — С.К.), были совсем непохожими на те, с которыми немцы встретились в предыдущих «молниеносных войнах», приведших к успехам, изумившим весь мир…»
Сам опровергая своё заявление о том, что в ходе боевых действий немецкие офицеры и солдаты полностью оправдали те надежды, которые на них возлагались, фон Бутлар констатирует:
«Критически оценивая сегодня пограничные сражения в России, можно прийти к выводу, что только группа армий «Центр» смогла добиться таких успехов, которые даже с оперативной точки зрения представляются большими».
Итак, успехи вермахта в начальный период войны были не более чем оперативными, то есть всего на ступень выше, чем тактические. А ведь надежды-то возлагались на немецких офицеров и солдат стратегические. И крах этих надежд уже в 1941 году косвенно признавали, как видим, сами германские генералы образца 1941 года.
Выше приведена немецкая оценка. Причём, уважаемый мой читатель, это вообще-то военная классика, ныне нами подзабытая, а «демократами» усиленно замалчиваемая. Так что далее я приведу без каких-либо купюр текст, взятый со страниц 161–162 уже упоминавшейся мной и тоже классической книги англосакса Джона Фуллера, изданной в 1956 году Издательством иностранной литературы. Этот текст настолько убедителен, что ни в каких комментариях не нуждается:
«…события в России развивались не так, как в Польше и Франции. Внешне «молниеносная война» была успешна сверх всяких ожиданий, однако, как ни странно, на русском фронте и за ним не было или почти не было паники. Уже 29 июня в «Фелькишер беобахтер» (германский официоз. — С.К.)появилась статья, в которой указывалось: «Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм (ну-ну. — С.К.)заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падет мертвым в рукопашной схватке». 6 июля в подобной же статье в «Франкфуртер цайтунг» указывалось, что «психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке, что в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь, пытается охватить германские клещи»…»
Приведя эти германские публичные оценки, данные в реальном масштабе времени, Фуллер продолжал:
«Это было до некоторой степени новым в тактике войны, а для немцев — неожиданным сюрпризом. «Фелькишер беобахтер» в этой связи писала в начале сентября: «Во время форсирования германскими войсками Буга первые волны атакующих в некоторых местах могли продвигаться вперед совершенно беспрепятственно, затем неожиданно смертоносный огонь открывался по следующим волнам наступавших, а первые волны подвергались обстрелу с тыла. Нельзя не отозваться с похвалой об отличной дисциплине обороняющихся, которая дает возможность удержать уже почти потерянную позицию».
Короче говоря, — заключает Фуллер, — по словам Арвида Фредборга, «германский солдат встретил противника, который с фанатическим упорством держался за свое политическое кредо и блиц-наступлению немцев противопоставил тотальное сопротивление»…»
Важна для нас и такая констатация Фуллера (стр. 162):
«…До начала войны с Россией германская разведывательная служба в значительной степени полагалась на «пятую колонну». Но в России, хотя и были недовольные, «пятая колонна» отсутствовала…»
Фуллер здесь был не совсем точен — элементы «пятой колонны» имелись и в России. Но, в отличие от европейских стран, это были лишь разобщённые элементы, неспособные сколько-нибудь решающим образом повлиять на ситуацию даже в тактическом отношении, не говоря уже о стратегическом. Причём даже на оккупированной территории России влиятельная «пятая колонна» так и не сформировалась — РОА Власова воспринималась как организация отщепенцев даже многими власовцами, хотя они это тщательно скрывали даже от себя.
Начиная с номера 2-го «Военно-исторического журнала» за 1992 год на страницах журнала публиковались немецкие протоколы допросов ряда советских генералов, попавших в плен в 1941 году. В самом № 2, 1992 г., на страницах 53–58, приведены данные допроса от 28 сентября 1941 года взятого в плен командующего 5-й армией генерал-майора М.И. Потапова (читатель должен помнить его по моему предыдущему рассказу).
1902 года рождения, уроженец села Мочалово Юхновского района Смоленской области, Потапов на допросе выдал себя за уроженца Подмосковья, что вполне объяснимо — Смоленщина тогда уже была оккупирована немцами. Биография Потапова была вполне типичной для молодого советского генерала образца 1941 года: в РККА с 1920 года, потом — учёба, служба, вновь учёба, рост в должностях и званиях вплоть до командира 4-го мехкорпуса с июля 1940 года и с января 1941 года — командующего 5-й армией КОВО.
До освобождения советскими войсками 29 апреля 1945 года Потапов содержался в лагерях Хаммельсбурга, Годелыитейна, Вайсенбурга и Моозбура. В своём поведении в немецком плену генерал оказался тоже достаточно типичным. Не пойдя на какое-либо сотрудничество с немцами в плену и ведя себя всё время плена, скажем так, сносно, он тем не менее в лицо врагу не плюнул и отвечал в сентябре 1941 года даже на такие вопросы, в ответ на которые стоило бы и промолчать.
Но именно поэтому протокол допроса Потапова с точностью документа зафиксировал ряд фактов, убийственных для нынешней «демократической» концепции истории России. Например, то, что отношение офицеров и красноармейцев к комиссарам — «вполне хорошее и товарищеское», что «комиссар — друг солдата, делящегося с ним своими заботами», что доля комиссаров-евреев в армии вряд ли превышает один процент от общего числа комиссаров.
На вопрос о том, готов ли русский народ в глубине души вести войну и в том случае, если обнаружит, что армия отступила до Урала, Потапов ответил: «Да, он будет оставаться в состоянии моральной обороны».
Потапов так сказал в плену, в состоянии несомненной подавленности от собственных неудачных оборонительных действий. Однако наиболее деятельная часть советского народа, сформированная Советской властью, уже в 1941 году находилась в состоянии морального наступления!
Только один пример из множества, способного составить строго документальную, без единой строчки вымысла, толстенную книгу, а точнее — многотомное издание. В 1968 году тиражом 25 000 экземпляров (для тех времён тираж почти ограниченный) была издана прекрасная книга десантника-политработника генерала Ивана Ивановича Лисова «Десантники (воздушные десанты)».
Генерал Иван Лисов был сподвижником знаменитого генерала Ивана Маргелова, одного из создателей послевоенных советских Воздушно-десантных войск (ВДВ) и многолетнего командующего этими «войсками дяди Вани», как называли ВДВ сами десантники.
В книге генерала Лисова среди описания боевых действий советских десантников в первые дни войны приведены дневниковые записи старшего политрука А.Ф. Полякова о действиях оказавшейся во вражеском тылу 214-й воздушно-десантной бригады 4-го воздушно-десантного корпуса под командованием полковника Левашова.
Алексей Федорович Левашов — в 1941 году ему исполнился 41 год — был ярким представителем молодого поколения новых русских людей, воспитанных новой Россией. Уроженец деревни Большой Двор Бабушкинского района Вологодской губернии, он был призван в Красную Армию в сентябре 1919 года по мобилизации, воевал с Колчаком, бил банды Тютюника и Струка на Украине… В августе 1921 года был направлен на учёбу в пехотную школу, служил, снова учился, снова служил, с 1936 года стал одним из первых советских десантных командиров. И затем всю свою жизнь — до гибели 23 февраля 1942 года во время боевых действий возглавляемого им 4-го воздушно-десантного корпуса — был десантником.
И сам Левашов, и его подчинённые никакой растерянности с началом войны не испытали. Оказались во вражеском тылу? Ну, это для десантников ситуация «штатная». И три месяца бойцы Левашова громили немецкие гарнизоны, штабы, тыловые коммуникации, а в августе 1941 года вышли к своим.
В декабре 1941 года корпус полковника Левашова, вскоре ставшего генерал-майором, принял участие в Вяземской воздушно-десантной операции, в ходе которой Левашов и погиб.
Я смотрю на его фотографии — на одной, довоенной, он с двумя майорскими «шпалами» и со значком парашютиста с подвеской, на которой обозначено число прыжков. Вторая фотография сделана уже после выхода из немецких тылов: четыре полковничьи «шпалы», медаль «XX лет РККА» и новенький орден Ленина… Крупное, волевое, с подбородком «ямкой», русское лицо.
Алексей, сын Фёдора, солдат армии Сталина… А вот теперь о стойкости таких, как генерал Левашов, устами генерала Гальдера.
23 июня, 2-й день войны:
«…противник в белостокском мешке борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени».
24 июня, 3-й день войны:
«Признаков оперативного отхода противника нет… Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен».
25 июня, 4-й день войны:
«…русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их к этому вынуждает сильный натиск наших наступающих войск…»
28 июня, 7-й день войны:
«Создается впечатление, что противник предпринял лишь частичный отход с упорными боями за каждый рубеж, а не крупный отход оперативного или стратегического масштаба… <…>
Генерал Бранд: …сопротивление… фанатически сражающихся войск противника было очень сильным, что вызвало большие потери в составе 31-й пехотной дивизии… <…>
В тылу группы армий «Север» серьезное беспокойство доставляют многочисленные остатки разбитых частей противника, часть которых имеет даже танки…
На всех участках фронта характерно небольшое число пленных наряду с очень большим количеством трофейного имущества (в том числе горючего)…»
29 июня, 8-й день войны:
«В тылу 1-й танковой группы также действуют отдельные группы противника с танками, которые даже продвигаются на значительные расстояния… <….>
Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека. Лишь местами сдаются в плен… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются лишь немногие… <…>
В районе Львова противник медленно отходит на восток, ведя упорные бои. Здесь впервые наблюдается массовое разрушение противником мостов.
В центре полосы группы армий «Центр» наши совершенно перемешавшиеся дивизии прилагают все усилия, чтобы не выпустить из внутреннего кольца окружения противника, отчаянно пробивающегося на всех направлениях…»
Друг мой читатель! Это ведь наши с тобой отцы, деды и прадеды отчаянно пробиваются к своим, чтобы отстоять для потомков будущее… То, увы, будущее, которое мы сегодня, когда совсем не надо жертвовать своей жизнью, чтобы выигрывать время и страну, бездарно, бесславно, без боя проигрываем…
А они ведут свой бой, и германский генерал записывает:
1 июля, 10-й день войны:
«…Противник врывает танки в землю и таким образом ведет оборону…
Противник отходит с исключительно упорными боями, цепляясь за каждый рубеж…
Серьезные заботы доставляет проблема усмирения тылового района… Одних охранных дивизий совершенно недостаточно… Нам придется для этого выделить несколько дивизий из состава действующей армии».
4 июля, 13-й день войны:
«Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных…»
5 июля, 14-й день войны:
«Во время боев с «ордами монголов» (очевидно, личная охрана Сталина) (без комментариев. — С.К.), вклинившимися в тыл 6-й армии, 168-я пехотная дивизия проявила полную несостоятельность…»
6 июля, 15-й день войны:
«…Из частей сообщают, что на отдельных участках экипажи танков противника покидают свои машины, но в большинстве случаев запираются в танках и предпочитают сжечь себя вместе с машинами…»
Наконец, 11 июля, на 20-й день войны, в дневнике начальника Генерального штаба вермахта появляется знаменательная запись:
«Командование противника действует энергично и умело. Противник сражается ожесточенно и фанатически…
Танковые соединения понесли значительные потери в личном составе и материальной части. Войска устали…»
От побед не устают — победы окрыляют. И уже на двадцатый день Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков эти захватчики устали от первых поражений и от всё более навязчиво гложущей мысли: «А что же будет дальше?»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.