РЫЦАРЬ НАУКИ

РЫЦАРЬ НАУКИ

(Продолжение. Начало в №№ 31, 32, 33)

Борьба с вредительством. Наконец, в 1930-х гг. по обвинению во вредительстве в сельском хозяйстве был арестован ряд биологов и работников сельского хозяйства. Самым известным из них был Н. Вавилов.[11] Арестованы были и другие сотрудники ВИРа, в том числе генетик-вейсманист Г. Карпеченко.[12] Они были признаны виновными и осуждены.

Борьба с «академическим уклоном» в биологии, с вредительством в сельском хозяйстве, репрессии против видных работников ВИРа также нанесли группе вейсманистов серьезный ущерб.

«Особые» методы дискуссий. В дискуссиях 1930-х гг. по вопросам генетики, затрагивавших, как было показано выше, много проблем — не только научных, но и практических, мировоззренческих, социально-политических, — обе стороны — вейсманисты и мичуринцы — нередко прибегали к навешиванию идеологических и политических ярлыков на оппонентов. Особенно злоупотребляли этим вейсманисты, среди которых имелось немало профессиональных коммунистических агитаторов (Левит, Агол, Левин…). Вот, например, стиль И. Агола: «Наш журнал, всемерно используя опыт буржуазной биологии, ее методы научно-исследовательской работы, ее фактические успехи, тем не менее, ставит своей задачей беспощадно разоблачать ее классовую сущность… Журнал будет стоять на страже генеральной линии партии, будет бороться против идеалистических извращений биологии, против механицизма и меньшевиствующего идеализма, против вульгаризаторства и упрощенчества, за внедрение марксистско-ленинской методологии в научно- исследовательскую работу».[13] В команде Т.Д. Лысенко сходной демагогией отвечал противникам И. Презент.

Кроме регулярной «марксистской риторики» вейсманисты прибегали также к кляузам и доносам в парторганы на своих оппонентов. Нарком сельского хозяйства СССР И. Бенедиктов вспоминал: «В 1940 году в Центральный Комитет партии обратились с письмом двое ученых-биологов — Любищев и Эфроимсон. В довольно резких тонах они обвиняли Лысенко в подтасовке фактов, невежестве, интриганстве и других смертных грехах. В письме содержался призыв к суровым оргвыводам по отношению к «шарлатану», наносящему огромный вред биологической науке…».[14] Письма к руководству страны с требованием «принять меры» к Лысенко в 1930-е гг. направляли в «руководящие органы» и другие деятели, в том числе Н. Вавилов. Впрочем, аресты политических покровителей вейсманистов в 1930-х гг. сильно ослабили их возможности подавлять своих противников административным путём, поэтому подобные обращения повисали в воздухе.

В отличие от вышеназванных деятелей Т.Д. Лысенко бумаг с призывами к «оргвыводам» или, тем более, к политическим репрессиям по отношению к своим оппонентам не писал ни в 1930-е годы, ни позже. Даже после разбора написанной на него кляузы Любищева и Эфроимсона Т.Д. Лысенко не стал требовать ответных мер по отношению к ним. «Лысенко, конечно же, оправдывался, приводил разные доводы, когда убедительные, когда нет, но никаких «контрсанкций» по отношению к обидчикам не требовал. «Вот видите, — сказал по этому поводу Сталин, органически не выносивший мелких склок и дрязг, характерных для научной и творческой среды. — Его хотят чуть ли не за решетку упечь, а он думает прежде всего о деле и на личности не переходит. Хорошее, ценное для ученого свойство»».[15] Больше того, когда был арестован Н. Вавилов и многие его бывшие друзья дали на него показания, его главный научный оппонент Т.Д. Лысенко такие показания давать отказался. «Когда арестовали Вавилова, его ближайшие сторонники и «друзья», выгораживая себя, один за другим стали подтверждать «вредительскую» версию следователя. Лысенко же, к тому времени разошедшийся с Вавиловым в научных позициях, наотрез отказался сделать это и подтвердил свой отказ письменно».[16] В ответ на запрос следователя А. Хвата Т.Д. Лысенко заявил, что «ему известно, что Вавилов собирал коллекцию семян, а о каком-либо уничтожении семян Вавиловым ему неизвестно». В этом вопросе Т.Д. Лысенко проявил не только честность, вряд ли хотя бы понятную его «демократическим» противникам, но и смелость, «ведь за пособничество «врагам народа» в тот период могли пострадать люди с куда более высоким положением, чем Лысенко, что он, конечно же, прекрасно знал».[17]

Наконец, ещё одним «особым» ресурсом, имевшимся в распоряжении вейсманистов и активно использовавшимся ими, была связь с западными коллегами, возможность организовывать через них давление, прямое или косвенное, на Советское правительство. Так, 13 декабря 1936 года, незадолго до начала очередной острой полемики между мичуринцами и вейсманистами на сессии ВАСХНИЛ, в «Нью-Йорк Таймс» появилась, очевидно инспирированная из кругов вейсманистов в СССР, провокационная статья, где в драматических тонах рассказывалось об аресте Н. Вавилова (что было неправдой) и И. Агола (что было правдой, но арестован он был не за научные убеждения, а за троцкизм). Эта статья, несомненно, была призвана оказать психологическое давление на участников дискуссии и на правительство — в частности, показать, что неугодных лиц — читай, противников вейсманистов, имеющих столь влиятельных друзей — при случае можно с ног до головы облить грязью в западной прессе. Что позже регулярно и происходило. 17 декабря 1936 года, за два дня до открытия сессии ВАСХНИЛ, видный американский евгеник Ч. Давенпорт обратился в госдепартамент США с требованием заявить протест Советскому Союзу и применить санкции против него в связи с «фактами», изложенными в «Нью-Йорк Таймс».

Вейсманисты и их зарубежные доброхоты добились решения провести очередной международный конгресс генетиков, запланированный на август 1937 года, в Москве под председательством Н. Вавилова.[18] Это решение было прежде всего политическим, имевшим в виду во-первых, оказать помощь осуждавшимся тогда по политическим обвинениям троцкистам, в том числе «генетикам»-евгеникам, во вторых, повысить статус Вавилова и его коллег в глазах представителей правительства.

Однако и это «оргоружие» не принесло вейсманистам успеха. Больше того, его применение, по-видимому, оказало обратный эффект. И.В. Сталин хорошо ощущал попытки оказать на него давление, очень их не любил и остро, хотя и не всегда сразу, реагировал. Подготовка к конференции генетиков затянулась, а потом она и вовсе была отменена по решению правительства. На провокационную статью в «Нью-Йорк Таймс» вынужден был отвечать- оправдываться сам Вавилов, что не улучшило его общественно-политического статуса.

Позиция Сталина. Главную роль в определении направления научных работ в СССР играло государство как заказчик этих работ. В своих отношениях с государством мичуринцы имели явное превосходство над вейсманистами. Сталин, глава Советского Союза, полностью поддерживал ориентацию мичуринцев на быстрое внедрение достижений науки в практику, на развитие теорий, имевших прямой выход на конкретные задачи сельского хозяйства. Разделял он и некоторые научные и мировоззренческие взгляды мичуринцев: концепцию ламаркизма о влиянии внешней среды на наследственность,[19] идею наследования приобретенных признаков, направленных изменений наследственности, критическое отношение к евгенике. В определённой степени группа Т.Д. Лысенко во второй половине 1930-х гг. являлась проводником взглядов и политики И.В. Сталина. Н. Вавилов в разговоре с Н.П. Дубининым заметил: «У меня создаётся впечатление, что я, вы и другие генетики часто спорят не с Т.Д. Лысенко, а с И.В. Сталиным».[20]

Попытки вейсманистов изменить позицию правительства, оказав на него давление с помощью своих зарубежных контрагентов, только усилили поддержку группы Лысенко со стороны Сталина.[21]

Итоги дискуссий (заключение)

Сталинское руководство СССР в 1935–1940 гг. поддержало группу Лысенко, мичуринцев, потому что они обещали дать и реально давали относительно быстрое — не через десятки лет — улучшение ситуации в сельском хозяйстве. Напротив, позиции вейсманистов были сильно скомпрометированы их «академическим уклоном» и практическими провалами. «Провал обещаний, данных Н.И. Вавиловым и А.С. Серебровским на пятилетку 1932-37 гг., серьёзно подорвал веру в силы генетики <вейсманизма>».[22]

Далее, мичуринская биология в научном и мировоззренческом отношении больше соответствовала как личным взглядам Сталина, так и всему тогдашнему проекту социалистического общества.

Наконец, мичуринская биология отрицательно относилась к евгенике, поддерживавшейся многими видными вейсманистами, но осуждавшейся сталинским руководством.[23]

Итак, по всем пунктам — практике, теории, идеологии, социальной ориентации — предпочтение в глазах заказчика-государства имели мичуринцы. Естественно поэтому, что их лидер, Т.Д. Лысенко, по решению политического руководства страны, возглавил учреждение, ведавшее сельскохозяйственной наукой и практикой — с 1938 года он стал президентом ВАСХНИЛ. В 1940 году Т.Д. Лысенко возглавил и институт генетики АН СССР, которым руководил до 1965 года.

Впрочем, вейсманисты, не проявившие открытых симпатий к троцкизму или к репрессированным врагам народа, продолжали и после дискуссий 1930-х годов занимать важные посты в биологической науке и преподавании.[24] Война на время приглушила дискуссии.

Дискуссии по генетике второй половины 1940-х гг.

В послевоенное время вновь разгорелся конфликт между мичуринским и вейсманистским направлениями в биологии. В 1946-47 гг. вейсманисты предприняли атаку против Лысенко, стараясь «сбросить» его с поста президента ВАСХНИЛ. Вначале их наступление, проводившееся с привлечением партийного аппарата, прессы, «общественности», попытками оказать давление на правительство из-за рубежа, было успешным. Однако вскоре оно полностью провалилось, притом с большими потерями для его инициаторов.

Н. ОВЧИННИКОВ

(Продолжение следует)