I. НАРЕКАНІЯ И ВМѢНЕНІЕ

I. НАРЕКАНІЯ И ВМ?НЕНІЕ

Грозны и смутны судьбы Европы. Но приходится ли за нее тревожиться. Постоитъ ли она еще за себя или н?тъ, — для кого и въ какомъ смысл? это можетъ представить захватывающій жизненный и духовный интересъ. Личность связана непосредственно со своей семьей, своимъ бытовымъ кругомъ, д?ловой сферой, со своимъ религіознымъ коллективомъ, національной культурой, государственной организаціей. Культурные и хозяйственные интересы выводятъ ее за пред?лы этихъ областей — въ другія сос?днія или даже отдаленныя; но въ конц? концовъ нигд? такой подлинно объемлющей личность сферой не является Европа, какъ н?что твердо законченное, внутренне — связанное и вн?шне — ограниченное. Хозяйственныя связи, перекидываясь за пред?лы родной страны, ведутъ и въ сос?днюю, ведутъ и черезъ океаны; культурныя вліянія расползаются по всему міру, не задерживаясь и отчасти обходя сос?дей. Весь міръ пришелъ въ общеніе съ одной стороны; съ другой — Европа была и до посл?дняго времени оставалась лишь подвижнымъ продуктомъ самодовл?ющей игры созиданій и вліяній, а не ихъ организованной основой. Быть можетъ, она станетъ такой основой, но именно ставъ частичной міровой силой. И н?тъ ли провинціализма въ самомъ опасеніи ея провинціализаціи. И н?тъ ли подавленности и внутренней слабости, н?тъ ли духовнаго развала — въ самомъ ц?пляній за ея развалины. Св?жій и сильный духъ не идетъ ли свободно навстр?чу всякому будущему, и не все ли ему равно, откуда до него будутъ долетать новые звуки, изъ Парижа или Токіо; и не все ли ему равно, откуда будутъ вспыхивать осв?щающіе ему путь огни — на восток? или на запад?. Волны, несущія безпроволочныя в?сти, сверлятъ пространство, не задерживаясь государственными и даже материковыми границами, — вопросъ лишь въ сил? станцій, которыя ихъ посылаютъ; но станціи возрастаютъ въ своей сил? и будутъ возрастать. Полушарія легко общаются между собой и ч?мъ дальше, т?мъ больше и легче, т?мъ быстр?е и полн?е. Уже сейчасъ какими то своими струйками вливается весь міръ въ каждую свою точку и ч?мъ дальше, т?мъ больше — будетъ все во всемъ. Будетъ по разному въ разныхъ м?стахъ, но не будетъ ли въ Берлин? больше Нью-Іорка, ч?мъ Аграма и скоро, можетъ быть, больше Калькутты, ч?мъ Мадрида. Таютъ пространственнныя связи и расплывается историческое родство. Всякое опасеніе и тревога — есть слабость и застой. Сос?дство таетъ, разлагаемое сверхпространственными связями. Когда то свой т?сный домъ можно было связать общеніемъ лишь съ близъ лежащими; появились телефоны и трамваи — и вы общаетесь съ людьми на другомъ конц? города, ни разу не встр?тившись съ сос?домъ по площадк?. Сохраняя свой т?сный, личный, бытовой, государственный домъ и на будущее — почему не связать его непосредственно со вс?мъ міромъ. Почему не пойти свободно на встр?чу грядущему, топя свой сдавленный европейскій пессимизмъ въ общечелов?ческомъ оптимизм?, сохраняя свою душу открытой для вс?хъ вліяній, свою мысль и руку свободной для всякой работы. Вс? оформленія преходящи, не преходяща лишь оформляющая сила; все сотворенное истл?ваетъ, сохранялось бы лишь творчество. Благогов?йно склонившись на мгновеніе на пред?л? пройденнаго пути, вобравъ въ свою душу образъ минувшаго, — закр?пимъ свою котомку съ драгоц?нными остатками прошлаго и орудіями будущаго, чтобы пуститься въ неизв?данный путь. Кончился одинъ періодъ исторіи — будетъ другой.

И пусть уже подъ новыми широтами будутъ новые люди заново творить д?ло челов?ческое, заново созидать, бороться, преодол?вать, радоваться, скорб?ть; новыя будутъ ц?ли, новыя задачи; новые образы будутъ манить новыя покол?нія; новыя столкновенія и новый рокъ будутъ влечь ихъ къ инымъ безднамъ, и по дорог? своихъ восхожденій и паденій они будутъ творить новыя ц?нности, выковывать новые характеры, по новому наслаждаться и по новому отравлять жизнь. Зр?лые участники зр?лой культуры, мы не будемъ возлагать на нихъ ребяческихъ упованій, — что они разр?шатъ задачи неразр?шимыя для насъ и устранятъ наконецъ изъ жизни насиліе, угнетеніе и печаль; ибо мы знаемъ, что разр?шеніе задачъ, когда оно дается, означаетъ лишь зам?ну ихъ новыми. Но мы также знаемъ, что въ процесс? разрушенія и крушенія, въ процесс? преодол?ній и претвореній, одни покол?нія топчутся на м?ст?, другія созидаютъ и творятъ и обогащаютъ души свою и грядущихъ покол?ній. Творятъ въ в?чномъ трепет? духовнаго эфира, въ неизбывномъ распад? в?чно становящейся матеріи — нетл?нные образы и оформленія. Пусть же свершается переходъ къ новому.

Не довольно ли для старой Европы, не исчерпала ли она всей радужности своей игры. Не будетъ ли настойчивость отстоять и продолжить — не будетъ ли хваткой умирающаго, загроможденіемъ пути для новой культуры. И это — посл? такого полнаго, блестящаго существованія, какой св?тъ вид?лъ не часто. Не закончить ли главой небывалой доблести, неповторимаго напряженія челов?ческихъ умовъ и характеровъ, поверженныхъ въ кровавое отчаяніе и смертельный ужасъ, — эпоху творческую и поб?доносную. Не кончить-ли трагическимъ воплемъ неуслышаннаго отчаянія — возвышенную оду неповторяемой величавости. И зат?мъ уйти, уйти въ т?нь мелкопом?стнаго бытія, уступивъ безъ напрасныхъ и жалкихъ попытокъ, способныхъ только унизить отзвучавшую эпопею, поле дальн?йшей жизни — другимъ.

Но закончилась ли эпопея, завершился ли внутреннимъ предопред?леніемъ кругъ творческихъ возможностей. В?дь не извнутреннимъ процессомъ погасло созиданіе въ Европ?, а насильственнымъ путемъ подорванъ еще устремлявшійся напоръ. И если такъ, то не малодушіемъ ли было бы оставить поле творческихъ возможностей неисчерпаннымъ до конца; не отреченіе ли это было бы отъ основного зав?та ново-европейскаго духа. Пусть другія покол?нія другихъ народовъ произносятъ приговоръ, если окажется, что наши усилія оказались произведенными впустую, или — что хуже — им?ли лишь задерживающее значеніе. Это будетъ нашимъ рокомъ, рокомъ эпигоновъ: зав?тъ безотказнаго напряженія доосуществлять въ такое время, которое не способно уже привести къ созиданію. Если таковъ рокъ, его придется испытать до конца. Но мы его не знаемъ. Задача стоитъ — ее надо разр?шать.

* * *

Но стоитъ ли задача; не проявилъ ли великій упадокъ военнаго и посл?военнаго времени безнадежности ново-европейской культуры, ея внутренней порочности и обреченности.

Быть можетъ, сл?дуетъ принять разгромъ не только какъ фактъ, но и какъ знаменье, и не только не печалиться его свершенію, но радоваться его свершенію заблаговременному, спасительному для будущихъ покол?ній; не только не подыматься противъ судьбы въ стремленіи удержать разрушающееся и возстановить разрушенное, но идти навстр?чу разрушенію, принять и докончить его, осознавъ ею обоснованность и законность. Гибельная стихія сама себя подорвала; познавъ ея гибельность, не сл?дуетъ ли довершить ея д?ла — въ зломъ процесс? искореняя злое начало, творя благо завершеніемъ гибели зла.

Пожалуй, въ этой точк? мы нащупываемъ основную проблему времени. Несомн?нна въ немъ гибель; но какъ ее понять: какъ гибель достойнаго жить, или — достойнаго умереть. И надо сказать, что на первый взглядъ второе толкованіе перев?шиваетъ первое. Предположеніе случайности, необоснованности всего трудн?е намъ прилагать къ явленіямъ грандіознымъ. Законъ достаточнаго основанія, господствующій въ нашемъ мышленіи, требуетъ соотв?тствія причинъ осуществившимся посл?дствіямъ; постулатъ имманентнаго возмездія, господствующій въ нашемъ чувств?, вм?няетъ причину въ вину. И въ сущности уже не обосновать ее считается необходимымъ, а установить, въ чемъ она могла заключаться. Если свершилось крушеніе Европы, значитъ на то были основанія, — такова формула нашей мысли; значитъ основанія лежали въ Европ?, въ ея государственности и культур? — такова ея естественная аберрація. Если произошло ея крушеніе, значитъ она не могла больше существовать въ силу ли своей порочности или слабости. И въ обоихъ случаяхъ ее незач?мъ и не къ чему жал?ть и возстановлять. И если произошла великая гибель, значитъ была и великая преступность. Поб?жденныхъ тоже не судятъ — ихъ осуждаютъ. Разсл?дованіе зам?няется наглядностью фактовъ; вм?сто веденія сл?дствія удовлетворяются мотивированіемъ приговора. На вопросъ: былъ ли сорванъ великій творческій процессъ или себя выявила порочная культурная слабость, отв?тъ считается предр?шеннымъ и слабость доказанной. И т?, кто мен?е всего участвовали въ быломъ строительств?, естественно чувствуютъ себя наибол?е призванными обвинителями: и то, что было язвой, чувствуетъ свое торжество. Покаяніе, самобичеваніе и обвиненіе неизб?жно сл?дуютъ за паденіемъ; ибо немногимъ дано въ пораженіи сохранить уваженіе къ себ?, сохранить ц?неніе потерп?вшаго.

Для ясности не м?шаетъ расчленить соприкасающіяся или кажущіяся соприкасающимися воззр?нія. Гибель Европы отъ собственной гр?ховности и слабости, отъ порочности и исчерпанности — мало общаго им?етъ сь представленіемъ о конц? европейской культуры въ силу ея завершенности, въ силу законченности ея внутренней эволюціи, какъ эта мысль съ чрезвычайной силой выявлена въ шпенглеровской концепціи. Я упоминаю ее зд?сь, чтобы ее отвести. По названію и по вн?шности какъ будто всего т?сн?е сюда примыкающая, она на самомъ д?л? мен?е всего им?етъ сюда отношенія. Пожалуй, можно даже сказать, что кажущееся оправданіе ея на посл?-военномъ паденіи на самомъ д?л? является ея (можетъ быть временнымъ) опроверженіемъ. Чтобы шпенглеровская концепція паденія западно-европейской культуры могла еще оправдаться, Европа должна изъ своего упадка воскреснуть и возстановиться въ прежнемъ — въ новомъ и большемъ — блеск?.

Шпенглеръ отм?чаетъ въ I том? своей книги, что она задумана была и писалась до войны. И не будь войны и разгрома, она могла бы быть написанной безъ какихъ либо изм?неній. Связь съ войной и ея посл?дствіями у нея не по содержанію, а единственно только по усп?ху: не будь наглядныхъ б?дствій войны, люди не пов?рили бы въ ея заглавіе (Untergang des Abendlandes) и в?роятно не прочитали бы съ т?мъ интересомъ, какъ это им?етъ м?сто сейчасъ. На самомъ д?л? линія упадка, устанавливаемая Шпенглеромъ, проходитъ сквозь б?дствія нашего времени, не включая ихъ въ свои построенія. Для Шпенглера рокъ упадка обусловливается органическимъ характеромъ роста всякой культуры, неизб?жно проходящей черезъ предначертанныя ей стадіи развертыванія и умиранія. Стадіи культурно-творческаго развертыванія, согласно его концепціи, уже пройдены и наступаетъ эпоха безтворческаго, но могучаго разрастанія вышедшей изъ творческаго періода культуры, — экспансивной, вн?шне-могучей, но внутренне замершей цивилизаціи. Замираніе внутреннихъ творческихъ стимуловъ именно и соотв?тствуетъ вн?шней мощи, распространенію и процв?танію, длительность коихъ не уступаетъ длительности предыдущихъ періодовъ ихъ бытія. Такимъ образомъ культурная исчерпанность въ смысл? Шпенглера нисколько не предполагаетъ вн?шняго государственнаго, соціальнаго, бытійнаго паденія, а наоборотъ предполагаетъ въ этихъ отношеніяхъ расцв?тъ. И такимъ образомъ для того, чтобы Untergang Европы въ смысл? Шпенглера осуществился, необходимо, чтобы она вышла и преодол?ла свой нын?шній посл?-военный Untergang. Культурная исчерпанность по Шпенглеру даетъ не государственный упадокъ, а государственную мощь; нын?шній государственно-культурный упадокъ долженъ быть преодол?нъ въ свою противоположность для того, чтобы могъ проявиться упадокъ въ смысл? Шпенглера. Эти построенія должны быть разъединены, чтобы изъ хаоса смутныхъ эмоціональныхъ сближеній приблизиться къ ясн?е очерченнымъ постановкамъ.

Но если шпенглеровскій историко-органическій пессимизмъ не можетъ служить подтвержденію и обоснованію пессимизма катастрофическаго, то было бы ошибочно думать, что онъ можетъ служить опроверженіемъ и всякаго катастрофическаго пессимизма. Если паденіе Европы есть ея гр?хопаденіе, то ему, конечно, противор?читъ идея ея органически непреложнаго самоизживанія. Но если паденіе Европы есть не, такъ сказать, моральная катастрофа, а катастрофа историко-механическая, то, быть можетъ, она совм?стима и съ идеей органическаго роста и умиранія. Пожалуй, Шпенглеръ это отрицаетъ; онъ думаетъ, что культурная духовность изживаетъ себя вопреки и сквозь вс? конкретныя событія и случайности, что линіи ея бытія не перес?каются и не отклоняются привходящими фактами, а разв? только м?стами стираются, не проявляясь во всей своей полнот?. Предзаложенное должно совершиться, и если факты этому противод?йствуютъ, то они будутъ обойдены, и въ новыхъ фактахъ осуществится то, что осуществиться должно. Думаю, что съ этимъ согласиться трудно, даже если и признать полную истинность концепціи Шпенглера. Ибо каковъ бы ни былъ законъ развертыванія культурной духовности — и пусть Шпенглеръ будетъ идеально правъ въ ея выведеніи — онъ касается ея жизни, а не ея смерти. Посколько духовность живетъ, она живетъ по своему внутреннему закону, но живетъ ли она — это зависитъ не отъ одного лишь ея закона. Шпенглеръ разъединяетъ культурныя духовности и, признавая ихъ самобытійными, несвязуемыми и взаимонепроницаемыми, разсматриваетъ ихъ бытіе только изнутри развертывающимся. Но культурныя духовности — или ихъ государственно-народные носители — могутъ, сосуществуя во времени и пространств?, придти во вн?шнее соприкосновеніе. И это вн?шнее соприкосновеніе можетъ привести къ взаимному — или одностороннему — подрыву и потрясенію; можетъ привести къ нарушенію живого органическаго функціонированія — къ пораненію и смерти. И если вн?шнее возд?йствіе не можетъ изм?нить пути развертыванія, то оно можетъ подорвать и уничтожить движеніе по немъ. И потому историко-органическій пессимизмъ противор?читъ пессимизму морально-катастрофическому, гибели отъ собственной виновности, но не противор?читъ механически-катастрофическому пессимизму, сводящему паденіе на сц?пленіе независимыхъ рядовъ причинности, на сц?пленіе независимыхъ судебъ. Ибо хотя бы культура изживала себя по линіямъ своей судьбы, эта судьба, сталкиваясь съ чужими судьбами, перестаетъ быть едино-опред?ляющей. Я и исхожу изъ катастрофы, которую переживаетъ Европа и оставляю въ сторон? шпенглеровскую концепцію органическаго изживанія — противопоставляя лишь два взгляда: одинъ — морально вм?няющій катастрофу гр?ховности и порочности пострадавшаго-же и другой, механически объясняющій ее частью даже его доблестями и достиженіями.

* * *

Мысль, вм?няющая паденіе падшему, нав?вается детерминизмомъ. Европа пала, значитъ у нея не было силъ устоять; оплакивать ее не приходится, ибо погибло то, что было — ибо оказалось — нежизнеспособнымъ. Едва ли однако съ какимъ либо основаніемъ возможно это соображеніе прилагать къ данному случаю. Безсиліе Европы было бы подтверждено ея паденіемъ, если бы она пала подъ ударами извн?, или расползлась бы во внутреннемъ ослабленіи. Но удары, постигшіе нашъ материкъ, были нанесены въ значительной степени его же собственными силами. Если изм?рять паденіе силою ударовъ и ударяющихъ, то паденіе Европы выявляетъ въ большей степени нежели неустойчивость испытавшаго удары — выдержку и напряженіе наносившаго ихъ — т. е. той же Европы. И жизнеспособность была проявлена не только не ниже, но выше той, которую можно было ожидать даже при высокой ея оц?нк?: вс? расчеты на скорое окончаніе войны именно и были основаны на томъ предположеніи, что длительнаго напряженія не въ силахъ вынести ничья жизнеспособность. А между т?мъ по истеченіи четырехл?тней войны народы принялись почти немедленно за работу и безспорно въ этомъ испытываютъ препятствіе не отъ однихъ военныхъ разрушеній и, можетъ быть, мен?е всего отъ нихъ.

Значитъ не въ безсиліи, а въ жизнеспособности заключалась основа паденія; Европа была полна мощью и значительностью, и эту мощь и значительность прим?нила на саморастерзаніе.

Но обвиненія могутъ идти по другому пути. Да, она была преисполнена силъ и содержанія, но эти содержанія оказались либо разрушительными или саморазрушительными, либо же выявили свою противор?чивость и противоборство. Внутренняя противор?чивость мощныхъ силъ, негодность и неосвященность ихъ, неосвященность подлиннымъ челов?колюбіемъ содержанія — такова вторая линія обвиненій и вм?неній. И опять тотъ же выводъ: Европа была обречена и жал?ть о ней не приходится, ибо не подлинно культурна была ея культура.

Негодность и противор?чивость — таковы обвиненія, порознь предъявляемыя и сплетаемыя воедино. Господство силовыхъ идеаловъ надъ духовными, господство частныхъ, классовыхъ интересовъ — надъ государственными, личныхъ — надъ общимъ благомъ или надъ объединяющей идеей, расцв?тъ матеріализма надъ идейностью. Вс? эти и подобныя характеристики сплетаются и разнообразятся на однородныхъ мотивахъ; въ основ? лежитъ одно представленіе, которое смутно и неадэкватно, но съ достаточной приближенностью можно опред?лить, какъ представленіе о матеріализм? ново-европейской культуры; въ матеріализм? — низменное противопоставляется возвышенному, частный, дробный, а потому и приходящій во взаимоборство интересъ — общеидейному; сила и власть — добру и праву; хозяйство и хозяйственный расцв?тъ — красот? и нравственному усовершенствованію, жестокая борьба за существованіе — благостному соединенію въ ц?ломъ. Эгоизмъ противопоставляется забот? объ общемъ, жизненное самоутвержденіе въ земныхъ благахъ — устремленію къ одинаково покрывающей вс?хъ людей небесной высот?. Внутреннее противор?чіе и столкновеніе, проистекающіе изъ матеріализма, какъ подосновы частнаго интереса, выражается въ хозяйственной борьб?, противоположеніи классовъ эксплоатирующихъ и эксплоатируемыхъ, б?дныхъ и богатыхъ, наслаждающихся всей ненасыщающею роскошью жизни и трудящихся въ недостатк? и лишеніяхъ; эти противор?чія и столкновенія сказываются точно также и въ столкновеніяхъ государственной борьбы, колонизаторскаго распространенія имперіалистическихъ расширеній, и въ борьб? за власть внутри государства и за власть въ международномъ общеніи. Всюду противор?чія и взаимная борьба; наибол?е блестящія достиженія остаются вн?шними, земными, а потому преходящими и ничтожными, оставляющими безъ вниманія внутреннее — глубинное и возвышенное, и потому, при всей роскоши и блеск? достиженій, приводящими къ обездоленности и б?дствію, грязи и крови.

Въ разныхъ разновидностяхъ и съ разными развитіями и отт?нками можетъ быть выставляема подобная концепція въ обоснованіе наступившаго паденія европейской культуры и общества; быть выставляема для вм?ненія имъ ихъ паденія, для его оправданія и ихъ осужденія, для того, чтобы отъ нея отвернуться и приступить къ угашенію ея огней.

Какъ и обычно въ широко распространенныхъ оц?нкахъ — при бол?е внимательномъ наблюденіи оказывается, что въ какихъ то основныхъ истокахъ сходятся не только разночтенія одинаково обвинительныхъ, или одинаково сочувственныхъ характеристикъ, но сходятся между собой и об? эти группы, расходясь не столько въ ядр? пониманія, сколько въ разной оц?нк? понятаго. При всемъ различіи интуицій, подходовъ и пониманія — при ближайшемъ разсмотр?ніи оказывается, что это все истолкованія разно оц?ниваемаго и разно-усмотр?ннаго, любимаго или ненавидимаго, отстаиваемаго или уничижаемаго, но все же — въ посл?днемъ счет? одного и того же. И въ этомъ смысл? и уничтожающая, вм?няющая Европ? ея паденіе оц?нка коренится въ н?которомъ представленіи, въ посл?днемъ счет? не такъ уже уклоняющемся отъ представленій сочувственно-восторженныхъ. Соотв?тственно — моей задачей является не столько опроверженіе нам?ченныхъ выше, или другихъ подобныхъ характеристикъ, сколько пров?рка того смысла, который въ нихъ вкладывается и т?хъ выводовъ, которые изъ нихъ извлекаются.

* * *

Можно наполнить тома нареканіями и обвиненіями ново-европейской ^культуры и государственности, выясненіемъ ея низкихъ и зловредныхъ сторонъ. И какъ бы этотъ методъ ни былъ благотворенъ для ихъ пониманія и соотв?тственно для борьбы и для частичныхъ преодол?ній, — едва ли онъ можетъ сколько нибудь производительно служить общей ея характеристик?. По существу своему онъ сопоставляетъ реальность европейской культуры и государства не съ какой либо другой реальностью, а съ н?кіимъ критеріемъ, съ н?коей задачей, идеей или идеаломъ. Если въ современности была бездна нищеты и насилія, угнетенія и зла, то это можетъ быть основаніемъ осужденія современности съ точки зр?нія критеріевъ добра и идеаловъ блага, но нисколько не въ плоскости реальнаго бытія, подлинной культуры государствъ, — ибо этимъ нисколько не устанавливается, чтобы когда либо и гд? либо существовало челов?ческое общество, въ которомъ не было бы въ т?хъ или иныхъ разновидностяхъ зла и лишеній, прит?сненій и несправедливости; этимъ само по себ? даже еще не устанавливается, чтобы существовало или могло существовать общество, въ которомъ зла было бы хотя бы меньше. И потому оц?нка съ точки зр?нія критеріевъ оц?ночныхъ, а не реальныхъ, не можетъ дать какихъ либо выводовъ относительно опред?ленной реальности. Несоотв?тствіе идеаламъ и заданіямъ ни въ какой степени не можетъ служить противопоказаніемъ жизненности и оправдываемости, ибо ни откуда не сл?дуетъ, чтобы жизненной, устойчивой и д?йственной могла оказаться культура, именно отв?чающая искомымъ идеаламъ. Заслуженность паденія ново-европейской культуры съ точки зр?нія ея несоотв?тствія идеямъ благой или красивой жизни тонетъ въ вывод? о заслуженности паденія и уничтоженія всякой культуры, всякой бывшей, или возможной культуры, въ виду того же несоотв?тствія. Alles, was entsteht, Ist wert, dass es zu Grunde geht — таковъ выводъ изъ подобной критики благости ново-европейской культуры, а нисколько не выводъ о томъ, что заслуженно должна zu Grunde gehen культура именно ново-европейская.

Къ тому же изъ того, что контрасты благосостоянія въ европейскомъ обществ? большіе, ч?мъ въ какомъ либо другомъ, нисколько не сл?дуетъ, что понизился низшій уровень жизни, а только сл?дуетъ, что повысился высшій. Изъ изобилія, недомыслія и пошлости нисколько не вытекаетъ, что когда либо ихъ было меньше, а лишь то, что богаче и сложн?е сталъ предметъ осмысленія, тоньше и глубже содержаніе, подлежащее опошленію. Я впрочемъ не хочу этимъ сказать, что новоевропейская культура была непрем?нно выше и тоньше, прекрасн?е, благостн?е всякой другой. Я только хочу сказать, что изъ внутренней критики ея нисколько не вытекаетъ и обратнаго. Но, впрочемъ, и сравненіе съ другими мало можетъ дать основъ для общаго сравнительнаго вывода; ибо культура есть сложн?йшій синтезъ не только многихъ сторонъ, но и сочетаній многосложныхъ элементовъ; и всякое дробное выд?ленное сравненіе отд?льныхъ сторонъ и моментовъ — какъ бы оно ни было познавательно-ц?нно — для общаго суммарнаго вывода основы дать не можетъ. Слишкомъ разно-категоріальны различныя стороны духа и общества, и слишкомъ полно каждая изъ нихъ осмысливается не сама по себ?, а лишь въ синтез? ея живого существованія, — чтобы сопоставленіе выд?ленныхъ сторонъ могло дать критерій для общей оц?нки: между т?мъ непосредственныхъ критеріевъ для оц?нки суммарныхъ синтезовъ и подавно быть не можетъ. И т?мъ бол?е таютъ возможности суммарныхъ оц?нокъ, что культуру, въ которой мы живемъ, мы воспринимаемъ въ ея толщ?, а культуру, которую мы познаемъ по памятникамъ, мы воспринимаемъ преимущественно по ея вершинамъ, по ея общимъ очеркамъ, по ея достиженіямъ и окончательному вкладу.

Такимъ образомъ ни то обстоятельство, что данная культура или строй не удовлетворяютъ выставленнымъ критеріямъ, ни то, что въ какихъ либо отношеніяхъ иная культура или строй оставили память большихъ достиженій, не можетъ служить отверженію ея, непризнанію ея жизненности, правом?рности и будущаго. Оц?нивать въ этой плоскости культуру возможно исключительно только положительно, а не отрицательно, изнутри ея — по тому, что она дала, по ея достиженіямъ, а не по проваламъ; по тому, ч?мъ она превосходитъ другія, а не по тому, ч?мъ она ихъ слаб?е.

Только положительно и только абсолютно можетъ быть оц?ниваема культура. Созданъ ли ею особый жизненный синтезъ, своеобразно законченный, особый типъ челов?ка, духовный складъ, выд?лимый изъ склада другихъ эпохъ; созданы ли ц?нности не только дробныя и случайныя, но коренящіяся въ основахъ эпохи, сливающіяся даже своими переливами и противор?чіями въ картину внутренне связанную и четко отъединяемую отъ другихъ. Созданы ли ц?нности, которыя въ в?кахъ останутся, какъ самодовл?ющій культурный массивъ, пусть по разному воспринимаемый съ разныхъ точекъ зр?нія, но изнутри полагающій себя, какъ неотстранимую часть челов?ческаго однократнаго опыта. И наконецъ, создано ли н?что, мимо чего, мимо чьихъ вершинъ не пройти челов?честву, что въ какихъ то своихъ составныхъ частяхъ войдетъ неотъемлемой составной частью въ его жизнь, войдетъ своими нестираемыми сл?дами въ его будущее.

Трудно было бы отрицать и ненавистникамъ ново-европейской культуры и т?мъ, кто желали бы ея уничтоженія, — грандіозный и своеобразно — единственный характеръ ею созданнаго. Въ короткій историческій періодъ перелицована поверхность земли, въ тончайшихъ извилинахъ претворена челов?ческая жизнь, созданы формы общенія, никогда не бывшія. Ново-европейское челов?чество отлично отъ всякаго иного отр?зка челов?чества; созданное имъ стало необойдимымъ путемъ для всей современности, даже и для современности, его непріемлющей, ему себя противополагающей, и для будущаго останется основой строительства или вершиной для удивленія.