Преодоление хаоса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Преодоление хаоса

У Мао Цзэдуна есть короткое стихотворение 1954 года под названием "Бэйдайхэ". Сейчас это курортное место. Здесь любил отдыхать Мао и другие китайские руководители. Исторически же оно связано с именем первого императора Цинь Шихуана — объединителя семи "воюющих царств" в единую державу. Отсюда он посылал морские экспедиции на поиск острова бессмертия (а открыли они для Китая вполне смертные народы Кореи и Японии). С тех времен (215 год до Р. Х.) здесь сохранились руины его походного дворца. Я семь лет прожил в Бэйдайхэ, однако на смысл этого стихотворения обратил внимание лишь после того, как в 1999 году меня оттуда выгнали китайские органы.

Дальнейший текст, возможно, не мешало бы освободить от некоторых подробностей и комментариев к ним. Но именно они как раз демонстрируют ход непереводимых исторических ассоциаций, которые создают ореол смыслов, стоящих за завуалированными намеками, поэтическими образами и собственно иероглифическими символами китайского стихотворения.

В этом стихотворении Мао, задумавшись о минувшем и обратив взор на море в сторону мифического острова бессмертия, который безуспешно искал Цинь Шихуан, напрямую вспоминает другого великого китайского деятеля, Вэй У-ди. Упомянутое в первой строфе наряду с древним (Юйянь) и нынешнее название этого места (Циньхуандао) означает как раз "остров императора Цинь", а император У династии Вэй — это посмертное имя Цао Цао, блестящего полководца и дипломата, усмирившего хаос, который охватил Китай в конце царствования династии Хань. Тогда, при крушении достигшего вершины конфуцианского процветания государства, население страны сократилось на три четверти! Ничего более страшного китайская история не знает.

Канва символов в стихотворении следующая: хаос, преодоленный Цинь Шихуаном, опять хаос, преодоленный Цао Цао, и, наконец, сам автор, Мао Цзэдун, преодолевающий очередной хаос. Всякий раз в китайской истории хаос подавлялся силой. Подавлялся безжалостно к страданиям и даже жизни людей, зато правитель, совершивший это, приобретал несравненное национальное величие — пусть даже в ореоле злодея.

В 207 году Цао Цао, изгоняя "северных варваров" на восток (к проходу Шаньхайгуань: начало Великой китайской стены — граница империи Цинь Шихуана), "вышел со своими войсками к горе Цзешишань" (ныне окраина Чанли, 35 км западнее Бэйдайхэ). Эта гора высотой около 700 метров с корявыми вековыми соснами и почти отвесным, абсолютно гладким скальным склоном, обращенным к морю, действительно поражает глаз величием натуры.

Мао Цзэдун поминает былые времена и великие деяния Вэй У-ди на фоне открывающейся с высоты этой горы перспективы бесконечной череды волн с седой пеной барашков, под вой ветра и шум ливня безостановочно накатывающихся в белом кипении на длинное песчаное мелководье, а вдали смыкающихся в бескрайнем просторе с сине-черными тучами.

Мысль же о том, что у Мао Цзэдуна за образами штормового моря и управляемой не человеком, но лишь силами стихии (Волей Неба) одинокой лодки, — стоит сопоставление с законами войны и политики, пришла ко мне лишь под влиянием форс-мажорного (кнутом непреодолимой силы) выдворения меня, "северного варвара", обратно в Россию.

Скрытый смысл стихотворения, видимо, состоит в том, что Бэйдайхэ с пятидесятых годов вплоть до настоящего времени было местом регулярного проведения неофициальных закрытых совещаний руководства коммунистического Китая с жесткой "подковерной борьбой" по стратегическим вопросам внутренней и внешней политики. А Цао Цао, как тип национального героя-злодея, был весьма умелым политиком, диктатором-интеллектуалом и спасителем агонизирующей в мятежах конфуцианской империи. Он откровенно сделал ставку на силу и именно с помощью военной силы преуспел.

Видимо, и Мао Цзэдун, глядя на восток (а именно так сориентирован его памятник в Бэйдайхэ на том высоком месте над морем, куда теперь толпы туристов приходят встречать рассвет), слагая стихотворение, о котором идет речь, и поминая военные действия Вэй У-ди, примерял на себя его роль — роль победоносного главнокомандующего. А известная у нас как "Алеет Восток" песня: "Восток заалел, Солнце взошло, в Китае появился Мао Цзэдун", также связанная с тем образом Мао, который воплощен памятником в Бэйдайхэ, символизирует появление новой коммунистической династии современного китайского государства. Мао как правитель Китая включается здесь в традиционную парадигму императора — "Сына Неба". Для сопоставления можно привести лаконичную запись в древнейшей "Книге песен" (Шу Цзин) о возвышении династии Чжоу: "Засветилось, засветилось внизу — заполыхало, заполыхало вверху". Своим стихотворением Мао заявляет о преодолении хаоса западнического государственного строительства, связанного с деятельностью отступившей на остров Тайвань и уже там вернувшейся к конфуцианской традиции Китайской республики во главе с партией Гоминдан.

Примечательно, что почтительно поминаемый Мао Цзэдуном Вэй У-ди получил свое посмертное имя У-ди по ассоциации с великим императором-созидателем У-ди династии Хань. А династия Хань пришла на смену рухнувшей без видимых причин блистательной в государственном строительстве, но очень короткой по продолжительности царствования империи титана китайской истории, объединителя семи "сражающихся царств", приверженца писаного закона и гонителя конфуцианской идеологии государства-семьи Цинь Шихуана (он приказал заживо закопать 460 конфуцианских ученых и публично сжег все старинные книги, кроме книг по сельскому хозяйству, медицине и другим прикладным знаниям).

В 221 г. до Р.Х. Цинь Шихуан объединил нацию в первую формальную империю, провел унификацию письменности, мер веса, длины, денег, колеи дорог, административного деления и т. д., а в 206 г. до Р. Х. эта империя вдруг рухнула, и китайцы стали свидетелями разрушения своего мира и цивилизации. Именно У-ди, озабоченного результатами деятельности своего предшественника, мучили вопросы теории управления. Он хотел получить основательные ответы на вопросы: как Цинь Шихуан сумел покорить весь Китай и что же случилось с Циньской империей почти сразу после его смерти, а, главное, почему?

Ответы на эти вопросы дал императору У-ди конфуцианский философ Дун Чжуншу, изложивший ему в трех меморандумах, составленных на опыте прошлого, универсальный исторический закон последовательной смены трех периодов в цикле развития общества и государства, а именно: установление хаоса, малое процветание, великое единение (и опять хаос).

Конфуцианство с тех пор стало официальной государственной идеологией Китая. И Цао Цао был интеллектуалом из числа конфуцианской элиты. А через две тысячи лет в разгар очередного хаоса теория трех периодов вдохновляла уже старшего современника Мао Цзэдуна Кан Ювэя. В конце XIX века он безуспешно пытался (противники во главе с императрицей Цы Си одержали верх) провести необходимые китайскому обществу реформы так, чтобы новый порядок обеспечил развитие страны без утраты культурной уникальности. Однако с этой задачей справился лишь Мао Цзэдун.

В 1954 году, когда писалось стихотворение "Бэйдайхэ", Мао Цзэдун был на гребне успеха. Милитаристские клики, возникшие после 1911 года на обломках последней империи в разных частях страны, были уже подавлены генералиссимусом Чан Кайши. Унизительное ярмо японского диктата в оккупированных районах и в Маньчжоу-го сброшено. Реформы языка (го юй), денежной системы, бюрократической власти на местах и прочие — уже проведены гоминьданом. А сам режим гоминьдана под натиском революционной стихии во главе с коммунистами, тем не менее, был сметен на Тайвань. Повержены были и соперники Мао в КПК. И, судя по всему, тогда Мао стремился избежать для себя ассоциаций с искавшим физического бессмертия великим тираном Цинь Шихуаном. И явно предпочитал сопоставление с ролью высшего должностного лица Вэй У-ди, лишь после смерти почтительно признанного потомками основателем новой династии, а также его ролью просвещенного стройной идеологией сильного и искусного правителя периода восстаний, войн и политического хаоса в конфуцианских циклах китайской истории.

Ветер осенний. Как встарь, воет ветер,

Но по-иному все стало на свете!

Однако случилось все же так, что в 1971 году, когда провозглашенный официальным преемником Мао Цзэдуна маршал Линь Бяо после неудавшегося путча бежал из Бэйдайхэ (его самолет вылетел с аэродрома в Циньхуан-дао в сторону СССР, но при загадочных обстоятельствах разбился на территории Монголии), избежать сопоставления с тираном Мао Цзэдуну не удалось.

Линь Бяо говорил, что "правление Мао — это эпоха правления нового Цинь Шихуана", и народ воспринял эту оценку. Да и сам Мао Цзэдун после заговора инициировал компанию "критики Линь Бяо и Конфуция". А параллельно с критикой конфуцианских ценностей началось восхваление Цинь Шихуана.

Еще в известном стихотворении, повсеместно изучавшемся на уроках китайского языка в школах, "великий кормчий" советовал президенту Академии наук КНР Го Можо: "Поменьше ругайте императора Цинь Шихуана. Окончательная оценка сожжению книг еще не дана. Великий предок, хотя и умер, его славное имя известно всем. Конфуцианство имеет высокую репутацию, а на деле представляет из себя всего лишь кучу хлама".

В довершение всего Мао открыто похвалялся тем, что по жестокости превзошел Цинь Шихуана, но сделал то же, что и тот, — покончил с хаосом, объединил китайское общество и возродил империю. Вскоре после смерти Мао Цзэдуна, как и после смерти Цинь Шихуана, в китайском обществе и государстве произошел поворот от жесткой бюрократии, тотального контроля и управления наказаниями к конфуцианским нормам. Хаос, преодоленный насилием, сменился "малым процветанием" в ключе восстановления клановой морали, патриархальных нравов и традиции соотносить поведение с высокими стандартами предков, одновременно ощущая ответственность перед потомками.

Подобные совпадения между случившимся ранее и теперь, конечно, можно отнести к категории случайного. Однако в китайской логике не исключения, но "нахождения третьего" случайное всегда по сущности необходимо. А потому от рассуждений по аналогии ("исторические аналогии не только бесполезны, а иногда и вредны") следует переходить к заключениям по необходимости. Происшедшее — это всегда случившееся, то есть отягощенное непредвиденным, конкретным человеческим выбором, поступком. В то же время, случившись, историческое событие (суть время) становится неотвратимым. И эта неотвратимость, невозможность исправить, свидетельствует о том, что проявленная активность или пассивность участников исторического процесса, и даже черты характера выбившихся в лидеры на каком-то отрезке циклов, в бесконечной сущности "Пути Неба" — необходимы. История — это действительно "наука всех наук".

И с православной позиции промысел Божий в историческом процессе проявляется исподволь, то есть как бы "из-под воли" политических деятелей, полководцев, обладателей больших денег.

Те или иные поступки, реформы, походы начинаются вроде бы от ума первых лиц, как проявление свободной воли личностей. Изначально, может быть, и с благородной целью, без злого умысла, не оформлено в заговор. Однако на каком-то этапе воплощения человеческого умысла и человеческой воли непременно наступает момент выбора, и тут все и решается: либо деятель входит в историю добрым гением, либо злодеем. Выбор личности всегда соответствует либо промыслу, либо попущению. В момент, когда в душе лидера побеждает соблазн "князя мира сего", он становится злодеем, но на все, так или иначе, воля Господня.

Философскую методологию идей самого Мао Цзэдуна лучше всего определить как материалистическую диалектику. Диалектика Мао сложилась под влиянием идей Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, а главное, даосизма. Однако Мао Цзэдун, как и всякий китайский марксист, прежде всего был китайцем, а уж потом марксистом. Справедливо утверждая, что "все делится на две части" (и фэнь вэй эр), он, тем не менее, в реальной политике шел дальше и по-китайски всегда искал и находил третью силу. А после его смерти не "Относительно практики" и не "Относительно противоречия", но "Теория председателя Мао Цзэдуна о делении мира на три части" была объявлена в Китае "величайшим вкладом в сокровищницу марксизма-ленинизма".

Дело в том, что, невзирая на очевидное противоборство во второй половине XX века двух систем, социализма и капитализма (соответственно — во главе со "сверхдержавами" СССР и США), а также на ортодоксально двухполюсное устройство мира тогдашней политики, Мао разделил мир не на две, а на три части. Определил для Китая место в третьем мире (суть третьей поглощающей реактивной силы Инь в связке находящихся в противофазе активных сил движения Ян) и по канону перемен перевернул всю связку в пользу Китая.

Здесь следует еще раз подчеркнуть, что слово "сила" в стандарте западного мышления воспринимается как обозначение способности к активному действию, некая степень напряженности и интенсивности. В стандарте же китайского мышления (точно так же — в физике) оно в равной степени относится и к воздействию бездействием (затухание), и к демпфированию колебаний с эффектом преобразования одного вида энергии в другой (удержание и вбирание в себя). Например, демпфирование механического движения осуществляется увеличением трения в системе; для гашения электрического импульса применяется резистор и т. д. Во всех подобных случаях механическая и электрическая энергия преобразуются в тепловую с повышением температуры демпфера. Поэтому политический термин "полюс силы" (в условиях политико-экономической многополярности, конкуренции и сосуществования) на деле может означать "демпфер поглощения" чужих ресурсов. Это, так сказать, пример конфуцианского "исправления имен".

Примечательно, что идею о том, что "мировой системы социализма больше не существует" и, соответственно, "основное противоречие эпохи: между миром социализма и миром капитализма далее следует рассматривать в новом свете деления мира на три части", озвучил Дэн Сяопин. Сделано это было в апреле 1974 года на специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, где Дэн был главой китайской делегации.

Тем самым "преодоление хаоса", заявленное Мао Цзэдуном в стихотворении "Бэйдайхэ" 1954 года, приобрело еще при жизни "великого кормчего" масштабы, выходящие далеко за пределы собственно Китайской Народной Республики и "большого Китая".

Наиболее отчетливо работа китайской идеи деления мира на три части в пользу Китая видна на примерах из военной сферы, на изучение которой я потратил большую часть своих сил и времени, как профессиональный военный разведчик.