Что предлагают диссиденты
Что предлагают диссиденты
К середине 70-х годов политическая оппозиция в Советском Союзе с достаточной отчетливостью разделилась на три основных направления.
За первым из них утвердилось название неортодоксального марксизма. Сюда входят люди, верящие в «социализм с человеческим лицом», живущие идеалами Пражской весны, надеющиеся на еврокоммунизм и продолжающие утверждать, что замысел Маркса был абсолютно верным, но до сих пор не нашел правильного воплощения. Самые заметные фигуры этого движения — братья Рой и Жорес Медведевы, математик Леонид Плющ, и отошедший от активной деятельности после возвращения из лагеря Валерий Ронкин. И хотя это движение до сих пор не заявило о себе достаточно громким манифестом, влияние его шире, чем может показаться на первый взгляд. Ведь все преподаватели общественных наук в Союзе, все газетчики, пропагандисты, экономисты, литературоведы, историки и философы должны постоянно клясться именем Маркса, а такое бытие, естественно, определяет их послушное сознание. Им начинает хотеться верить в то, что они вынуждены повторять каждый день, и они с благодарностью тянутся к тем, кто в них эту веру укрепляет, да еще с искренней убежденностью, да еще идя на нешуточный риск.
Второе направление можно назвать либерально-демократическим. Его бесспорный лидер — академик А. Д. Сахаров. Организация «Международная амнистия», Комитет по наблюдению за выполнением Хельсинкских соглашений, «Хроника текущих событии» и многие другие ответвления борьбы за права человека — все это бесспорно тяготеет сюда же.
В 1976 году на Западе вышел сборник «Самосознание», собравший под своей обложкой многих видных авторов-демократов: Валентина Турчина, Юрия Орлова, Павла Литвинова, Льва Копелева, Григория Померанца, Евгения Барабанова, Бориса Шрагина. Наибольшую поддержку это направление находит в кругах технической и художественной интеллигенции. Ввиду своей интернациональности оно притягивает к себе многих борцов за права малых народов, благодаря высокому культурному уровню и способности к ясному выражению мыслей — широкое внимание и участие мировой общественности. Именно на него сейчас обрушены самые тяжелые удары властей, его участники подвергаются наиболее жестоким преследованиям и постоянной травле.
Наконец, третье направление можно было бы охарактеризовать как традиционалистское или корнеискательское. Оно уверенно приняло для себя в качестве идеологической основы учение русской Православной Церкви, сгруппировалось вокруг могучей фигуры Солженицына и в 1974 году выпустило нечто вроде программного документа — сборник «Из-под глыб», включавший, кроме статей самого Солженицына, работы Игоря Шафаревича, Вадима Борисова, Мелика Агурского и некоторых других.
Для полноты картины следует упомянуть и тех, кого принято называть славянофилами. Однако о них трудно говорить как об едином направлении. Сближение между ними происходит в значительной мере на эмоциональной основе. Их роднит тоска по разрушенной русской культуре, по ушедшему в прошлое религиозному укладу жизни, по насильственно прерванной национальной традиции, а чувства эти такие естественные и широко распространенные, что могут сплотить на некоторое время людей самых различных взглядов. К славянофилам относят и издателя самиздатского журнала «Вече» В. Осипова, и теоретика литературы Петра Палиевского, и качающегося то вправо, то влево художника Илью Глазунова, и лидеров подпольной партии ВСХСОН (процесс в Ленинграде, 1967 год).
И вот при всем этом многообразии и обилии вырвавшихся из-под власти официальной догмы идей мы едва ли найдем в потоке диссидентской литературы две-три работы, посвященных собственно хозяйственно-экономическим вопросам. Уничтожающей критике подвергаются все формы беззакония и произвола, цензурный гнет, подавление религиозной жизни, внешнеполитическая агрессивность, использование психушек против инакомыслящих. Но вопрос о формах организации хозяйственно-производственной жизни народа почти всегда остается в стороне. Если его и касаются, то лишь бегло, мельком, словно чувствуя в нем какую-то опасность.
Из всех известных мне авторов один К. Буржуадемов последовательно призывает к возрождению рыночного регулирования или, по меньшей мере, к нэпу. Остальные обходят проблему стороной, а если начинают обсуждать, то очень быстро впадают в противоречие с собственными тезисами.
Возьмем, к примеру, работу Юрия Орлова в сборнике «Самосознание». Называется она «Возможен ли социализм не тоталитарного типа?» На 23-х страницах автор умно и красноречиво обсуждает различные аспекты нынешнего положения дел и только три последние страницы посвящает «поискам выхода».
«Помимо этической программы, — пишет Ю. Орлов, — мы должны предложить людям также социально-экономическую программу. Следует учитывать растущее отвращение к частной собственности, придав ему конструктивные формы». Эти конструктивные формы, по мнению автора, должны состоять в передаче управления производственными подразделениями не собственникам, а специалистам, чей оклад зависел бы от прибыли, получаемой предприятием. «При этом имеется в виду, что определенная часть экономики в известных отраслях будет управляться по-прежнему непосредственно государством».
Естественно тут же возникают десятки вопросов: а кто же будет назначать и смещать специалистов, возглавляющих предприятия негосударственного сектора? Собрание самих работников? Посторонняя организация? Их оклад будет зависеть от прибыли — значит, мыслится рынок? Но кому же отдадут роли покупателей и продавцов на этом диковинном социалистическом рынке? Или это будет рынок без каких бы то ни было собственников? Почему бы тогда не называть его по-прежнему — Госснаб, Госплан? И так до бесконечности.
Возможно, в короткой статье автор просто не имел возможности представить свою программу во всех деталях. Но дело не в этом. Главная опасность состоит в том, что даже такой талантливый человек и беспристрастный мыслитель готов принять как данность уничтожение распорядителя-собственника. То есть он вроде бы и не против мелкой частной собственности — «должны быть сняты всякие ограничения на частную собственность обычного типа», — но с одной убийственной оговоркой — «если ее хозяин не эксплуатирует наемных работников».
Горько видеть, что и для искреннего поборника гражданских свобод жупел эксплуатации оказывается непреодолимым препятствием. Свободный предприниматель видится ему не избавителем от государственной монополии на распределение рабочих мест, не работодателем, способным предоставить средства к существованию человеку, преследуемому государством, а все тем же страшным «буржуином» с оскаленными клыками, огромным животом и пушками за спиной, которого он с детства привык видеть на плакатах, карикатурах и книжных картинках.
А между тем ключевой момент борьбы за гражданские права лежит именно здесь. По сути дела репрессивный аппарат вполне мог бы обойтись уже без тюрем, психушек, лагерей, ссылок. Он продолжает пользоваться всем этим отчасти по привычке, отчасти из трусости. Реальной нужды в таком открытом зверстве больше нет. Когда государство является единственным работодателем, оно может просто в любой момент лишить неугодного, нелояльного к нему человека работы, а следовательно, средств к существованию, и тут уж никакая международная общественность не сможет вступиться.
— Помилуйте, — скажут зарубежным заступникам наши ТАССы и АПНы, — может быть, в ваших странах берут на государственную службу коммунистов или других открытых противников режима?
— Но у нас они могут зарабатывать на жизнь, работая в частных фирмах и конторах!
— А у нас, как вам известно, частных фирм нет, у нас все государственное. Или вы хотите, чтобы мы специально для своих противников, для этих отщепенцев, создали частный сектор?
Даже до революции в духовных исканиях русского общества идея собственности не занимала слишком почетного места. В отличие от Запада, на собственность никогда не смотрели как на гарантию личной свободы. Государственный произвол слишком часто обрушивался на человека как на такового, не покушаясь на его имущество, оставляя его на поддержание жизни семьи и потомства. Людям как бы ив голову не приходило, что уровень бесправия может быть доведен до еще более жестоких степеней. Теперь же, после 60-ти лет последовательного и кровавого искоренения этой последней реальной гарантии личной свободы, прибежища, в котором человек мог бы укрыться от государственной машины, в сознании даже самых смелых мыслителей само понятие приобрело характер чего-то отталкивающе-запретного.
Сработал тот же механизм обратной логики, которым воздействовала на людскую массу средневековая инквизиция:
— То, за что сжигают живьем, не может не быть страшной ересью, — убеждал себя житель средневековой Европы.
— То, за что уничтожали с такой безжалостностью, — своя фабрика, своя мельница, свой участок земли, — убеждает себя житель современного социалистического государства, — не может не быть орудием нового дьявола, имя которому — эксплуатация.
И так же, как древние еретики не смели отрицать существования дьявола, так и нынешние диссиденты, в большинстве своем, не смеют усомниться в первородном грехе эксплуатации.
Софизмы Маркса, утверждавшего, что частный предприниматель никакой полезной обществу работы не производит, что вся его неутомимая энергия, направленная к максимально эффективной организации производства, к изысканию новых средств и новых методов, к внедрению изобретений и открытий, к наилучшему удовлетворению спроса, — презренно-корыстная суета, без которой общество вполне может обойтись, что частный владелец может быть без ущерба выброшен и заменен государственным служащим, — вся эта и прочая беспардонная демагогия продолжает действовать даже на серьезных и безусловно честных в мышлении людей. Поэтому, обращаясь к государственно-партийному аппарату, они говорят по сути дела следующее:
— Мы требуем расширения личных прав и свобод в нашем отечестве, но не требуем доли в управлении хозяйственно-производственным комплексом, ибо не знаем, как им управлять без вашей помощи, без созданной вами машины.
А будучи людьми умными и аналитичными, они, конечно, чувствуют внутреннюю противоречивость своей позиции и поэтому чаще всего просто уклоняются от обсуждения проблемы управления производством в условиях развитого индустриального общества.