§ 5. Гиперличность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 5. Гиперличность

Теперь настало время рассмотреть личность с позиций межличностных отношений. Сейчас, пожалуй, становится ясно, что облик личности во многом определяется тем, как она входит в межличностные отношения. Вот, скажем, относящееся сюда высказывание К. Ямамото [Yamamoto, 1984]:

Мы вряд ли можем идентифицировать отдельную личность, которая не находилась бы под воздействием и сама одновременно не воздействовала бы на группы других личностей. Это означает, что мы не можем рассматривать индивидуальность отдельно от человеческих групп и не можем рассматривать человеческие группы отдельно от индивидуальностей (с. 67).

Мы будем рассматривать межличностные отношения как процесс, приводящий к образованию гиперличности — структуры межличностной, отрывающейся от локализации в одном, единственном теле. В простейшем случае гиперличность — это двумерная функция распределения p(µab). Здесь две отдельно существовавшие личности А и В, характеризовавшиеся отдельными функциями распределения p(µa) и p(µb), объединяются в одну, вероятностно задаваемую структуру, локализующуюся теперь одновременно в двух телах. Мы на самом деле не знаем того, как происходит такой процесс агрегирования — образование из двух или многих личностей одной гиперличности. Поэтому ограничимся здесь лишь рассмотрением отдельных примеров, показывающих правомерность представления о гиперличности.

Любовь или хотя бы влюблённость силою чувств может создать гиперличность, если даже коэффициент корреляции между вероятностно задаваемыми структурами двух личностей А и В оказывается близким или даже равным нулю. Но такая гиперличность неустойчива. Устойчивость может возникнуть только тогда, когда сила чувств оказывается достаточной для такой перестройки гиперличности, при которой коэффициент корреляции приобретает существенное значение, может быть, даже начинает приближаться к единице. Катастрофически большое количество разводов в наше время — не является ли это свидетельством того, что семантическая капсулизация личности стала столь глубокой, что силы чувства больше не хватает для преодоления ортогональной расщеплённости?

Тантризм в тибетском буддизме — детально разработанное, но не легко поддающееся пониманию учение (см., например, [Blofeld, 1970]). Практика тантризма направлена на слияние двоих в одну космическую пару (посредством использования сексуальной энергии). Здесь применяется издревле ритуализированная техника, затрагивающая физическую, духовную и эмоциональную сферу человека (см., например, [Gold amp; Gold, 1978]). По-видимому, образование двумерной гиперличности ослабляет силу личностной семантической капсулизации, и тогда личность становится открытой для свободного взаимодействия с исходным семантическим пространством.

Теперь обратимся к гипнозу. Гипнотизирующий впечатывает в гипнотизируемого свою систему ценностных представлений. Из двух личностей, локализованных в разных телах, создаётся одна — гиперличность, со свойственной ей единой семантической доминантой. Словами Л. Шертока [Шерток, 1982]:

Гипнотизируемый воспринимает внушения гипнотизёра так, словно они исходят не от другого лица, а от него самого. Как только эта стадия достигнута, гипнотическое состояние уже достаточно углубилось и отношения с окружающей средой могут быть восстановлены без риска нарушить состояние гипноза: внешние стимулы проникают в сознание, но они теперь отфильтрованы, перестроены в соответствии с полученными внушениями (с. 109).

В нашей терминологии это значит, что ценностная система гипнотизируемого p(µa) оказалась заменённой ценностной системой гипнотизёра p(µb). Здесь гипнотизёр становится демиургом, порождающим фильтры p(у/µ), действующие на исходную, вероятностно взвешенную систему гипнотизируемого. Эту перестройку мы можем рассматривать как процесс, развивающийся на семантическом поле. Шерток [1982] говорит:

Несмотря на многочисленные исследования, до сих пор не удалось обнаружить никакого физиологического признака, позволяющего определить, находится ли испытуемый под гипнозом или нет. Тем не менее, хотя мы не можем говорить о гипнотическом состоянии в строго физиологическом смысле, нам кажется несомненным, что гипноз представляет собой особое состояние сознания, предполагающее определённое изменение психофизиологической реактивности организма (с. 106).

Сейчас, кажется, не вызывает возражений сопоставление гипноза со сном, хотя бы в плане чисто эвристическом [Прангишвили, Шерозия и Бассин, 1978]. Можно, пожалуй, сказать, что гипнотическая пара во многом напоминает состояние просветлённого сновидчества, поскольку глубоко загипнотизированный субъект сохраняет в себе всегда и скрытого наблюдателя [Beahrs, 1982]. Только здесь двумерность задаётся составляющими, локализованными в разных организмах.

Особый интерес представляет так называемый взаимный гипноз (ранее мы его уже обсуждали в книге (Налимов, 1979]). Он состоит в том, что субъект A гипнотизирует субъекта В. а последний, (будучи в состоянии гипноза, в свою очередь гипнотизирует А — эта процедура взаимного гипнотизирования воспроизводится циклично и, естественно, при этом углубляется. Наиболее впечатляющим и пугающим участников этой процедуры результатом становится ощущение полного слияния друг с другом. Вот что пишет по этому поводу Ч. Тарт [Tart, 1969]:

Это было похоже на частичное расплавление личностей, на частичную потерю различия между Я и ТЫ. В данный момент это воспринималось пациентами как нечто приятное, но затем они стали воспринимать это как угрозу их автономности (с. 306).

Чтобы разрушить такую искусственно созданную гиперличность, нужны усилия сильного гипнотизёра. Тарт говорит, что ему известен и аналогичный результат слияния и потери индивидуальности при совместном приёме ЛСД супружескими парами.

Гипноз, так же, как и самогипноз, в своих мягких и почти незамечаемых проявлениях, по-видимому, оказывается обычным явлением в нашей повседневной жизни. Ареной деятельности здесь становится семантическое поле, на котором происходит взаимодействие личности с собой и с другими личностями. Способность быть подверженной гипнозу — это показатель гибкости личности, её способность образовывать не только гиперличность, но и мультиперсональную личность. Вот несколько интересных для нас высказываний Бирса [Beahrs, I982] по этому вопросу:

… любой человек может испытать глубокие уровни гипноза, если его проводят с достаточным искусством (с. 32).

… подверженность гипнозу, обнаруживаемая в экспериментах, является исключительно устойчивой личностной чертой, может быть, даже в большей степени, чем вес тела или цвет волос (с. 32).

Если рассматривать хорошую подверженность гипнозу как положительный факт, как поступает большинство гипнотизёров, то людям, обладающим этим свойством, повезло: они сохраняют потенциал для быстрых изменений (с. 33).

Когда достигнуто состояние гипноза….эго реорганизуется в новые подсистемы, скоординированные с гипнотизёром (с. 38).

Во время гипноза происходит одновременное расщепление и расширение границ эго субъекта (с. 38).

Почти всегда множественные личности хорошо поддаются гипнозу… (с. 121).

Невозможно отделить гипноз от негипнотических состояний, не впав в логический абсурд (с. 184).

Теперь перейдём к обсуждению процедуры психоанализа, опираясь на упоминавшуюся уже книгу Шертока (Шерток, 1982). Это также углубление межличностных отношений. Психоанализ может рассматриваться как долговременное внушение, которое может осуществляться к на внеязыковом уровне — через содержательное молчание аналитика. Во всяком случае, сама ситуация здесь не лишена гипногенных (а мы бы сказали, и медитативных) элементов: «сосредоточенность», «молчание», «положение лёжа», «тишина». В нашей системе представлений здесь опять речь идёт о порождении гиперличности. Об этом свидетельствует сам феномен трансфера, открытый Фрейдом, [Шерток, 1982]:

…принцип которого [пишет Шерток, цитируя Ф. Рустана] состоит в том, чтобы никогда не отделяться друг от друга, оставаясь всегда соединёнными друг с другом, образуя единое существо, или, вернее, находясь друг в друге (с. 182).

Примечательно то, что время, необходимое для порождения гиперличности, в технике психоанализа непрерывно увеличивается и теперь уже может, по словам Шертока (с. 224), достигать десятилетия.

Если теперь опять вернуться к рассмотрению состояния взаимогнпнотизируемости, то что-то очень похожее мы увидим в мистериях древности, которые одно время пытались возродить хиппи в США[140], сочетая оглушающую музыку с приёмом психоделических таблеток. Так же можно интерпретировать поведение возбуждённой толпы в экстравагантных ситуациях, порождающих единство действия, часто очень жестокого и необъяснимого в ретроспективе для каждого отдельного субъекта с позиций его личностных ценностных представлений. И, наконец, так же приходится объяснять и нелепость крестовых походов, особенно детских, в Средние века, и безумие нацизма в наши дни, так же как, впрочем, и непонятную нелепость первой мировой войны. Здесь хочется привести слова Т. Манна [Манн, 1960], описывающие начало первой мировой войны и конец нацизма:

А у нас, в Германии, этого нельзя отрицать, война была воспринята прежде всего как подъём, как великий исторический акт, как радостное начало похода, отказ от обыденности, освобождение от мирового застоя, сделавшегося уже невыносимым, как призыв к чувству долга и мужеству, — словом, как некое героическое празднество (с. 389).

Проклятие, проклятие погубителям, что обучили в школе зла некогда честную, законопослушную, немного заумную, слишком теоретизирующую породу людей!.. Не была ли эта власть в своих словах и деяниях только искажённым, огрублённым, ухудшенным воплощением тех характерных убеждений и воззрений, которые христианин и гуманист не без страха усматривает в чертах наших великих людей, людей, что наиболее мощно олицетворили собой немецкий дух? Я спрашиваю — не о слишком ли многом? Увы, это уже не вопрос! (с. 622).

Во всех этих случаях эмоционального насыщения идея, находившаяся вне индивидуального контроля, оказывается объединяющим началом, порождающим гиперличность в её всенародном и трагическом проявлении. Моделью поведения оказывается евангельская притча об изгнанных бесах, которым было разрешено войти в стадо свиней:

Мф 8.32 … И вот, всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде.

Все, погибая, образовали одну гиперличность.

Заканчивая этот параграф, хочется остановиться на мифах древности, которые допускали как само собой разумеющееся представление о гиперличности, которая может проявлять себя как нечто целое, состоящее из корреляционно связанных частей, имеющих и своё индивидуальное лицо. Троица — основной миф христианства; представление о тринитарности высшего начала мы находим у Платона и Плотина, в иудаизме, в буддизме (Будда, Дхарма, Сангха), у греков, римлян, кельтов, скандинавов [Cooper, 1978].

Итак, мы видим, что межличностные отношения могут иметь два различных модуса. Один из них — уровень внешних коммуникаций, являющийся, пожалуй, типичным для нашей культуры. Человек взаимодействует с другим на деловом — логически структурированном уровне, оставаясь замкнутым на самом себе, сохраняя в неприкосновенности свою селективно взвешенную систему смысловых представлений p(µ). (Пример: в научных спорах, религиозных и даже философских диспутах, несмотря на всю их напряжённость, всё может кончаться ничем — каждый остаётся в капсуле своих собственных смысловых представлений.) Другой модус взаимодействия — трансперсональный. Это — размыкание индивидуума, переоценка его смысловых позиций, позволяющая создавать гиперличность, иногда и зловещую по своему проявлению. Образование гиперличности может быть и деликатным процессом — когда личность человека не растворяется в ней полностью, а только смыкается с ней одной из множества своих составляющих. Но для этого исходная личность должна обладать способностью к порождению множественной личности внутри самой себя. Здесь мы опять перекликаемся с представлениями французского персонализма, где человеческое общение — это «близость близкого», способность «встать на место другого», «заменить другого» [Вдовина, 1981].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.