Вальсируя под уличными фонарями

Вальсируя под уличными фонарями

Замечательное стихотворение Су Ши содержит в себе еще один скрытый смысл: необходимо смирение, чтобы осознать ограниченность наших знаний. Некоторые пользователи Интернета не колеблясь нашли связь между смертью Ван Юэ, бедной маленькой девочки, сбитой в 2010 году машиной и оставленной равнодушными прохожими безо всякой помощи, и отсутствием у китайцев нравственных принципов. Некий аналитик утверждал на новостном американском веб-сайте АВС: «Типичнейшая черта китайского характера — равнодушное отношение к тем, кому нужна помощь, если только эти нуждающиеся не являются родственниками, да и то только в том случае, если из этого можно извлечь денежную или еще какую-нибудь выгоду». Другой комментатор связал происшествие с геополитикой, заявив: «Китайцы — это отвратительная нация, но, к сожалению, в ближайшие годы они займут доминирующую позицию. После того как они станут самым могущественным народом на Земле, выйдут из употребления подлинные человеческие эмоции и привычный нам уклад жизни, и механический бесчувственный идиотизм, проявившийся в этом эпизоде, станет еще более ординарным явлением». Еще один автор, показывая, что все факты о Китае вписываются в единую схему, пишет: «Загрязненный корм для собак, игрушки, покрытые краской с содержанием свинца, детское питание, содержащее опасные для здоровья добавки. Можно ли ожидать чего-либо иного от бессердечных людей?»

Я обсуждал историю Ван Юэ со своими родственниками в Китае, и они отреагировали на этот случай с не меньшим ужасом, чем люди на Западе. Почему люди не помогли? Прохожим показалось, что тут кроется какое-то мошенничество, предположили мои родные. Это объяснение кажется неправдоподобным, однако хитроумные жулики — обычное явление на китайских улицах. Пару лет назад, оказавшись на пропитанном удушливыми автомобильными выхлопами пекинском автовокзале Дэшэнмэнь, я обратил внимание на кланяющегося прохожим мужчину. Рядом с ним посреди тротуара находилось скелетообразное тело старой женщины, завернутой от плеч и ниже в белый саван. Тут же на земле возле мужчины лежала картонка с написанной на ней просьбой пожертвовать сколько-нибудь на похороны его матери, так как из-за бедности он не в состоянии был похоронить ее сам. Я наблюдал за этой сценой с некоторого расстояния. Спустя несколько минут они оба — мужчина и его мать — встали, сложили простыню, подхватили с тротуара картонку и в надежде на бо`льшую удачу отправились попрошайничать куда-то еще. Возможно ли, что прохожие в случае с Ван Юэ ошибочно предположили, что являются свидетелями похожего обмана? Или, согласно другой бытующей в Китае теории, не могли ли они пройти мимо, находясь под воздействием целого шквала сообщений в прессе о случаях, когда людей, пришедших на помощь жертвам уличных происшествий, ложно обвиняли в нанесении физического ущерба пострадавшим, после чего стесненные в средствах больничные администрации заставляли их оплачивать лечение? Ответ на эти вопросы могут дать только участники самого события. Как бы то ни было, не стоит торопиться выносить приговор нравственному состоянию всего общества, основываясь на единственном случае, даже если сами китайцы и склонны это делать. На середине пути к вершине горы Лушань нам следует признать, что есть вещи, которых мы попросту не видим.

Мне кажется, что все попытки объяснить такого рода события совершенно бессмысленны без понимания серьезных противоречий, существующих в китайском обществе. Жизнь людей полна пищевых скандалов, удушающего загрязнения окружающей среды и необузданной коррупции. Это страна, в которой внезапная болезнь может привести к разорению и нищете всей семьи заболевшего. Распространенное в 2012 году в социальных сетях сообщение отражает настроение безысходности, испытываемое обществом из-за неподъемных цен на самое необходимое: «Мы не можем позволить себе появиться на свет, потому что операция кесарева сечения стоит 50 000 юаней (5000 фунтов/8000 долларов); не можем позволить себе получить образование, потому что затраты на школьное обучение составляют как минимум 30 000 юаней; не можем позволить себе жить где бы то ни было, потому что каждый квадратный метр жилой площади стоит по меньшей мере 20 000 юаней; не можем позволить себе заболеть, потому что доходы фармацевтических компаний выросли в десятикратном размере; не можем позволить себе умереть, потому что кремация стоит не менее 30 000 юаней».

Чувство незащищенности усиливается недоверием к чиновничеству. Китай — это страна, где правительство вечно лжет, где должностные лица скрыли в 2003 году распространение смертельно опасного вируса гриппа, где бюрократы от здравоохранения потворствовали практике коммерционализированного донорства, в результате которого целые деревни оказались зараженными вирусом СПИДа. Эта страна так до сих пор и не выступила с публичным покаянием за каннибальскую социальную политику маоистской эпохи, когда детей натравливали на родителей, учеников — на учителей и миллионы были сознательно уморены голодом или непосильным трудом. Люди и сейчас продолжают страдать в результате волюнтаристских решений партии. Политика одного ребенка привела к тому, что детская жизнь теперь измеряется в денежном выражении. По некоторым оценкам, преступные группировки каждый год похищают около 20 тысяч детей, чтобы затем продать их для усыновления, проституции или в качестве рабов.

Несмотря на повышение уровня жизни, десятки миллионов китайцев до сих пор живут в ветхих, перенаселенных домах. Зарплаты у населения низкие, и, несмотря на впечатляющий прогресс в экономике, перспективы для большинства остаются безрадостными. Китай — страна подавляемых эмоций, и молодые люди здесь порой исподтишка крушат упаковки с сухой вермишелью на полках супермаркетов, давая таким образом выход своему недовольству жизнью. Но это также и страна, в которой богачи, пользующиеся дарованными им государством монополиями и имеющие доступ к дешевым кредитам от подконтрольных государству банков, становятся еще богаче, страна, в которой отпрыски людей со связями могут безнаказанно попирать закон.

Писатель Юй Хуа так передает свое восприятие китайской действительности: «Соперничество за место под солнцем настолько обострено и стресс, под которым приходится жить, так невыносим, что для многих китайцев борьба за выживание превращается почти в войну. В такой обстановке сильные охотятся на слабых, для собственного обогащения люди используют грубую силу и обман, и робкие и скромные страдают, а наглые и беспринципные процветают».

Это описание выглядит, конечно, очень мрачно. Однако это преувеличение. Параллельно с чувством тревоги и стрессом присутствует ощущение перспективы и манящих возможностей. «В Китае что угодно может произойти — хорошее или плохое», — сказала мне как-то моя тетушка. В жизни китайцев присутствует и радость, особенно у старшего поколения, прошедшего через ад маоистской эпохи. Когда, закрыв глаза, я думаю о Китае, передо мной встает образ старой бабушкиной подруги, которая, стоя в лучах восходящего солнца на асфальтированной площадке перед гонконгским многоквартирным домом, в котором она живет, выполняет вместе с другими пенсионерами медленные элементы упражнений цигун. Или же мне представляется мой двоюродный дед, совершающий утреннюю прогулку в парке Юесю в Гуандуне. Или пожилая пара, играющая в бадминтон у подножия эскалатора на станции метро в Шанхае в 8 часов вечера, после часа пик, когда поредела толпа пассажиров. Или пенсионеры в том же городе, вальсирующие в свете уличных фонарей под музыку из переносного проигрывателя на маленьком клочке асфальта на краю Народной площади. Крошечные размеры квартир не позволяют им заниматься дома своими хобби, и доступных для публики заведений для отдыха и занятий спортом совсем немного, поэтому им приходится выходить на улицу в поисках подходящей площадки, чтобы насладиться своими незамысловатыми увлечениями. Чувство собственного достоинства и защищенности, которое есть у них теперь, отсутствовало на более ранних этапах их жизни.

В каком же направлении вальсирует Китай? Автор книги не ставил перед собой цели дать ответ на этот вопрос. Нет у нас и намерения принимать чью-либо сторону в дебатах о возможном движении китайской экономики к своему краху или рассуждать о перспективе военного противостояния между Пекином и Токио, хотя мы и затрагивали эти вопросы. Нашей главной задачей была попытка исправить давно сложившиеся стереотипы, слишком часто влияющие на наше восприятие Китая.

Трудно не поддаться игре в «китайский шепот», в то время как пекинский режим и влиятельные круги в наших собственных странах всячески ее поощряют. Несмотря на это, путь к лучшему пониманию реального положения вещей существует. Прежде всего следует отказаться от ориенталистских клише. Давайте наконец избавимся от навязчивых идей об «экзотическом Востоке», «терпеливой Азии», «матерях-тигрицах», «непостижимости», «желтой угрозе», «восточном коварстве» и «комплексе превосходства». Нам нужно задуматься, есть ли какая-нибудь польза в незрелой концепции «китайскости», пытающейся свести в одно целое характер людей, населяющих столь многообразную и сложную страну. И конечно, надо отбросить двухполярную философию, согласно которой Китай — это либо рай на Земле, либо — ад.

Пора положить конец долгой традиции позитивной или негативной проекции, при которой Китай или превращается в отталкивающую противоположность величественного Запада, или же являет собой блистательную модель будущего, при виде которой Европе и Америке остается лишь устыдиться.

Китайцы не являются ни сверхлюдьми, ни недочеловеками. Давайте попытаемся воспринимать китайское общество в реальном контексте, а именно как бедный народ, все еще находящийся в процессе интегрирования в мировое сообщество после десятилетий насильственной изоляции. И начать надо со взгляда на китайцев не как на некую однообразную и пугающую человеческую массу, но как на собрание индивидуумов. Каждый из них уникален, подобно ста миллионам фарфоровых семечек подсолнуха, расписанных вручную по заказу Ай Вэйвэя для его выставки 2010 года в лондонской художественной галерее Тейт Модерн. Среди них, как и повсюду, есть люди хорошие и плохие. Есть среди них люди коррумпированные и честные. Есть жестокие и гуманные. Есть жадные и непритязательные. Есть скупые и щедрые. Есть расисты и есть толерантные. Некоторые из них придерживаются узконационалистических взглядов, другие же — всеядно космополитичны.

Нет на свете такого явления, как «непостижимая китайская душа». Реакция китайцев на затрагивающие их события экономического или общественного плана ничем не отличается от реакции на подобные вещи любого другого народа на планете. Китайцы стали проводить больше времени за работой на своих полях, потому что после роспуска маоистских коллективных хозяйств у них появилась возможность самим реализовать часть произведенной их трудом продукции. Дети часто учатся, напрягая все силы, так как образование является одним из немногих путей вверх по социальной лестнице в быстро окостеневающем обществе. Всепроникающая государственная коррупция разъедает гражданскую психологию, разворачивая людей против самих себя. Жестокие политические репрессии рождают страх и нежелание выступать против несправедливости (до тех пор, конечно, пока на смену страху не приходит отчаяние). Под боязнью и тревогой у китайцев таятся такие же амбиции и надежды для своих детей, как и у любых других родителей. Китайцы не «особенные». Китай — это своеобразная и многообразная, бесконечно интересная страна, однако ошибкой будет считать, что он развивается отдельно от общемирового исторического процесса.

В 1920?м, проталкиваясь сквозь «вызывающую раздражение толчею» в каком-то китайском городе, Уильям Сомерсет Моэм ощутил отсутствие сопереживания с этими людьми, пропасть, эмоционально отделяющую его от них, которую он, возможно один из самых известных писателей своего времени, не смог преодолеть: «Вы не в состоянии проникнуть в жизнь тысяч людей, из которых состоит эта колышущаяся вокруг вас толпа. Понимание и симпатия к представителям собственного народа дают вам точку опоры: вы можете проникнуть в суть их жизни, по крайней мере в своем воображении, в каком-то смысле овладеть ими. По прихоти своей фантазии вы можете как бы вжиться в их роли и сами можете стать их частью. Но эти люди [китайцы] столь же чужды вам, как вы чужды для них. У вас нет ключей к разгадке их тайны. Их сходство с вами в столь многом ничуть не помогает, оно скорее подчеркивает их отличие от вас».

Писатель был, по крайней мере, честен по поводу своей неспособности проникнуть во внутренний мир китайцев. Однако теперь настало время преодолеть эту стену непонимания. Вы не откроете для себя никакой китайской тайны. Чтобы понять, вам надо лишь прислушаться к своему сердцу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.