Мерзейший из рабов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мерзейший из рабов

Вера в то, что китайцы изнуряют себя тяжелой работой просто потому, что им это нравится, что они получают удовлетворение от работы как таковой, стоит в ряду многочисленных мифов о Китае. Может показаться, что миф этот довольно безобиден. Замечание Марка Твена о трудовой этике китайских иммигрантов в Америке было вполне комплиментарно. Он пишет о китайцах как о «добродушной и благонамеренной расе». Да и станет ли кто-нибудь возражать против того, чтобы выглядеть в глазах посторонних трудолюбивым от природы? Это наверняка лучше, чем считаться ленивым. Тем не менее, как бы ни были благородны намерения пропагандистов этой идеи, на протяжении истории миф об отношении китайцев к труду способствовал проявлениям величайшей несправедливости и жестокости.

Происхождение слова «кули» неясно. По одной теории, оно происходит от португальского слова для обозначения индийского раба. По другой — от китайского слова «ку ли», которое можно перевести как «горькая сила». Слово это связывается в нашем сознании не с индийцами, а с китайцами, однако ассоциация с рабством также уместна.

После того как в 1830?х годах британский военный флот занялся искоренением торговли африканскими рабами, в колониях и на прежде зависимых территориях Латинской Америки начала ощущаться нехватка рабочей силы. Эта брешь стала заполняться за счет китайских крестьян. Около 95 тысяч их было завербовано в середине XIX века для работы на сахарных и хлопковых плантациях и для сбора гуано на островах Перу, освободившегося к тому времени от подчинения испанской короне. Местные компрадоры вербовали китайских крестьян, суля им возможность неплохо заработать за границей. Китайцы подписывали контракт на определенный срок, чаще всего на восемь лет, после чего их переправляли в португальскую колонию Макао, откуда корабли европейских стран доставляли свой живой груз в Новый Свет. Жизнь этих рабочих по прибытии в Перу, хотя номинально они и считались свободными, мало чем отличалась от существования работавших здесь до них африканских рабов. Их заставляли работать не разгибаясь все семь дней в неделю. Им приходилось платить работодателям за питание и жилье, что часто оставляло их практически без заработка. Пытавшихся бежать ловили и, выпоров, выставляли в качестве наказания под палящее солнце. Многие из них кончали жизнь самоубийством, а в 1870?м пять сотен кули подняли бунт в расположенной к северу от Лимы долине Пативилка, безжалостно убивая белых перуанцев.

В этот же период на Кубу было транспортировано около 125 тысяч китайцев. Здесь также участь их была ненамного лучше участи рабов. Некоторые из них приезжали сюда добровольно, однако большую их часть завербовали с помощью обмана или силой их же собственные соотечественники. Кубинские плантаторы называли китайских вербовщиков «corredores», ранее этим словом они обозначали африканцев, продававших в рабство своих соплеменников. Сходство на этом не заканчивается. Китайцев перевозили на тех же кораблях, под командованием тех же капитанов, на которых прежде транспортировали африканских рабов. Корабли эти из-за чудовищно высокой смертности среди тех несчастных, кого они перевозили, были известны под прозвищем «плавучие гробы». Из каждой сотни людей до места назначения живыми добирались только семьдесят. По прибытии выживших китайцев размещали в тех же помещениях, где до них жили рабы. Их столь же жестоко наказывали, заковывая в колодки и кандалы за неповиновение. По закону, в случае отказа подчиниться условиям контракта, их могли даже казнить. На Кубе китайцы работали бок о бок с чернокожими рабами, выполняя одинаковую с ними работу. По истечении восьмилетнего срока контракта их часто принуждали подписать новый контракт. Для большинства из них это ничего не меняло, так как они не в состоянии были скопить достаточно денег, чтобы оплатить обратный путь на родину. Китайцы, оказавшиеся на Кубе, как и их собратья в Перу, бежали оттуда при малейшей возможности. Проводившаяся на острове перепись 1872 года зафиксировала, что из 35 000 связанных условиями контракта кули 7000 находились в бегах. Около двух тысяч китайцев сражались вместе с кубинцами, восставшими против испанского владычества. В Гаване есть памятник, воздвигнутый в честь павших в этой борьбе кубинских китайцев. На нем выбиты слова: «Среди кубинских китайцев не было ни одного дезертира и ни одного предателя». В очередной раз китайцы продемонстрировали, что вопреки закрепившейся за ними репутации они вовсе не были такими уж покорными.

В то время как китайцы подвергались безжалостной эксплуатации, интеллектуалы Викторианской эпохи, как вы помните, захлебывались от восторга по поводу их несравненной трудовой этики. Тут не обошлось и без фантазий. В 1873 году сэр Фрэнсис Гальтон, викторианский эрудит, приходящийся двоюродным братом Чарлзу Дарвину, выступил со смелой идеей колонизации Африканского континента с использованием труда китайцев, «в твердой уверенности, что китайские иммигранты не только выживут, но и приумножатся, и их потомки вытеснят низшую негритянскую расу. Я надеюсь, что спустя некоторое время на африканском побережье, сейчас негусто населенном ленивыми, праздными дикарями, будут обитать трудолюбивые, любящие порядок китайцы, которые либо сохранят полузависимость от Китая, либо же будут жить самостоятельно, согласно собственным законам».

Редьярд Киплинг также подчеркивал контраст между трудолюбием китайцев и «этой огромной и ленивой страной» — Индией. Сидя на балконе гостиничного номера в Гонконге, поэт размышлял о том, что «если бы под нашей властью находилось столько китайцев, сколько сейчас находится индийского населения, и если бы они получили от нас десятую часть баловства и мучительного подталкивания вперед, заботливого, даже трепетного внимания к их интересам и устремлениям, от того, что получает от нас Индия, мы бы давно были изгнаны или, напротив, пожинали великолепные плоды этой богатейшей из стран на поверхности Земли».

В устах лорда Рассела, британского премьер-министра от партии либералов середины XIX века, использование труда китайцев представало в виде некоего христианского долга. «Поощряя законодательным путем эмиграцию из Китая и одновременно энергично препятствуя постыдной африканской работорговле, — писал он, — христианские правительства Европы и Америки смогут принести огромной части человечества пользу, значимость которой будет трудно переоценить».

Бельгийский король Леопольд II, пользующийся особенно дурной репутацией даже по сравнению с колонизаторами своего времени, рассуждал примерно в том же духе. «Сколько будет стоить основать пяток больших китайских поселений в Конго? …Две тысячи китайцев по периметру наших границ — во что нам это обойдется?» — задавал он вопрос своему помощнику. В 1892 году, воплощая эту его мечту, около 540 китайских рабочих из Гонконга и Макао погибли на строительстве железной дороги Леопольда в Конго. Из них примерно 300 человек умерли от непосильного труда, а остальные бежали в буш, и о судьбе их более ничего не известно. Бедняга Леопольд, по-видимому, задавался вопросом, что произошло с их прославленной трудовой этикой.

В 1874 году португальцы прекратили использование Макао в качестве центра по вербовке кули, что положило конец этому бизнесу. Который бы тем не менее несомненно продолжился, если бы некоторым знаменитым англичанам, интеллектуальным сливкам общества того времени, не воспрепятствовали в исполнении их планов. Эти люди, гордые своей просвещенностью, выразившейся в отмене африканской работорговли, потирали руки при мысли об усилении эксплуатации азиатских кули.

Но и в местах, где китайские рабочие пользовались большей свободой, судьба их была полна горечи. Китайцы называют Америку «мэй го», что означает «прекрасная страна». Однако, руководствуясь ложными представлениями о ненасытном стремлении китайцев к тяжелому труду, прекрасная страна повернулась к ним своей уродливой стороной. В 1873 году в США начался затяжной экономический кризис. После обвала на фондовой бирже произошло резкое замедление экономического роста по сравнению с бурным развитием экономики середины века. Цены на сельскохозяйственную продукцию упали, что привело к разорению многих фермеров. В результате снижения заработков рабочим семьям трудно стало сводить концы с концами. Безработица достигла предельного уровня. И, как это часто случается в периоды экономического спада, начались поиски козла отпущения. Он вскоре был найден в лице китайских рабочих, иммигрантов, привлеченных в страну вначале калифорнийской золотой лихорадкой, а затем бумом железнодорожного строительства. Китайцы представляли собой легкую мишень для издевательств. Они резко выделялись и внешне, и по своей культуре: низкорослые, со своими косами и непонятным языком. Есть жестокая ирония в том, что работавшие в Калифорнии ирландские и русские мигранты, на себе испытавшие травлю со стороны заполнявшего восточное побережье сброда, теперь сами отыгрывались на китайцах. И в ряду многочисленных поводов для претензий среди этих прибывших из Европы американцев по отношению к своим собратьям по эмиграции главным оказался один: отношение китайцев к работе.

В массах росло возмущение, богатых грабителей — капиталистов обвиняли в том, что в целях экономии на оплате труда рабочих они нанимают усердных и дешево обходящихся китайцев. Однако именно китайцам, а вовсе не работодателям пришлось ощутить на себе всю силу народного гнева. Денис Керни, владелец предприятий по изготовлению тачек в Сан-Франциско, эмигрировавший в Америку из графства Корк, основал группу под названием Партия рабочих Калифорнии. Их девизом стало недвусмысленное: «Китайцы должны уйти». В опубликованном в «Индианаполис таймс» за 28 февраля 1878 года письме Керни излагает свои идеи. Вот отрывок из письма:

«Разжиревшая аристократия шлет своих помощников в Китай, величайшую и древнейшую деспотию мира, за дешевыми рабами. Они прочесывают азиатские трущобы в поисках мерзейшего из рабов, китайского кули, и везут его сюда, чтобы противопоставить его свободному американцу на рынке труда, чтобы еще более расширить пропасть между богатами и бедными, чтобы еще сильнее унизить белых рабочих. Любое место переполнено этими дешевыми рабами. Их одежда дешева и убога. Они питаются рисом из Китая. Они теснятся по двадцать человек в комнате. Это поротые трусы, малодушно покорные, мерзкие, отвратительные и во всем послушные. У них нет ни жен, ни детей, ни прочей родни. Их импортируют компании, для которых они как крепостные, они работают как рабы и в конце концов возвращаются в Китай, увозя с собой все заработанное. Они абсолютно везде, и, кажется, они бесполые. Мальчишки работают, девчонки работают: им все едино. Отец семейства сталкивается с ними на каждом шагу. В состоянии ли он будет найти себе работу? Да ну его! Крепкий китаец обойдется дешевле».

Подобно всем нападкам на иммигрантов на протяжении истории, с экономической точки зрения все это является абсолютной чепухой. Тяжелые времена были вызваны падением уверенности инвесторов, а вовсе не переизбытком рабочей силы. И как мы уже видели, работавшие на строительстве железной дороги китайцы пытались добиться равенства с белыми рабочими в оплате своего труда, но потерпели поражение в борьбе с хозяевами. Им не только недоплачивали, но теперь их за это же и проклинали.

У китайцев не нашлось защитников, способных привлечь внимание общества к этой вопиющей несправедливости. В 1870?х на западном побережье ни один человек с азиатской внешностью не мог чувствовать себя защищенным от оскорблений и насилия. В 1871 году в Лос-Анджелесе полутысячная толпа повесила семнадцать китайцев. В американской истории это пример суда Линча с наибольшим количеством жертв. Согласно свидетельствам очевидцев, среди повешенных находился мальчик «немногим старше двенадцати лет». В то время как ни в чем не повинных китайцев вздергивали на виселице, один из белых мужчин приплясывал на крыше, подбадривая остальных ликующими возгласами: «Давайте, ребята, поддержите отечественных тружеников!» В последующие несколько недель восемь человек были посажены в тюрьму за убийство, однако вскоре приговор был отменен ввиду несоблюдения юридических формальностей. Постыдная правда состояла в том, что городские власти потворствовали антикитайским погромам. Есть свидетельства, что в тот день в Лос-Анджелесе среди линчевавшей китайцев толпы присутствовали полицейские и даже член городского совета. Печать также не испытывала разногласий в этом вопросе; в те годы местные газеты старались перещеголять друг друга в расистских оскорблениях в адрес китайцев.

Болезнь, однако, была гораздо серьезнее, нежели просто местная эпидемия ненависти к инородцам. Одним из величайших пятен на истории американской демократии является следующий плод скучной законодательной демагогии. В 1882 году конгресс принял «Акт об исключении китайцев», откровенно расистский законодательный документ, воспрещающий иммиграцию в США лицам китайского происхождения. В его преамбуле было записано: «По мнению правительства Соединенных Штатов, приток китайских рабочих на территорию этой страны ставит под угрозу порядок в определенных населенных пунктах». Американские законодатели склонились перед абсурдной аргументацией Керни.

Период между окончанием Гражданской войны и Великой депрессией часто изображают эпохой, в которую Америка распахнула двери перед миром. Считается, что между 1870 и 1930 годом около 25 миллионов европейцев эмигрировали в Америку, чтобы начать там новую жизнь. В США гордятся строками стихов Эммы Лазарус, начертанными на постаменте статуи Свободы, и считают, что в них отражена американская философия иммиграции. Вот эти строки:

Отдайте мне свои толпы уставших бедняков,

Тоскующих по воздуху свободы,

Изгоев ваших изобильных берегов.

Пришлите мне своих бездомных,

Застигнутых бурей.

Я держу свой светильник у Золотых Ворот!

Однако многим ли американцам сегодня известно, что в эпоху иммиграции эту золотую дверь с треском захлопнули перед китайцами? «Акт об исключении китайцев» был отменен только в 1943 году, когда во время Второй мировой войны чанкайшистский Китай стал союзником Соединенных Штатов. Но даже тогда существовала квота на въезд китайцев, ограничивая их число примерно сотней человек в год. Лишь в 1965 году эта официальная дискриминация на почве этнического происхождения была наконец полностью отменена. На протяжении восьмидесяти трех лет политика Соединенных Штатов в отношении китайской иммиграции базировалась на неприкрытом расовом предубеждении.

Джек Лондон является одним из лучших американских писателей своего времени, он революционизировал литературу, его творчество вдохновляло Эрнеста Хемингуэя и Джона Стейнбека. Тем не менее, касаясь в своих сочинениях китайской темы, он макает свое перо в те же чернила нетерпимости к инородцам, что и демагогические вожди калифорнийской черни. Данная Лондоном характеристика трудовой этики китайцев практически совпадает с той, которую мы находим у Керни. Пожалуй, она даже более оскорбительна. В фантастическом рассказе 1910 года «Беспрецедентное вторжение» Лондон описывает, как расплодившиеся в геометрической прогрессии китайцы заполонили всю Азию. Мир отвечает на это геноцидом, уничтожая китайцев с помощью химического оружия, причем, описывая эти события, автор «Белого клыка» ни единым намеком не осуждает происходящее.

Антикитайские настроения, подогреваемые страхом перед китайской трудовой этикой, не ограничивались одной лишь Америкой. В Австралии и Канаде того времени существовали собственные варианты «Акта об исключении китайцев», а британские рабочие начала ХХ века испытывали похожую панику от перспективы оказаться захлестнутыми волной дешевой и послушной рабочей силы. Рост использования кули в те дни часто приводил к протестным выступлениям рабочих. Когда после окончания англо-бурской войны в 1902 году британские фирмы рекрутировали около пятидесяти тысяч китайцев для работы на южноафриканских золотых рудниках Витватерсранда, британские рабочие пришли в ярость. Конгресс тред-юнионов принял постановление, в котором утверждалось, что использование китайских рабочих является свидетельством «упадка» Британской империи. В марте 1904 года в Гайд-парке собралось около 80 тысяч протестующих против «китайского рабства»; эта проблема оставалась животрепещущей и на выборах 1906 года, когда консерваторы потеряли власть, уступив ее либералам. Саркастические вопли по поводу «обладателей кос» раздавались в политических дебатах по всей стране. Протестующим не приходило в голову, что китайцы становились рабами не по собственной воле, а являлись главными жертвами этой порочной практики. Среди погибших на рудниках только в течение первого года 935 китайцев почти половина являлась жертвами убийств, самоубийств и различных несчастных случаев. На протяжении действия их трехгодичных контрактов рабочих содержали практически в трудовых лагерях; при попытке бегства их наказывали плетьми из шкуры носорога. Благодаря исходящему из Великобритании политическому давлению южноафриканские контракты кули для работы на рудниках, к счастью для них, не подлежали продлению. Тем не менее китайцы продолжали работать на кораблях империи, где условия были лучше. По мере того, как торговый флот нанимал все большее количество китайских команд, среди белых матросов все чаще вспыхивали протесты. В 1916 году британские тред-юнионы, объединявшие моряков, грузчиков и пожарных, лоббировали этот вопрос в парламенте. Как и в случае с конгрессом США, реакция правительства на это расистское лоббирование представляет собой одну из позорнейших страниц в истории Великобритании.

Британское правительство не могло легально депортировать китайцев, поскольку они не нарушили никаких законов, однако оно намеренно жестко ограничило дозволенный срок пребывания для китайских судовых команд, устанавливая определенную дату, после которой им не разрешалось находиться в стране. В результате этих действий после окончания Первой мировой войны сотни китайских матросов, осевших в Ливерпуле и часто женатых на англичанках и имевших от них детей, были вынуждены покинуть страну. То же самое, но в еще более крупном масштабе случилось после завершения Второй мировой войны. Согласно данным министерства внутренних дел Великобритании, к 1946 году было репатриировано 1362 китайских матроса, большинство из них насильно. Было разлучено около трехсот полукитайских-полубританских семей, множество детей осталось без отцов. Просьба Альфреда Холта заботиться о его китайской команде, обращенная к новым владельцам «Голубой трубы», была проигнорирована.

Что чувствовали сами китайцы, испытывая такое к себе отношение со стороны Запада? Вот свидетельство одного из анонимных рабочих-китайцев в Америке: «Чтобы хоть что-нибудь тут заработать, нам приходится круглый год сносить лишения и тяжелый монотонный труд. Мы часто вынуждены скрываться под чужими именами, поскольку нас могут изгнать из страны в любой момент. Нам приходится глотать обиды и терпеть оскорбления, которым нас постоянно подвергают!» Основатель первой в Нью-Йорке китайской христианской церкви Хуэй Кин описывает жизнь китайского квартала Сан-Франциско в 1870?е годы. «Мы были ужасно запуганы, — вспоминает он. — Боялись выходить из дому после наступления темноты из страха получить выстрел в спину. Дети осыпали нас плевками и обзывали крысами». Не правда ли, это составляет некий контраст с образом бесчувственного, лишенного души автомата, который рисуют для нас Керни, Лондон и им подобные? Душу китайского рабочего, как и душу любой жертвы дискриминации и насилия, сжигала обида.

Как мы уже видели, работавшие за границей китайцы, будь то на строительстве североамериканских железных дорог, на британских кораблях или на сборе гуано на островах Перу, были готовы отстаивать свои права, но, несмотря на это, их все равно подвергали неприкрытой дискриминации. Стоит задаться вопросом, почему управляющие железными дорогами, владельцы пароходных компаний и прочие хозяева жизни считали справедливой более низкую оплату труда китайцев по сравнению с выполняющими ту же работу белыми. Частичным объяснением может служить циничная политика эксплуатации рабочих со стороны корыстных работодателей. Нанимая низкооплачиваемую иностранную рабочую силу, они держали в подчинении местных рабочих. Когда китайцы устроили забастовку в Сьерра-Неваде, один из управляющих строительством железной дороги «Сентрал Пасифик», Марк Хопкинс, предложил нанять чернокожих рабочих. Хопкинс описал, как метод «разделяй и властвуй» работает в этническом контексте: «Использование негров в качестве рабочей силы поможет утихомирить китайцев, так же, как раньше присутствие китайцев помогало удерживать в узде ирландцев». Однако не мог ли также сыграть свою роль и миф о пристрастии китайцев к работе? Зачем работодателю безо всякого смысла сокращать свою прибыль и платить китайцу так же, как белому рабочему, если самой своей культурной традицией он запрограммирован на тяжелый труд? Если, как утверждал Джек Лондон, для китайца «смысл существования в работе», стоит ли выбрасывать деньги на создание для него сносных условий?

Миф этот употребляли в своих интересах не одни только белые. Как я уже говорил, сами китайцы с не меньшим упоением рекламировали якобы присущую китайскому народу ненасытную жадность к работе и нечувствительность к тяготам и лишениям. Мао использовал эту идею в кампании по пропаганде Дачжая; она также была поднята на щит в период Большого скачка в конце 1950?х, когда крестьян призывали оставить работу на полях и энергично заняться выплавкой стали. В результате этой политики страна осталась без урожая и разразился голод. Некоторые исследователи утверждают, что голодомор привел к потере 45 миллионов человеческих жизней. Смерть людей явилась не просто трагическим следствием ошибочной стратегии. Работающий в Китае ученый Фрэнк Дикоттер доказал, что во время Большого скачка, по приказам партийных руководителей, у тех, кто считался недостаточно усердно работающим, в качестве наказания отнимали пищу. Миллионы людей сознательно уморили голодом. Беременных женщин гнали работать в поле, что часто приводило к выкидышам. Маоистская пропаганда установила критерии трудовой этики, и тех, кто им не соответствовал, заставляли за это поплатиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.