Глава 8 Независимая Украина

Глава 8

Независимая Украина

Никто не знает, сколько собралось людей: тысячи, десятки, сотни тысяч? Проходившие сквозь толпу депутаты Верховного Совета УССР не могли их сосчитать. Утром 24 августа Ельцин затмил Горбачева на шествии в память погибших защитников Белого дома. Тогда же президент СССР подал в отставку с поста генсека КПСС. Однако резонанс киевских событий значительно превзошел реакцию на московские: вторая по значению советская республика провозгласила независимость от Союза.

В отличие от событий несколькими днями ранее в Москве, съехавшиеся в центр Киева 24 августа люди собирались не защищать парламент, а осудить коммунистическое большинство за скрытую поддержку путча. За день до этого Ельцин на глазах у загнанного в тупик Горбачева и миллионов телезрителей подписал указ о запрете деятельности партии. Многие в Киеве были уверены, что здесь произойдет то же самое. В листовках, призывавших граждан прийти к зданию парламента, правящую партию называли “преступной антиконституционной организацией, деятельности которой следует положить конец”. Аудитория сочувственно слушала. Под стенами парламента было множество сине-желтых национальных флагов и плакаты с призывами организовать суд над КПУ по образцу Нюрнбергского трибунала¹.

Но митингующих беспокоило не только будущее партии. Если бы они переживали лишь о ней, они пришли бы к находившемуся по соседству с Верховным Советом зданию ЦК КПУ. Однако партия уже не имела полномочий выполнить их требования или отказать. Люди с плакатами “Украина выходит из СССР” требовали независимости. Право провозгласить ее имел только парламент. Большинство присутствующих были сторонниками украинских оппозиционных партий.

Несколькими неделями ранее многие из них приветствовали Джорджа Буша на площади перед Верховным Советом или на киевских улицах. В тот день они держали плакаты с теми же требованиями. Однако теперь митингующие обращались не к гостю из США, которому безоговорочно доверяли, а к местной Немезиде – партаппаратчикам, которым они совершенно не верили.

Принимавший непосредственное участие в подготовке визита Буша Джон Степанчук, занимавший тогда должность поверенного в делах США в Киеве, с трудом пробрался сквозь толпу к Верховному Совету: “Здание окружали тысячи сердитых людей. Они были сердиты на коммунистов, на всех. Я был в костюме, поэтому они и меня считали коммунистом. Какая-то женщина начала дергать меня за пиджак и кричать ‘Ганьба!’ (‘Позор!’). Эти люди считали меня одним из преступников”.

Коммунистическое большинство в парламенте внезапно почувствовало себя в осаде. Сидя в ложе для дипломатов, Степанчук видел, “как коммунисты липли к окнам, наблюдая, как толпы подходили все ближе. Они мечтали уйти из здания живыми”. Депутаты-коммунисты “нервничали, курили на ходу. Атмосфера была натянутой. Все знали, что Кравчук выступит с речью, но никто не знал, как далеко он зайдет”.

За несколько недель до этого спикер украинского парламента Леонид Кравчук произвел приятное впечатление на Джорджа Буша. Тогда казалось, что Кравчук полностью контролирует Верховный Совет. Но в этот день он явно перешел в оборону. Обсуждались не только деятельность компартии во время путча, но и его личное участие в событиях. Будущее самого Кравчука, последствия для парламента, города и всей страны зависели от его позиции. Толпа на улице кричала: “Позор Кравчуку!” Председатель Верховного Совета боролся за свою жизнь в политике².

Московские события 19 августа 1991 года застали Кравчука врасплох. Они стали серьезным вызовом его власти на Украине и движению Украины к суверенитету, а именно с этим Кравчук связал свою политическую судьбу. Утром 19 августа его главный соперник, первый секретарь КПУ Станислав Гуренко, сообщил ему о свержении Горбачева. Гуренко позвонил на загородную дачу Кравчука, чтобы вызвать его в ЦК партии. Там должен был состояться жесткий разговор с влиятельным членом ГКЧП генералом Валентином Варенниковым, прибывшим в Киев после встречи с Горбачевым в Крыму.

Кравчук отказался приехать: “Я сразу же понял, куда переходит власть… Говорю: ‘Станислав Иванович, дело в том, что государство олицетворяется Верховным Советом, а я председатель Верховного Совета. Если Варенников хочет встретиться, то встретимся в моем кабинете в Верховном Совете’”. Гуренко согласился. Это было первой скромной победой Кравчука. Всего годом ранее пятидесятипятилетний первый секретарь ЦК Гуренко стоял на ступень выше Кравчука в республиканской иерархии. Но после провозглашения суверенитета УССР в июле 1990 года роль парламента и его спикера (председателя Президиума Верховного Совета) значительно увеличилась. Кравчук стал первым лицом в республике. Эта тенденция была общей для всех союзных республик, хотя в Средней Азии она оказалась не настолько выраженной: там должности глав парламентов заняли сами лидеры местных партийных организаций.

Кравчук вспоминал, что, ожидая приезда Гуренко и Варенникова, он почувствовал себя беззащитным. Председателю парламента не подчинялись ни войска, ни милиция. Его охраняли лишь три телохранителя с пистолетами. Внезапный приезд Варенникова продемонстрировал, насколько эфемерной была власть главы республики, провозгласившей суверенитет и поставившей свои законы выше союзных. Кравчук понимал, что произошел переворот. Заявление о болезни Горбачева было ложью – незадолго до путча украинский лидер встречался с ним в Крыму. За вечер в Форосе он с Горбачевым и зятем последнего выпил 0,75 литра лимонной водки. Кравчук не скрывал скепсиса касательно заявлений ГКЧП о болезни Горбачева. В тот же день он рассказал историю о бутылке на встрече с ветеранами Второй мировой войны.

В конце концов гости прибыли. Гуренко пришел немного раньше, чем Варенников и его спутники³.

Посетители и хозяин уселись за длинный стол: военные с одной стороны, гражданские – с другой. Расположившийся напротив Кравчука Варенников объявил: “Горбачев болен, власть в стране перешла к новообразованному органу – Государственному комитету по чрезвычайному положению. С четырех часов утра 19 августа в Москве в связи с обострением обстановки в столице и угрозой беспорядков, в интересах безопасности граждан объявлено чрезвычайное положение. Я прибыл в Киев, чтобы разобраться на месте в обстановке и при необходимости рекомендовать ввести чрезвычайное положение по крайней мере в ряде регионов Украины”. Варенников имел в виду Киев, Львов, Одессу и один из городов Волыни.

Гражданские были шокированы. Молчание длилось не менее минуты. Гуренко не выражал никаких эмоций. “Мы вас, Валентин Иванович, знаем как заместителя министра обороны СССР, уважаемого человека, но никаких полномочий вы нам не предъявили, – заговорил уверенный в себе Кравчук. – Кроме того, из Москвы мы пока никаких указаний не получали. И, наконец, самое главное: введение чрезвычайного положения в целом на Украине или в отдельном регионе – это дело Верховного Совета, так требует закон. Мы располагаем информацией, что обстановка и в Киеве, и на местах достаточно спокойная, не требующая введения никаких экстренных мер”⁴.

Варенников прибыл в Киев из-за опасений путчистов насчет действий, которые мог предпринять в Киеве и Западной Украине “Рух” – выступавший за независимость Украины альянс оппозиционных партий. Генерал заявил: “В Западной Украине нет советской власти, сплошной ‘Рух’. В западных областях необходимо ввести чрезвычайное положение. Прекратить забастовки. Закрыть все партии, кроме КПСС, их газеты, прекратить и разгонять митинги. Вам необходимо предпринять экстренные меры, чтобы не сложилось мнение, что вы идете старым курсом… Войска приведены в полную боевую готовность, и мы примем все меры вплоть до пролития крови”. Кравчук настаивал на том, что потребности в чрезвычайном положении нет. Если генерал считал иначе, он мог поехать в Западную Украину и убедиться, что там все спокойно⁵.

Варенников изменил тактику: “Вы человек авторитетный, от вас много зависит, и я вас лично прошу, чтобы вы, первое лицо, выступили по телевидению, выступили по радио, призвали народ к спокойствию, с учетом того, что было уже объявлено”. Когда Гуренко и остальные вышли из кабинета, оставив главу парламента наедине с гостем, Кравчук спросил старого знакомого (они виделись на пленумах ЦК КПУ во время службы Варенникова на Украине): “Валентин Иванович, если вы добьетесь успеха, вы планируете вернуть старую [доперестроечную] систему?” Варенников ответил: “У нас нет другого выбора”. Кравчук понял: победа ГКЧП будет означать не замораживание ситуации, а возвращение в прошлое – возможно, даже во времена массовых репрессий.

Путчистам терять было нечего, а вот Кравчук рисковал не только политической карьерой, но и личной свободой. В отличие от Гуренко, глава республики ничего не получил бы, поддержав путч. Однако он, в отличие от Ельцина, не был готов к вооруженной борьбе. Стратегия Кравчука была иной: сделать все, чтобы не дать военным повод ввести на Украине чрезвычайное положение: “Предчувствие подсказало мне, что необходимо выиграть время, избегать любых излишних движений, и тогда все будет хорошо”. В этом состояла свойственная Кравчуку выжидательная тактика, за которую его позднее жестко (и справедливо) критиковали⁶.

Украинское правительство в целом соглашалось с Кравчуком. По словам либерально настроенного заместителя главы Совмина республики Сергея Комиссаренко, ни один из министров искренне не поддержал путчистов. На созванном в тот день заседании Президиума Совета Министров Комиссаренко назвал действия ГКЧП “открыто антиконституционными”. По предложению Варенникова правительство учредило особую комиссию. Но цель ее создания отличалась от заявленной генералом. Название постановления Совета Министров “О создании временной комиссии для предотвращения чрезвычайных ситуаций” дает понять, о чем ее создатели беспокоились в первую очередь. В случае провозглашения чрезвычайного положения в республике парламент и правительство потеряли бы реальную власть. Основная цель комиссии состояла в сдерживании оппозиции, чтобы не допустить вмешательства ГКЧП и армии⁷.

Первый секретарь ЦК КПУ Станислав Гуренко был единственным представителем украинской верхушки, которому была выгодна победа путчистов. После встречи с Кравчуком и Варенниковым он вернулся в здание ЦК, где его ожидала телеграмма из Москвы с призывом поддержать переворот. Гуренко созвал высших партийцев и сообщил им о положении дел и плане действий. На основе полученной из Москвы телеграммы решили составить меморандум для местных парткомов: их призвали оказать перевороту всю возможную поддержку. Предложенный Гуренко текст меморандума был значительно длиннее московской телеграммы. ЦК КПУ информировал кадры о том, что их самым важным заданием является поддержка ГКЧП, приказывал запретить митинги и демонстрации и акцентировал внимание на сохранении СССР как одной из главнейших задач партии. Лидеры КПУ утверждали: действия ГКЧП “отвечают настроениям подавляющего большинства трудящихся и созвучны с принципиальной позицией Компартии Украины”⁸.

Тем временем Кравчук делал все возможное и невозможное, чтобы угодить всем и сохранить власть в своих руках. Вечером 19 августа он выступил по радио и телевидению с обращением к гражданам Украины. Эту идею подсказал Варенников, но Кравчук преследовал собственные цели. Он не поддержал, но и не осудил путч, призвал украинцев к спокойствию и попросил дать ему время, якобы нужное для оценки ситуации: “Это должен сделать избранный народом коллективный орган. Нет никаких сомнений, что в государстве, основанном на законе, все действия, включая введение чрезвычайного положения, могут совершаться только в соответствии с законом”. Глава парламента объявил: на Украине чрезвычайное положение вводиться не будет. В донесении американских дипломатов из Киева говорилось: “Кравчук призвал украинцев проявить мудрость, сдержанность и мужество и главное – не спорить с Москвой, поскольку это могло ухудшить положение” ⁹.

Кравчук попытался, хотя и менее удачно, придерживаться этой тактики в кратком интервью для программы “Время”. Он шокировал телезрителей фразой: “То, что произошло, должно было произойти, [хотя] может быть, не в такой форме”. По его словам, ситуация, при которой ни центр, ни республики не обладали достаточной властью для решения безотлагательных экономических и социальных вопросов, не могла длиться вечно. Кравчук охарактеризовал переворот как “плачевный результат”, который, учитывая трагическую историю, вызвал у людей обеспокоенность возможностью возврата к тоталитаризму. Несмотря на предостережения, интервью Кравчука, закончившееся заявлением о необходимости поддерживать трудовой ритм экономики, в целом производило впечатление попытки усидеть на двух стульях, если не поддержать переворот. В отличие от сообщения в том же выпуске новостей об открытой борьбе Ельцина и заявлении президента Молдавии Мирчи Снегура о курсе его республики на независимость, маневры Кравчука можно было счесть косвенной поддержкой путчистов¹⁰.

Переворот стал полной неожиданностью не только для правительства УССР, но и для лидеров украинских национал-демократов – либеральной оппозиции, за несколько недель до этого встречавшей Джорджа Буша лозунгами о независимости. Сессия парламента, на которой 1 августа выступил Буш, давно закончилась, депутаты разъехались по стране или ушли в отпуск. Вячеслав Черновол, возглавлявший Львовский облсовет, последние дни перед путчем провел в Запорожье – промышленном центре с девятисоттысячным населением на юге Украины.

Черновол был основным кандидатом от демократов на президентских выборах, о подготовке к которым Верховный Совет объявил за месяц до описываемых событий. Запорожье прекрасно подходило для старта избирательной кампании. Летом 1991 года там состоялся второй всеукраинский фестиваль “Червона рута”, на котором вместе с исполнителями народных песен выступали рок-музыканты и представители музыкального андеграунда. Финал фестиваля на городском футбольном стадионе состоялся 18 августа – в тот вечер, когда путчисты нанесли неожиданный визит Горбачеву в Крыму. Тот день стал настоящим праздником украинской культуры и замалчивавшейся прежде музыки. Однако местные партийные органы проигнорировали это событие. На следующее утро участники и гости фестиваля, в том числе и Черновол и другие лидеры национал-демократов, планировали покинуть город. Для многих из них отъезд стал тяжелым испытанием: тысячи напуганных новостью о перевороте гостей ринулись в аэропорт, на железнодорожный и автобусный вокзалы, чтобы как можно скорее попасть в Киев¹¹.

Девятнадцатого августа Черновола разбудил стук в дверь гостиничного номера. Остановившийся в одной гостинице с политиком журналист пришел сообщить ему о перевороте. Для старого диссидента Черновола, который более пятнадцати лет провел в тюрьмах и ссылках, уже то, что об этом событии ему рассказал сотрудник СМИ, а не КГБ, было хорошим знаком. Он ответил журналисту: “Этот путч не должен быть чем-то серьезным, раз уж я до сих пор сплю и вижу сны, а не нахожусь в камере”.

Вскоре к Черноволу пришел американский поверенный в делах Джон Степанчук (приехав на фестиваль, он также остановился в этой гостинице). Дипломат застал политика у телефона. Тот звонил в управление КГБ Львовской области. Кроме того, Черновол связался с командованием расквартированных в Львове военных частей. Командующий Прикарпатским военным округом заверил, что войска не поддерживают переворот и что они не станут вмешиваться в работу демократически избранных органов власти западных областей Украины, если те воздержатся от объявления всеобщей забастовки. Черновол ответил командующему, что сделает все для сохранения мира в Западной Украине¹².

Реакция Черновола на путч в целом не отличалась от реакции Кравчука. Оба были готовы предложить военным спокойствие на улицах в обмен на невмешательство. Подобную стратегию избрал близкий союзник Ельцина – демократически избранный мэр Ленинграда Анатолий Собчак. С помощью своего заместителя Владимира Путина он достиг договоренности с армией и КГБ. В обмен на нейтралитет подчиненных Язову и Крючкову сил безопасности мэр гарантировал относительное спокойствие на улицах города. Целью этой стратегии было сохранение политических завоеваний перестройки. Но мнение Черновола, продиктованное его ролью руководителя органа местной власти в крупнейшем центре Западной Украины, отличалось от точки зрения многих лидеров оппозиции в Киеве. Некоторые из них призывали к активному сопротивлению¹³.

Самый высокопоставленный представитель реформистского крыла украинского парламента, зампредседателя Верховного Совета Владимир Гринев, тем же утром выступил по радио. Он осудил переворот настолько решительно, насколько это было возможно. Позднее Гринев вспоминал: “Я прекрасно понимал, что если номенклатурные работники договорятся друг с другом, то со мной некому ни о чем договариваться”. Гринев, русский, избранный депутатом от Харькова, представлял “всесоюзное” крыло украинской оппозиции. Он и его сторонники считали себя идейно близкими Борису Ельцину и российским демократам, хотя и не разделяли руссоцентризма последних. Гринев и его избиратели – городская интеллигенция Юга и Востока – выступали за демократическую Украину в федерации, возглавляемой Россией. Сторонники этого политика в числе первых подняли знамя сопротивления в таких городах, как Запорожье¹⁴.

Черновол и другие национал-демократы оказались между колеблющимся Кравчуком с одной стороны и резко осудившим переворот Гриневым и другими украинскими союзниками Ельцина – с другой. “Руху” – национал-демократической зонтичной организации, объединявшей ряд партий и общественных организаций – понадобилось некоторое время, чтобы подготовить официальное заявление. Оно было опубликовано лишь на второй день путча. Этот документ недвусмысленно осудил переворот и призвал граждан Украины подготовиться к всеобщей забастовке, имевшей целью парализовать экономику страны. Время нерешительности закончилось. В тот же день Львовский областной совет признал путч антиконституционным. Аналогичное решение принял харьковский горсовет. К забастовке начали готовиться донецкие шахтеры. Начало всеобщей политической забастовки было назначено на полдень 21 августа. Во всех концах Украины активисты распространяли призыв Ельцина к сопротивлению. Люди слушали “Голос Америки”, Би-би-си и другие западные радиостанции. Из московского Белого дома приходили все более тревожные известия. Никто не знал, доживет ли российская демократия до завтра¹⁵.

На третий, решающий день путча Кравчук проснулся в четвертом часу утра. Его разбудил телефонный звонок: депутат от оппозиции требовал созвать экстренное совещание Президиума Верховного Совета. Звонивший только что узнал о начале штурма московского Белого дома. Ответ Кравчука был привычно уклончив: среди ночи на ситуацию в Москве повлиять нельзя, так что совещание стоит отложить до начала рабочего дня. К моменту прибытия Кравчука в здание парламента события стали еще более драматическими. Новости из Москвы не оставляли сомнений в неминуемом поражении путчистов и победе Ельцина. Кравчук сразу же сделал то, чего уже несколько дней требовали оппозиционные депутаты: принял сторону побеждающего.

Позднее он заявлял, что еще в дни переворота поддерживал связь с державшим оборону российским лидером и его окружением. Именно главе украинского парламента первому Ельцин позвонил утром 19 августа. Хотя российский президент не смог убедить Кравчука совместно выступить против путчистов, председатель Верховного Совета УССР заверил его, что не признает ГКЧП. Формально Кравчук ни разу не нарушил это обещание. В последний день переворота Ельцин сказал Бушу, что Кравчуку можно доверять. Казалось, глава украинского парламента вновь выбрал верную сторону. Но представители украинской оппозиции так не считали. Узнав о поражении путчистов, люди заполнили главную площадь Киева, скандируя: “Ельцин! Ельцин! Долой Кравчука!” Еще утром глава Верховного Совета опасался путчистов. Вечером ему пришлось думать о своем политическом будущем в условиях доминирования национал-демократов¹⁶.

Двадцать второго августа Горбачев вернулся в Москву. Тогда же Кравчук согласился созвать экстренное заседание Верховного Совета. Он озвучил повестку дня на пресс-конференции, созванной для объяснения его колебаний в дни путча. Политик предложил парламенту осудить попытку государственного переворота, переподчинить парламенту УССР военных, КГБ и милицию, начать формирование национальной гвардии и отказаться от переговоров о новом Союзном договоре. Он заявил журналистам: “Нет необходимости очертя голову подписывать договор… Думаю, в Советском Союзе нужно сформировать правительство переходного периода, возможно, комитет или совет из девяти человек или около того. Орган, который сможет защитить деятельность демократических учреждений. Нужно провести переоценку всех форм политической жизни. Несмотря на это, я уверен, что мы должны немедленно подписать экономический договор”. Кравчук не говорил о независимости. Его целью было полностью разрушить союзный центр в прежнем виде, заменив его комитетом республиканских лидеров. Это был проект конфедерации¹⁷.

На следующий день украинский лидер вылетел в Москву, чтобы встретиться с Горбачевым, Ельциным и главами республик. Поездка проходила по плану, озвученному на пресс-конференции. Главы республик в присутствии Горбачева заявили о согласии с назначением новых министров обороны, внутренних дел, а также председателя КГБ. Кроме того, они обсудили создание нового исполнительного комитета взамен Совета Министров СССР. Во всем этом была лишь одна странность: представления к назначению делал президент РСФСР. Ельцин блокировал назначение Горбачевым глав силовых ведомств, чтобы никто другой не мог воспользоваться плодами его победы.

Казалось, главы республик не против приобретения Ельциным почти неограниченных полномочий. Опытные политики, выросшие в атмосфере интриг, не стали ему возражать. Ставший хозяином положения российский президент был их союзником в противостоянии со слабеющим центром. Кроме того, главы республик единогласно осудили путч, хотя несколькими днями ранее значительная их доля поддерживала ГКЧП. Без ответа остались и выпады Ельцина против КПСС, членами которой были все присутствовавшие. В тот же день из Политбюро и ЦК партии вышли президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и президент Таджикистана Кахар Махкамов¹⁸.

Однако лидеры республик не были безоговорочными сторонниками Ельцина. Будучи вынуждены уступать его инициативам, они не отказывались от обещания сотрудничать с Горбачевым в выработке нового Союзного договора. Это подчеркивалось в опубликованном на следующий день сообщении. В разговоре с послом США Робертом Страусом Горбачев отметил: “Что касается нашей федерации, то мы подтвердили, что будем двигаться к Союзному договору. Причем на этот раз решили, что подписывать будем вместе, все республики, а не поочередно”. По его словам, это означало, что “некоторым придется немного подождать по сравнению с ранее назначенными сроками. А, например, Украине поторопиться с решением”¹⁹.

Но Кравчук не спешил. Когда Горбачев сказал ему, что даже президент США понимает “историческую бесперспективность” стремления Украины к независимости (он имел в виду киевскую речь Буша), Кравчук отреагировал уклончиво. Его не подкупило и предложенное Горбачевым расширение роли украинских властей в союзных структурах в противовес Ельцину. На вопрос Горбачева об отношении Кравчука к возможному назначению главы Совмина УССР Витольда Фокина главой союзного временного правительства Кравчук дипломатично ответил: Фокин – отличный выбор, но он вряд ли согласится уехать с Украины. Тот действительно отказался²⁰.

Вероятно, итоги поездки укрепили Кравчука в решении выступить за независимость. Он ехал в Москву убежденным сторонником идеи замены союзного правительства комитетом представителей республик. Однако успешная попытка Ельцина изгнать ставленников Горбачева из правительства и его внезапное решение осудить деятельность компартии изменили политический ландшафт. По своему значению эти шаги не уступали победе над ГКЧП. Вместо слабого, подконтрольного Горбачеву центра появился сильный центр Ельцина. Ни Кравчук, ни его коллеги из республиканского руководства не горели желанием участвовать в создании нового центра. Они не верили в возможность возвращения к принципу раздела полномочий времен Хрущева и Брежнева. За годы правления Горбачева киевская верхушка привыкла к ранее невозможной свободе. Теперь в центре видели источник нестабильности.

Во время путча Кравчук приобрел репутацию человека, способного пройти в дождь между каплями. Через двадцать лет он ответил на вопрос о справедливости этой шутки: “В принципе, все верно – я человек гибкий, дипломатичный, редко говорю людям правду прямо в глаза, совсем редко открываюсь. Опыт учит, что в политике бывают ситуации, когда любая откровенность или открытость может быть использована против тебя”. (Неожиданно искренне для политика.) В Киеве Кравчука ждал настоящий потоп. Умение ходить между каплями оказалось бесполезно: вместо зонта уже нужен был спасательный жилет. Никто не знал, найдет ли он его²¹.

Утром 24 августа у Верховного Совета собралась толпа, скандировавшая: “Позор Кравчуку!” Выступая перед депутатами, потрясенный Кравчук утверждал, что ни минуты не признавал законность путча. Его слова транслировались на улицу через громкоговоритель. Политик согласился поставить на голосование целый ряд оппозиционных законопроектов, предусматривавших расширение политической самостоятельности Украины: “Необходимо… принять законы о статусе войск, находящихся на территории республики. Главе украинского государства должны быть подчинены внутренние войска, Комитет государственной безопасности, Министерство внутренних дел. При этом они не должны входить ни в какие союзные структуры. Речь может идти только о координации действий. По этим вопросам мы тоже должны немедленно принять законодательные акты. Пришло время решить вопрос о департизации правоохранительных органов республики”²².

Но национал-демократы хотели большего. Академик Игорь Юхновский, возглавлявший эту группу в парламенте, требовал независимости. Писатель Владимир Яворивский зачитал короткий документ под названием “Акт провозглашения независимости Украины” и попросил поставить его на голосование. Депутаты пришли в замешательство. Лидер коммунистов Станислав Гуренко попросил объявить перерыв. Кравчук согласился, предложив фракциям использовать это время для выработки позиции по поставленному вопросу. Сложнее всего это было сделать коммунистам²³.

Главный автор Акта провозглашения независимости – Левко Лукьяненко – в то время возглавлял Украинскую республиканскую партию, наиболее организованную политическую силу Украины. Этот политик провел в заключении более двадцати пяти лет и был живым воплощением жертв, принесенных страной на алтарь свободы. Депутаты-демократы хотели, чтобы именно он зачитал документ. Эта честь выпала Яворивскому лишь из-за сумятицы. Во время состоявшегося за несколько недель до переворота обеда президента США с украинскими политиками Лукьяненко подошел к Бушу и протянул записку с тремя вопросами. Два касались украинской оппозиции, один – независимости Украины. Вопрос был написан на плохом английском и звучал так: “Может ли правительство США, самого сильного государства в мире, помочь Украине стать полноправным субъектом международных отношений сейчас, когда неминуемый распад Российской империи стал свершившимся фактом?”

На обратном пути Буш продиктовал Эду Хьюэтту: “Во время сегодняшнего обеда Левко Григорьевич Лукьяненко очень вежливо обратился сначала ко мне, а после – к председателю Кравчуку. Это один из депутатов Верховного Совета Украины. Он диссидент, двадцать лет просидел в тюрьме, а теперь представляет движение за независимость – ‘Народную раду’”. Буш поручил Хьюэтту подготовить ответ. Проект документа от 5 августа представлял собой изложение обычной позиции США: любое изменение структуры СССР должно происходить “лишь путем мирного, дружественного диалога республик и союзных властей”²⁴.

Лукьяненко уже не верил в диалог. Он верил в колоссальные возможности, открывшиеся благодаря поражению ГКЧП. На встрече депутатов-демократов утром 23 августа политик неожиданно предложил включить в повестку дня экстренного заседания Верховного Совета вопрос о независимости Украины. Позднее в интервью он рассказывал, что обратился к оппозиционным депутатам со словами: “Это настолько уникальный момент, что мы должны решить основную проблему – провозгласить Украину самостоятельным государством. Если мы не сделаем этого сейчас, мы можем этого не сделать никогда. Потому что период растерянности коммунистов короткий, они скоро опомнятся, а их большинство”.

Понимая свою слабость, депутаты от демократических сил согласились с доводами Лукьяненко и доверили ему подготовку проекта документа. Лукьяненко объяснил депутату, избранному в соавторы Акта: “Есть два подхода к документу… Если этот документ будет длинным, он неминуемо вызовет дискуссию. Давайте напишем как можно более короткий документ, чтобы было как можно меньше дискуссий”. Так и поступили. Джон Степанчук, американский поверенный в делах в Киеве, позднее шутил о лаконичности документа: тот был очень далек от акта провозглашения независимости Америки 1776 года. Депутаты согласились с аргументами Лукьяненко, когда он на совещании демократической фракции зачитал только что написанный текст. После незначительной редакторской правки документ было решено раздать депутатам перед началом чрезвычайного заседания парламента²⁵.

Хотя оппозиция одобрила идею рассмотрения вопроса о независимости, мнения о повестке дня разошлись. Зампредседателя Верховного Совета Владимир Гринев выступал за постановку его на голосование лишь после запрета деятельности КПУ. Он имел в виду, что в ином случае независимость Украины будет провозглашена в государстве с коммунистической властью. Это мнение разделяли некоторые киевские депутаты. Но каковы были шансы провести через парламент с коммунистическим большинством запрет правящей партии, а после этого добиться еще и голосования за Акт? По мнению Лукьяненко и его сторонников – никаких. Они считали, что сначала надо достичь государственной самостоятельности, а о декоммунизации заводить речь после, даже если придется подождать. Один депутат заметил, что готов ждать хоть десять лет, сидя в тюрьме, если эта тюрьма будет украинской. Не все его коллеги были настолько решительны, но сторонники Лукьяненко взяли верх²⁶.

Поскольку демократы пришли на сессию Верховного Совета, имея более-менее консолидированную позицию в вопросе независимости, они застигли коммунистов врасплох. Во время перерыва, объявленного по просьбе Гуренко, эта проблема впервые была обсуждена на заседании фракции КПУ. Традиционно правящая партия выступала против независимости, но теперь это было затруднительно. Сплоченность коммунистического большинства исчезла. Сторонники Кравчука внутри фракции КПУ долго поддерживали идею суверенитета, а теперь они были готовы выступить за полную независимость. Взволнованные депутаты от правящей партии собрались в кинозале парламента. Глава фракции Станислав Гуренко призвал поддержать Акт провозглашения независимости, чтобы избежать неприятностей для партии и для себя.

Несколькими часами ранее Горбачев подал в отставку с поста генерального секретаря КПСС. Консервативно настроенные члены фракции КПУ в Верховном Совете УССР понимали: у них больше нет руководства в Москве. Их беспокоил открытый Ельциным “сезон охоты” на коммунистов. Начало, говоря словами Горбачева, “охоты на ведьм” на Украине было вопросом времени. По большому счету она уже началась: стотысячная толпа у стен парламента требовала государственной самостоятельности и была готова линчевать депутатов от КПУ. Удовлетворит ли митингующих провозглашение независимости? Многие депутаты считали, что уступка в этом вопросе защитит их от антикоммунистической волны, надвигавшейся со стороны России. Таким путем они надеялись сохранить власть в республике.

Часть коммунистов продолжала колебаться. Их сомнения развеяли представители оппозиции, предложившие компромисс: предусмотреть ратификацию Акта на референдуме. Плебисцит предполагалось назначить на 1 декабря, когда должны были состояться и выборы президента. Многие сочли это решение идеальным. Голосование за независимость гарантировало им защиту здесь и сейчас, а референдум откладывался и мог вовсе не состояться. Депутаты от КПУ поддержали подготовленный Лукьяненко документ²⁷.

Во время перерыва Кравчук позвонил в Москву. Это было похоже на продолжение традиции республиканской партийной верхушки просить совета старшего брата даже в мелочах. Однако теперь обстоятельства изменились. Кравчук сообщил Ельцину и Горбачеву о событиях в Верховном Совете, добавив, что положительный исход голосования неминуем. Ельцин отреагировал спокойно, а Горбачев возмутился. Он заявил Кравчуку, что решение украинского парламента не имеет силы: мартовский референдум продемонстрировал поддержку Союза подавляющим большинством, а Верховный Совет не вправе отменить результаты всенародного голосования. Кравчук согласился. После этого он использовал все свое влияние, чтобы добиться решения о ратификации Акта путем референдума. Второй референдум должен был отменить решение первого. Казалось, хитрому Кравчуку вновь удалось удовлетворить все стороны²⁸.

После часового перерыва председатель парламента был готов вынести Акт провозглашения независимости на голосование. Кравчук видел в этом выход из политического кризиса, но не стоит сбрасывать со счетов и его патриотизм. Кравчук вспоминал: “Что я чувствовал во время работы над этим историческим документом? Я был просто счастлив”. Он пытался убедить сомневавшихся проголосовать “за”. Зная о расхождениях в обеих основных группах депутатов, политик встретился с представителями разных областей Украины. Ему пришлось убеждать депутатов от западных регионов отказаться от требования распустить КПУ перед голосованием за независимость. Неизвестно, что именно он говорил коммунистам, однако требование было однозначным: голосовать за независимость.

На пути к принятию Акта оставалось лишь одно препятствие: в парламенте не было кворума. Депутатов собирали очень долго. Для сторонников независимости минуты казались неделями. Прошел слух, будто глава Верховного Совета приказал закрыть подземный переход между зданиями парламента и ЦК КПУ, чтобы депутаты-коммунисты не могли уйти, минуя рассерженную толпу на улице. Наконец в зале зарегистрировалось триста человек. Но кто зачитает Акт? Спикер предложил сделать это Лукьяненко. Однако поэт Дмитрий Павлычко, через которого Кравчук держал связь с “Народной радой”, чуть ли не приказал сделать это ему самому. Павлычко опасался, что если документ не поставит на голосование сам глава парламента, коммунисты передумают. Кравчук, которому только что пришлось оправдываться за колебания во время путча, согласился²⁹. Он зачитал:

Исходя из смертельной опасности, нависшей над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года, продолжая тысячелетнюю традицию становления государственности на Украине… Верховный Совет Украинской Советской Социалистической Республики торжественно провозглашает независимость Украины и создание самостоятельного украинского государства – Украины. Этот акт вступает в силу с момента его одобрения³⁰.

Спикер объявил голосование. Через несколько секунд цифры были выведены на экран, и зал взорвался аплодисментами. Депутаты вскочили и стали обниматься. В суматохе стало трудно отличить демократа от коммуниста. За независимость проголосовали 346 депутатов, против – двое, а пятеро воздержались. Часы показывали 17.55. Толпа шумно приветствовала решение. Иностранные дипломаты уехали готовить отчеты³¹.

В девять часов в зал заседаний внесли символ победы демократов: сине-желтый национальный флаг. Несколько часов толпа требовала поднять знамя над парламентом. Хотя митингующим не удалось этого добиться, они сумели внести его внутрь. Это был компромисс в духе Кравчука. Депутаты от КПУ считали этот флаг символом национализма, но спикер позволил внести его как символ победы демократов: по словам Вячеслава Черновола, именно этот флаг развевался на одном из танков, участвовавших в обороне Белого дома в Москве. Коммунисты не могли выступить против Москвы, хотя Москва от них уже отреклась³².

Данный текст является ознакомительным фрагментом.