Спасая себя, спасаешь других

Спасая себя, спасаешь других

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

Поэзия - это такая субстанция, в которой можно укрыться от всего, даже от себя, когда не по себе. Восприятие поэзии как спасения роднит авторов, представленных в данной подборке.

Елена Луканкина – это апологет чистого искусства. Она великолепно знает, что поэзия – субстанция возвышенная, и никогда не нарушает эту внутреннюю заповедь. В своём творчестве она движется от частного к общему, выстраивая из деталей мозаику лирической биографии героини. Накал её эмоций искренен до предела, но при этом по-женски изящен. Ей свойственна та особая деликатность в любовных стихах, которая создаёт тайну отношений и заставляет читателя коррелировать её со своим опытом.

Сергей Чупаленков в моём понимании – это своеобразный тихий рыцарь искусства, совершенно не обременённый тщеславием, но всю жизнь стремящийся не выпасть из череды 

лирических мгновений, скрепляющих его бытования, на каком бы временном расстоянии друг от друга они ни находились. Он очень разборчив в художественных средствах, обладает, на мой взгляд, безупречным поэтическим слухом. Его тексты выдают человека не только тонкого, но и просвещённого, человека, предпочитающего напряжённый поиск сиюминутному блеску.

Вадим Гутник, врач по профессии, по призванию несомненный поэт. Меня привлекают в его творчестве нота своеобразного духовного здоровья, изрядная порция солнца и природное утончённое остроумие. Он превосходный поэтический стилист. Его грусть не фатальна, а светла, его монолог о себе неприхотлив, но многослоен по смыслу. Эти три поэта не только спасаются внутри поэзии сами, но и дают свой рецепт спасения для других. А уж следовать ему или нет – дело читателя.

Максим ЗАМШЕВ

Елена ЛУКАНКИНА

Чужое в зеркале

* * *

Эта ночь незаметно закатится между строк,

перепутает буквы, порвёт за листком листок.

И тепличная Герда найдёт под сугробом Кая,

будет греть глинтвейном и вязаными руками.

А когда от свечи заклубится зловещий лик,

они бросятся прочь по обложкам тяжёлых книг.

Плечи выпрямит строгая Снежная Королева

и[?] заплачет от страха остаться одной, но первой,

разольётся ручьями к весенним его ногам.

Кай растает, а Герду вернёт голубым снегам.

На Земле и на Небе она не найдёт ответа –

почему всё мертво и не видно во тьме просвета?

Белокурая девочка встанет на тонкий край.

– Что ты сделал, беспечный мальчишка Кай?

Ночь проглотит слова, расставание и улики.

Сколько боли у переведённой книги

на доподлинно личный и злой язык!

Не читайте в отчаянье детских волшебных книг,

чтобы не было едких на кончиках пальцев страхов,

чтобы сказочник старый не строил тюрьму и плаху,

затуманенный разум коварных не звал гостей,

чтобы в сводках добрых сказочных новостей

сердце Кая и Герды не остановилось в детях,

что похожи на взрослых – накормлены и одеты,

собираются жить и на вырост вперёд взрослеть.

Возвращаясь с работы в свою ледяную клеть,

заливают в себя недопитую с горя радость,

и спасаясь от боли, придумывают реальность,

где приятно забыть, какое на вкус добро,

где на чистую верность наложен лихой оброк,

и теплее не станет, поэтому все герои

выразительно давятся в непостижимой роли –

стать сильнее, чем враг, который всегда дурак.

Эта злость разъедает, как чёрный голодный рак.

…Ночь за ворот закатится, схватит тоска за веки.

Мы не спим и читаем по собственным сказкам реквием.

Хамелеон

У этой ночи – мятые бока,

и я прижалась к этой жалкой плоти,

как старая лисица на болоте,

почуявшая – тень её близка.

Чужая шерсть, потухшие глаза

и чувство края – с детства неродное,

сочится изнутри, горит и ноет,

но некому всё это рассказать.

Уставший зверь, который ослеплён

открывшимся однажды чистым мраком,

в своей норе не ждёт сигнальных знаков.

Он переменчив, как хамелеон.

Я в этом спектре – невозможный цвет:

меня и нет, и вроде я повсюду.

Но выбор вариантов крайне скуден,

и смысл вопроса – не найти ответ.

За перегнившим слоем красоты

нет образов и места для молитвы,

и только одиночество, как бритва,

врезается в несчастные листы,

в которых не осталось слёз и слов.

И дней сюжеты – под одну копирку.

Зачата нежность – точечно, в пробирке,

но тот диагноз безнадёжно плох.

И нет спасенья в этой тишине,

съедает пустота стихи и годы.

Лежу одна, мечтая о свободе,

как черепаха с домом на спине.

Черновое итоговое

Славно сверчки за окном вдалеке потрескивают,

Самому Главному есть что поведать вроде бы.

Меряю время на жадного – наноотрезками.

Думаю чаще о дочке, реже всего о родине.

Таю, как масло на солнце, на совесть сваренном

в синей просторной кастрюле неба нового.

Не уходила в поля, не служила в российской армии,

но износилась, как пара портянок в сапожном логове.

Мальчикам свежим и девочкам нежно кукольным

вслед улыбаюсь уже без колючей зависти.

Как хорошо, что им тридцать ещё не стукнуло,

жизнь не наскучила, кофе без вкуса затхлости.

Всё впереди – за айпадами, суперБАДами

будем глушиться – от пятницы к новой пятнице.

Тонус, врачи говорят, в организме падает,

и угораздило в эти проблемы вляпаться!

В зеркале что-то чужое в меня таращится,

третий этаж – на четвёртый не хватит воздуха.

Муза – стареющая душеприказчица,

просит вписать в завещание больше отдыха.

Щёлкать меня не надо (начнётся паника)

и улучшать новомодным каким редактором.

В тёмную бабку из крохи лучисто маленькой

каждая Ева будет обращена диктатором –

варварским временем. Даже в глубокой осени

памятью вёсен осушит остатки сущего.

Славно сверчки стрекочут…

– К чему? – дочь спросит нас.

– Бог рассыпает камни на свет идущему.

* * *

Расскажи мне про старость, про то, как мы

отогреем местечко среди зимы,

разочтёмся со всеми, кому должны,

и ремонт одолеем, под натяжным

нашим небом ляжем и будем спать,

вороша всё былое, пускаясь вспять,

а под утро кошмарно приспичит жить,

напевая сакральное In this shirt.

Только сон летаргический на двоих

не приходит. Проснувшись, среди живых

нас не так уж и много – ни да, ни нет:

я – дотошная бабка, ты – тихий дед.

Всё как призрачный поезд промчалось без

остановок, и набранный жизни вес

в этих ломких морщинах ушёл на дно…

Я старею, любимый. Тридцать одно –

это месяц, когда подошёл к концу,

это к папе всегда, а теперь – к отцу,

это платья длина в сантиметрах лет,

это – просто, спокойно, внутри, в тепле.

…Расскажи мне про старость, про то, как мы

отогреем местечко среди зимы,

не лишимся рассудка – пообещай!

И не к людям привяжемся, а к вещам...

Сергей ЧУПАЛЕНКОВ

Вечерняя судьба

ПОЭЗИЯ

…и сквозь все заморочки,

выволочки, торчки

пробиваются строчки,

как в апреле строчки…

ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ

Метро "Университет".

Апрель или даже май.

Сомненья сведя на нет,

я сяду в ночной трамвай.

И вздрогнет, взглянув окрест,

душа на исходе дня:

как много свободных мест,

но только не для меня…

* * *

Дождь июньский, зелёный, мирный

отшумел, погрозил, проплакал.

Как сапёры на поле минном,

на асфальте – слепой с собакой.

Всем салютам и фейерверкам

тьмы кромешной не превозмочь:

в сорок проклятом сорок первом

начинается эта ночь.

И молчит он, и пьёт жестоко.

В магазин с утра – как в атаку!

И собаку он бьёт, поскольку

бессловесная тварь собака…

* * *

Мы соблюдали правила игры,

едва касаясь

июньской незапятнанной жары,

и нам казалось,

что было всё, и дань отдать не грех

презренной прозе,

и полусонно падал полусмех

сквозь полуслёзы.

И всё привычнее по вечерам

жила столица.

Рассеянно подыгрывали нам

её статисты:

Текстильщики, прохожие, вокзал,

ломбарды, рынки.

О как безумно соловей рыдал

на все Кузьминки!

Мы соблюдали правила игры

уже на грани,

на лезвии, на острие иглы

ещё играли.

Рождались дети. Рушились миры.

Стирались грани.

Мы соблюдали правила игры.

Мы проиграли.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА

Блаженствуют когда

уснувшие вполне,

вечерняя звезда

нашёптывает мне.

Что я живу не так,

что заколдован круг,

и лучший друг – мой враг,

и худший враг – мой друг.

Что не могу никак

дожить до главных строк.

Увы, не Пастернак

и далеко не Блок.

И что любимая,

сошедшая с икон,

моя и не моя,

влюблён и не влюблён.

И этот дом не мой,

и этот дождь не мой,

а кто-то за спиной

смеётся надо мной.

Вечерняя звезда.

Вечернее окно.

Вечерняя судьба.

Вечерняя давно.

А, впрочем, ерунда!

Мне только не забыть

дожить бы до утра

да сигарет купить.

ВМЕСТО ЭПИТАФИИ

Друзья и недруги, до встречи!

Я к вам приду.

Иных уж нет, а те далече…

Но и в аду.

Назло лирическим кастратам.

За все грехи.

Я буду парить по томатам

Свои стихи!

Вадим ГУТНИК

«Любая строчка кажется последней»

Постельное

А ночью властвует зима

И минусом срывает скрепы,

Запреты пошлы и нелепы,

Ты их придумала сама...

На старте новая капель

И воробьи играют в прятки,

А у зимы сверкают пятки,

Она спешит в мою постель.

Скуёт дыханьем простыню,

Что белый цвет уже не сбросит,

А у весны пощады просит

И ждёт, когда я прогоню...

Истомное  

Взяв всю свою косметику, она

Сбежала от гламура и пиара

И в предвкушении нового загара

Была даже слегка возбуждена...

Большой отель стоял полупустым,

И только занятая половина

Дала понять, что это не причина

Решать, что отдых будет «холостым».

Шезлонг раскрыт, и полуночный бриз

Спешит накрыть спасительной прохладой,

А дерзкий взгляд послужит ей наградой,

Заставив мысли устремиться вниз.

Она забудет времени предел

И обещания, что везла из дому,

И, погрузившись в сладкую истому,

Исполнит всё, что он в ночи хотел.

Блеснёт замок, повёрнутый ключом,

А до утра останется так мало,

Она заснёт в объятьях одеяла,

При этом не жалея ни о чём...

Дверное

Любая строчка кажется последней,

Когда любовь опять, как в первый раз,

Уходишь ты, а я стою в передней

И дверь закрытую мой отражает глаз.

Ты имя подбираешь натюрморту,

Картина однозначна и проста –

В ней приближенье к свадебному торту

В статичной напряжённости моста...

Горит свеча своим нетленным светом,

Но от неё уж мне не прикурить,

Как хорошо, что, следуя приметам,

Становится порой беспечней жить.

Я ухожу, с петель снимая двери в

то лучшее не худшей из примет,

Чтобы, опять в твою любовь поверив,

Поставить их туда, где входа нет...

Эпохальное

Этот бурун оказался следом от корабля,

Истины сила – она в завихрении воды...

Всех нас накроет и перемелет земля,

Чередование эпох плотно сжимает ряды.

Парус лишь ветру послушник, а значит, и я

Мысленно прячусь в эпохе иных скоростей,

Жизнь здесь стремительна, словно в атаке змея,

Дружба надёжней, а значит, и слово ценней.

И междометия можно потрогать рукой,

Пусть они коротки, только под призмою лет

Станут они восхищением чьей-то строкой,

В мире, где только стихи, а меня уже нет...

Августовское

Каким богам я только не молился,

Хоть должен это делать Одному,

И дождь пролился, всё-таки пролился,

Как без него жила ты, не пойму?!.

Москва, ты задыхалась от угара,

Безветрие сдавило твою грудь,

А ведь они совсем тебе не пара,

Ты лишь с дождём смогла опять вздохнуть.

И я дышу, я вновь дышу с тобою,

Стал август снова на себя похож,

Я даже зонт дежурный не раскрою,

Ведь дождь, как Бог, сегодня в сердце вхож...

Пустынное

И что только не слышал, но никогда «Дорогой»...

Той дорогой, что шёл, мне понять едва ли,

Но теперь в понятии «свой-чужой»

Не мерещатся мне голубые дали...

То и есть преимущество синего на фото, где

Ты стоишь, как в пустыне, т.е. одиноко,

И глаза отражают всю рябь в воде,

Той далёкой реки по имени Ориноко...

Вечное

Мой друг, ты помнишь о поре,

О днях Перуна,

Как Д"Арк горела на костре,

Джордано Бруно?..

«Хоть плюй в глаза – всё им роса»

Для Водолея,

И чтоб отречься, три часа

У Галилея.

Пусть эта «слабость» с давних пор

Ему вменялась,

Но всем глупцам наперекор

Она вращалась...

А жизнь летит, взмахнув крылом,

Бежит мгновенье,

Так что же мы берём числом,

А не уменьем?..

Ведь может так сказать любой –

«Я Богу внемлю!»,

Не умирай, ведь мы с тобой

Вращаем Землю!

Ползи, барахтайся, плыви,

Меняй дороги,

Но не забудь, как от любви

Дрожали ноги.

Ла...

А на город спустилась мгла,

Ты могла, но не помогла –

Это прошлые всё дела,

Занавешены зеркала...

Серенадой тяну «ла-ла-ла»,

Не дослушала и ушла,

Ты, как женщина без весла,

Я как Савонарола...

Совершенство лишь у числа,

А на лишнее есть метла,

Сила хрупкости у стекла,

Лишь любовь сжигает до тла...

Сезонное

Девочка на сезон

В платье из крепдешина,

Я – твой последний мужчина –

Вечный оксюморон –

Ты – моя грустная радость

Или весёлая грусть,

Жизни так мало и пусть

Брызжет любовная сладость.

Девушка на сезон,

Нежны твои объятья,

Так и не смог сказать я,

Что завершается он...

Прошлое позади,

Только не отпускает,

Море меня ласкает,

Сердце болит в груди.

Женщина на сезон,

Я же простой прохожий,

Ты на неё похожа –

В этом-то и резон...

Просто меня держись,

Нет у любви законов,

Сколько ещё сезонов

Нам уготовит жизнь?..

Теги: Елена Луканкина , Сергей Чупаленков , Вадим Гутник