IX. ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРОГИ

IX. ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРОГИ

Под одной рукой мешок,

Под другою бочка,

Подсажу, красавица,

За жаркую ночку.

До того полно, до того людно,— сто лет думай, а так не разместишься. Стойкою люди стоят. Приспичит за нуждой — так хоть на головы. На нужничке крышка поприкрытая, и на той крышке удачливые мужички кипяток с сахаром лакают. Доберется какой-нито до нужника по головам, кричат ему мужики: «Что ты за барин, люди чай пьют, а ты к ним с... лезешь».

Мы на крыше, а внизу думают, мол: баре.

А мы возьми да покойников на площадку и выставь. Никто и не полез.

Мы только поездом и кормилися. С городов бабы да ловчилы на все капиталы провизию в деревне соберут да мимо нас на поезде и вертаются. А мы поезда застопорим да всю провизию на дрючка и перекупим.

Сейчас мы старую телегу поперек путей, паровозишки слабые, стула не свернут. А сами мешков напасем, вооружимся и ждем. Идет наш-то кормилец! На крыше бабы с провизией. Споткнется машина о тележку, постреляют маленько, если есть кому, бабы поверезжат. Ну, забьем кое-кого, а дело наше больше насчет провианту было.

Влетели на кониках. «С чего,— спрашивают,— такое запустение?» Разъяснили. «А если у вас взято,— говорят,— так и вы берите. Ходим с нами до путей!» Рельсики развели, поезда дождались, они постреляли, мы забрали на поезде всего. Деньги коннички за помощь увезли. А мы покормились на малое время.

Шли мы осторожно, ползком ползли,— вот путь разобран, стали. И полезли на нас дикие люди какие-то, Овчиною вверх, рожи позамотаны — чистые звери. А в руках у них все, можно сказать, трудовые снаряды: и вилы, и грабли, и топоры, и ножи, и серпы, и косы. Одной бороны не хватало. До чего мужик доведенный был.

Мирные, мирные бабы, дети. Так не лезь по путям в этакую завируху крутую. Тут нам время шкуру спасать, а не цацкаться.

Поезд за поездом и цугом и шагом. Вещей и вещичек. От большевиков спасаются, опухлые с голоду, а в заду бриллианты.

А этот станет с бочку, острым глазом глянет, две минуточки подумает — и сразу: «Порите, товарищи, крахмальный его воротничок».

Насильничали мы с поездными не хуже бандитов. Он тебе толком разъясняет, а ты весь, словно бомба на разрыве, аж шкварчишь. Да еще и скопы нас тут. Конечно, убьем всякого. А уж кто в поезду — те просто сапогам слякоть.

А машинист: «Права,— говорит,— не имею». Ему револьвер к лобу. «Что ж,— говорит,— едем, только далеко на таком не уедем». А нам выбирать не с чего. «Вези,— говорим,— довезешь — жив будешь, а не довезешь — пропала твоя голова».

А машинист молчки отцепил да на паровозе и втикать. Осталися мы, вагончики решетчатые, теснота — винтовки осадить некуда, с крыш все полезли, а враг стреляет, а потом с дрючком пошел. Которые из нас целы, так чудом, может.

216

Подскочили мы, минутки на роздых нету. Душит просто, до того наиспешно. А машинист сбег. А никто на машиниста тута не учился. Мы станции начальника за шкуру, на паровоз его. А тот почти что старый, обомлел. Эх, гнилье! Как вдарили — дух из него вон. Давай сами орудовать, крутили, крутили — рвануло. Ну, недалечко прошли, как крушилися.

Слякотище, а с него и обувь ползет, в поисках подошва оторванная. И лепится он по грязи непролазной и без денег, и без подошв.

Мыто жито, терто,

Да не вытерто,

Бито нас, изорвано,

Да не выбито.

В роте на крепком клею бриллиантики к щеке приклеила, так шепелявая и провезла.

«Ах-ах», а сама хуже вора, вся захованная. Места на ней порожнего нет, до чего вещей упхано; одно с ней дело — грушей трясти,— сыпанет с нее на землю золотце.

«У меня,— говорит,— конечно, спрятанные вещи. Я вас за это полюблю, а вы пропустите». Тот как бы с удовольствием, а потом все и отнял.

Не то еду, не то ползу поездом. Лесок, зовут нас дрова рубить, паровоз топить. Не до работы. Стрелочникову хату разобрали, несем сухое это топливо к паровозу,— что такое? Нет машиниста, и когда сбег, никто не приметил! Пошукали его недолго и пошли.

Столь я вез, думалось: вот забогатею. Да не вышло, сперва как бы по закону отняли да еще сверх закону шею намяли. Вот я и обандител до дикости.

Мы из вагонов всё поскидывали. «Езжай!» — кричим. Отвалил поездок кое-как, застукал и за лес подался. Слышим — дитячий плач! Глядим — девчушка малая. Мы ее второпях с мешками из вагона вышвырнули, думаю. Так как быть, не брать же ее с собой?

Говорят старые люди: теперь последнее время, скоро конец света. Может, оттого и в поездах такая бестолочь? Ни свистка, ни звонка, ни билетика. Есть ли машинист, нет ли его — не знаем. Кто топит, тот и едет.