ХАБИБ ВСТУПАЕТ В БОРЬБУ

ХАБИБ ВСТУПАЕТ В БОРЬБУ

— Не забудь, Хабиб, ровно десять лет назад умер твой отец. Пророк велит чтить своих родителей. Надо сходить в город мертвых. Обязательно заработай хоть немного денег. И не ходи, как вчера, на демонстрацию. Ведь в доме нет ни куска хлеба, ни горсти бобов.

Хабиб хмуро выслушал напутственные слова жены. Он стоял, высокий, слегка сгорбившийся, машинально пощипывая свои густые черные брови, сросшиеся на самой переносице. Рядом с ним жена его казалась совсем маленькой. Хабиб ласково погладил по черным головкам двух маленьких дочерей, выглядывавших из-за цыновки, заменявшей дверь, тяжело вздохнул и, не сказав ни слова, стал спускаться по полустертой глиняной лестнице.

Хабиб решил твердо — денег нужно достать во что бы то ни стало. Девочки не ели со вчерашнего дня и не плачут лишь потому, что боятся матери,-

Большой город Каир, но работу в нем найти почти невозможно. С тех пор как закрылась текстильная фабрика, где в течение восьми лет он стоял у ватера — длинной сложной машины, вырабатывающей пряжу, Хабиб не работал ни одного дня. Англичане, чувствовавшие себя полновластными хозяевами Египта, заполнили своей мануфактурой все магазины Каира. Фабрика, где работал Хабиб, не могла конкурировать с дешевой стандартной продукцией заморских торговцев: ее материалы были дороже и поэтому не находили сбыта. Хозяин предприятия разорился, фабрика закрылась, а рабочие оказались на улице.

Много дней провел Хабиб у ворот предприятий, где всегда толпились в напрасном ожидании безработные. И каждый вечер, возвращаясь домой после бесплодных поисков работы, Хабиб страшился переступить порог своей комнаты. Полный отчаяния взгляд жены и покорные, грустные глаза детей надрывали ему сердце. Все, что можно было продать в доме — табуреты, подушки, одежда, — было продано. В комнате остались лишь голые глиняные стены. Хабиб страдал оттого, что не мог помочь семье, не мог спасти ее от постоянного голода, хотя и знал, что это была не его вина. Он ненавидел англичан, разоряющих его страну. Это они лишили его и тысячи таких, как он, работы, из-за них голодают его дети.

Хабиб пошел по длинной грязной улице, сжатой с двух сторон глинобитными домами в два-три этажа. Улица была так узка, что по ней едва могла проехать ручная тележка. Солнце почти никогда не заглядывало сюда. В домах были прорезаны маленькие прямоугольные отверстия, заменявшие окна. В некоторых окнах были вставлены деревянные щитки с причудливой восточной резьбой. От неглубокой канавки, по которой стекали отбросы, исходил тошнотворный запах, и Хабиб шел быстро, стараясь не дышать. Из верхнего окна выплеснули грязную воду. Хабиб едва успел отскочить в сторону.

Хабиб пошел быстрее и вскоре оказался на небольшой площади. Караван медлительных, важных верблюдов, нагруженных пухлыми тюками хлопка, пересекал трамвайный путь. Большие тюки и шерсть верблюдов были покрыты тонким ело ем желтой песчаной пыли, приносимой ветром из Сахары в узкую долину Нила, по которой пришел в Каир караван. Высокий бедуин в длинном белом бурнусе шел впереди животных.

Весна уже коснулась природы своей всеоживляющей рукой. Деревья в небольшом скверике покрылись цветами. Стройные финиковые пальмы с ветвями, похожими на огромные зеленые перья, покачивались от весеннего ветерка. Акации были густо усыпаны шапками яркокрасных цветов. Египтяне не зря называют эти цветы «пылающими огнями»: казалось, деревья были охвачены красным пламенем.

Прикрыв глаза рукой от слепящего солнца, Хабиб посмотрел на цветы; вдохнул полной грудью аромат весны, и ему стало еще грустнее: весна была не для него.

Он дошел до поворота и вскочил на подножку трамвая, шедшего до улицы Фуада Первого. Там скорее всего можно найти какую-нибудь работу.

Хабиб проехал мимо шумной свадебной процессии, разместившейся на семи стареньких пролетках. Невесту с закрытым лицом, одетую в черное платье, везли в дом жениха. Многочисленные родственники жениха и невесты громко пели, играли на струнных инструментах, били в барабаны. Позади шумной вереницы колясок шел верблюд. По бокам его висели деревянные сундуки, оклеенные маленькими картинками и яркими бумажками от конфет. В них было имущество невесты.

Полупустой трамвай, покачиваясь, мчался рядом с автомобилями и извозчиками. Мелкими шажками, опустив длинноухую голову, шел безразличный ко всему осел. С двух сторон на него были нагружены тяжелые мешки, а сзади, свесив ноги, сидел сонный от жары хозяин. Хабиб стоял на подножке, прислонившись к ручке, чтобы скрыться от взора кондуктора, и его длинная, до пят, белая галабия плескалась по ветру. Горячее солнце высоко поднялось в безоблачном небе. Было жарко. Под большими навесами на тротуарах, за столиками, сидели мужчины, пили кофе, курили кальяны и не спеша разговаривали.

Египтянки, в длинных черных платьях и в черных получадрах, закрывавших нижнюю часть лица, с медными резными украшениями на лбу и вдоль носа, возвращались с рынка, неся сумки с продуктами.

Трамвай поравнялся с коляской, запряженной парой арабских лошадей. В экипаже, рассчитанном на трех человек, восседало около десятка английских солдат. Несмотря на ранний час, они были уже навеселе. Обнявшись и задрав ноги на сиденье, они пели пьяными, нестройными голосами. За кучера сидел молодой солдат. Лихо сдвинув берет на самое ухо, он беспощадно погонял породистых рысаков. Извозчик, маленький, тощий старик в красной феске, сидел на подножке коляски. Он зло поблескивал черными глазами в сторону разгулявшегося английского воинства, однако протестовать не решался, зная, что тотчас же окажется на мостовой. Один из англичан, заметив Хабиба, вдруг оживился, прищурил глаз, прицеливаясь, и запустил в него бананом. Хабиб быстро наклонился, и плод, брошенный пьяной рукой, пролетел мимо.

Неожиданно лошади резко остановились. Они налетели на затормозившую впереди легковую машину. Дышлом выбило заднее стекло. Зазвенели осколки, и послышалась яростная ругань. Солдаты посыпались с пролетки, словно яблоки со встряхнутой ветки. Из машины с руганью выскочили английские матросы и набросились на пьяных солдат. Началась потасовка.

Любопытный вагоновожатый остановил трамвай, проехав из осторожности немного вперед. Из окон высунулись возмущенные лица пассажиров. Хабиб заметил египетских полицейских, спешивших к месту драки с тяжелыми старинными ружьями на плечах. Увидев англичан, полицейские, не останавливаясь, пробежали мимо и скрылись в ближайшем переулке: полицейские боялись столкновений с англичанами.

Солдаты и моряки развернули на улице настоящий кулачный бой, остановив движение. Они отчаянно дрались, не щадя ни своих кулаков, ни физиономий противников. Моряки постепенно стали теснить солдат на тротуар, под навес ресторана. Загремели опрокинутые столы, посыпались на пол стаканы. Испуганные посетители бросились в разные стороны.

Матросы и солдаты пустили в ход стулья, кидая их друг в друга. Один из солдат, схватив тарелку с соусом из рубленого мяса с перцем, выплеснул ее содержимое в лицо наседавшему противнику и залепил ему глаза. Кто-то бросил бутылку в огромное стекло витрины, и оно со звоном рассыпалось по тротуару.

У ресторана собрались возбужденные египтяне. Хабиб протиснулся сквозь толпу и очутился у разбитого окна. Маленький лысый человек — хозяин ресторана-со слезами на глазах бегал перед толпой и, воздевая короткие руки к небу, громко кричал:

— Заступитесь, правоверные! Они разобьют всю мою посуду, поломают всю мебель! Правоверные, помогите!

И хотя Хабибу не было жалко толстого хозяина ресторана, он чувствовал сейчас жгучую ненависть к наглым пришельцам, топтавшим подкованными башмаками его страну.

Несколько солдат и матросов, преследуя друг друга, выбежали из-под навеса на мостовую, и это послужило сигналом. Собравшиеся горожане с криками набросились на англичан.

Дрожа от ненависти, Хабиб вцепился в рыжего широкоплечего матроса. Они упали и покатились по камням, осыпая друг друга ударами. В этот момент поблизости прозвучала сирена машины английской военной полиции, и египтяне бросились врассыпную.

Придерживая разорванный в драке рукав, Хабиб побежал по тротуару.

Вскоре он достиг улицы Фуада Первого. Эта широкая, европейского вида улица была совсем не похожа на ту, где жил Хабиб. Здесь разместились главные магазины и дома торговцев, богатых землевладельцев и фабрикантов. По асфальту, шипя шинами, мчались поблескивающие лаком «бьюики» и «кадилляки». Многоэтажные дома с плоскими крышами были украшены рекламами торговых фирм.

Хабиб шел мимо ювелирных, часовых, обувных, галантерейных магазинов, безучастно посматривая на богатые витрины.

Около универсального магазина «Сикурель» толпилось много мужчин. Все они были в длинных, до пят, белых галаби ях. Одни из них, собравшись кучками, оживленно разговаривали, другие стояли на краю тротуара и, словно чего-то ожидая, посматривали на людей, пересекавших улицу и выходивших широким потоком из магазинов. Все они зорко следили за покупателями и богатыми прохожими и были готовы броситься по их первому зову, чтобы помочь нести покупки или сбегать за такси.

Хабиб зорко следил за всеми, кому, по его мнению, могли бы потребоваться его услуги. Вот из подъезда вышла полная египтянка в длинном черном платье. Не успела она еще произнести слово «такси», как несколько человек уже мчались через улицу туда, где была стоянка машин. Хабиб был впереди всех. Он первый вскочил на подножку одного из автомобилей, но шофер такси замешкался. Другая машина с ревом ринулась на противоположную сторону улицы. Через несколько секунд счастливый соперник Хабиба уже вносил чемодан египтянки в автомобиль. Но Хабиб не унывал. Он вновь занял свой пост на краю тротуара, и когда из подъезда дома, находящегося рядом с магазином, вышел высокий англичанин с двумя чемоданами, Хабиб в несколько прыжков оказался около него и вцепился в ручки чемоданов. Он боялся, что его оттолкнут. И опасения его были не напрасны. Безработные налетели толпой и со всех сторон держались за чемоданы. Англичанин сердито сказал: «Один кто-нибудь, один!» — и несколько человек отошли.

Когда Хабиб поднял тяжелые чемоданы, за их ручки все еще держались двое самых упорных. Англичанин, не желая платить нескольким носильщикам, раздраженно закричал на них, чтобы они отвязались, и толкнул одного из них в грудь. Египтянин покраснел от гнева, но, увидев рядом полицейского, отошел. Хабиб нахмурился и молча стал укладывать чемоданы на крышу подкатившего такси, привязывая их веревкой к особым перильцам.

— Поедешь со мной, — сказал англичанин.

Хабиб влез в машину и уселся рядом с шофером.

Они направились на другой конец города и доехали почти до самых пирамид. Хабиб взял в квартире англичанина небольшой узел и уложил его на крыше такси. Наконец машина оста новилась около трехэтажного особняка, обнесенного высокой железной оградой. Хабиб знал этот дом. Он принадлежал богатому купцу и помещику Таха-бею.

Хабиб снял чемоданы и узел и пошел за англичанином по цветущему саду. Поднявшись по широкой мраморной лестнице, они оказались в большом прохладном зале с огромной позолоченной люстрой у потолка. Несколько дверей выходило в зал. Из одной навстречу гостю вышел хозяин в красной феске и длинном шелковом халате. Таха-бей долго тряс руку англичанину. В открытую дверь было видно, как по мягкому ковру бесшумно двигались слуги. У стены рядом с низкой широкой тахтой на маленьком табурете лежала длинная трубка. В комнате стоял полумрак. Большие окна были закрыты деревянными решетчатыми жалюзи, чтобы горячие полуденные лучи солнца не проникали в помещение и не нагревали его.

Хабиб беспокойно переступил с ноги на ногу и кашлянул, увидев, что хозяин увлекает англичанина в комнату. Англичанин вспомнил о Хабибе и полез в карман. Он дал ему две медные монеты с отверстиями посередине, и Хабиб помрачнел.

— Десять миллимов слишком мало, сэр! — сказал он раздраженно. — Я ездил с вами целый час.

— У меня нет больше мелких денег. — Англичанин стал усиленно рыться в карманах.

— Слуга может сходить и разменять, — настаивал Хабиб. Он вспомнил о своих голодных дочерях и жене и не собирался уступать.

— Ты как ведешь себя в моем доме? — вмешался хозяин. — Бери сколько дали, скажи спасибо и уходи.

— На десять миллимов ничего не купишь, — не сдавался Хабиб.

— Али! — крикнул хозяин слуге. — Проводи его до ворот. Да смотри, чтобы он не стащил чего-нибудь.

И Хабиб вышел, проклиная и англичанина и Таха-бея.

Увидев на дорожке небольшой камень, Хабиб схватил его и, запустив им в большое окно особняка, бросился бежать. Хабиб промчался по переулку и выскочил на широкую улицу.

По улице медленно двигалась огромная колонна египтян. Над головами людей развевались зеленые египетские флаги.

Человеческий поток запрудил мостовую. Не было видно конца рядам. Это была антианглийская демонстрация. Хабиб стал в одну из шеренг и пошел вместе со всеми.

— Хабиб, иди сюда! — закричал пожилой рабочий с широкой прядью седых волос на голове. Это был старый друг Хабиба.

— Здравствуй, Хассан! — сказал Хабиб, пожимая руку приятелю.

— Здравствуй. Как живешь?

— Плохо, — грустно сказал Хабиб. — Дети со вчерашнего вечера сидят голодные.

— Да, тяжело тебе — двое маленьких. Мои дети уже взрослые. — Хассан вытер пот со смуглого лба широким рукавом галабии. Его длинное, вытянутое лицо было покрыто многочисленными морщинами.

Хабиб знал Хассана давно. В течение четырех лет они стояли рядом у ватеров на текстильной фабрике. Их обоих уволили с предприятия за то, что они пытались организовать на фабрике профсоюз. Хассан был необыкновенно худ, держался прямо, и его длинная белая одежда висела на нем, подчеркивая его худобу.

— Долой англичан! — кричали рядом с Хабибом.

— Вон англичан из Египта!

Вот уже в течение двух недель египтяне энергично требовали, чтобы оккупанты ушли из их страны.

Хабиб всегда принимал участие в демонстрациях. Он почти весь день проходил вчера с колонной. Не мог он не пойти с теми, кто справедливо требовал изгнания англичан из страны. Это англичане шестьдесят с лишним лет держали страну за горло. Из-за них закрываются заводы и фабрики. Это они обрекли страну на безработицу, голод и страдания.

Рядом с Хабибом шел старый рабочий в очках, повидимому металлист. Хабиб обратил внимание на его большие руки со вздувшимися синими венами. В трещины его пальцев глубоко въелись масло и металлическая пыль. Рабочий говорил возбужденно Хассану:

Вчера английские солдаты избили моего сына, избили и ограбили. Я не могу спокойно смотреть, когда вижу в Каире этих колонизаторов. Так больше продолжаться не может! Эти наглые англичане и не думают уходить отсюда.

— Пора их выгнать, — мрачно сказал Хабиб. — Из-за них у нас столько безработных.

Рабочий в очках кивнул головой, соглашаясь с Хабибом.

Впереди раздались негодующие возгласы, и Хабиб увидел, как в демонстрацию въехали английские военные автомашины, нагруженные амуницией. Англичане явно намеревались проехать сквозь человеческий поток, запрудивший улицу. Люди отступали, пятились, растекались в стороны. Вдруг несколько человек закричали страшными голосами.

— Задавили! Англичане людей давят! — пронеслось по демонстрации.

Хабиб почувствовал, как злоба охватила его. Он бросился вперед, проталкиваясь сквозь ряды.

Толпа окружила автомашины и опрокинула их. Шоферы, спасаясь, бросились бежать по направлению к находившимся неподалеку английским казармам. Хабиб вместе со всеми принялся с ожесточением ломать грузовики, отрывать борта, бить окна и мять капоты. Кто-то бросил спичку на разлившийся по земле бензин, машины запылали.

Когда с машинами было покончено, все устремились к казармам, куда скрылись шоферы. Хабиб увидел, как Хассан подбежал к воротам, и закричал:

— Они скрылись сюда! Они здесь!

Он хотел пройти мимо часовых во двор казармы, но часовой-англичанин, выставив автомат, молча загородил ему до-. рогу.

— Ваши шоферы задавили трех человек! — кричал Хассан запальчиво. — Мы видели — они скрылись в эти ворота. Мы должны передать их полиции. Их будут судить.

К воротам уже бежали через большой двор вооруженные солдаты. Часовой заметил приближающуюся подмогу и приободрился. Он направил автомат на Хассана и, небрежно сплюнув, отрывисто рявкнул:

— Назад! — Он чувствовал за собой силу и не скрывал своего пренебрежения к безоружной толпе. — Назад!

Демонстранты возмущенно зашумели.

— Пришли в нашу страну, да еще так ведут себя! — раздался голос сзади Хабиба.

Хассан резким движением руки отвел автомат в сторону и с негодованием закричал:

— Не командуйте тут! Вы не в колонии!

Дальше все произошло с необыкновенной быстротой. Солдат, побагровев, вдруг отскочил назад и выстрелил в грудь египтянину. Хассан, вскрикнув, распластался на земле. Хабиб бросился на часового и сбил его с ног. В воротах появились солдаты. Не останавливаясь, они открыли по толпе огонь. Из окна казармы громко застрочил пулемет. Несколько человек упало. Стоявшие впереди пытались бежать, но сзади напирала толпа, не давая возможности тем, кто был у ворот, выйти из-под губительного пулеметного огня. Люди падали с криками и стонами. К воротам подбегали всё новые солдаты, громко топая подкованными башмаками по булыжнику двора. Вдруг от толпы отделилась высокая фигура Хабиба. Он бросился навстречу подбегавшим англичанам и, выставив вперед руки, словно пытаясь защититься от свистевших в воздухе пуль, закричал:

— Негодяи! В безоружных стреляете!

Будто подхваченная ветром, толпа устремилась за ним. Началась рукопашная схватка.

Демонстранты дрались ожесточенно. Они колотили солдат кулаками, камнями, старались вырвать винтовки. Ненависть, накопленная годами против незваных пришельцев, попиравших права и честь народа, вылилась в этом ожесточенном столкновении. Люди в смертельных объятиях катались по пыльной земле, нанося друг другу яростные удары. Солдаты дрались прикладами, стреляли в людей в упор из автоматов, из винтовок. С перекошенным от ненависти лицом Хабиб размахивал отнятой им у противника винтовкой, нанося направо и налево удары наседавшим на него солдатам.

Наконец египтяне стали отступать. Когда Хабиб повернулся, чтобы последовать за всеми, что-то ожгло ему голову. Хабиб почувствовал боль и упал. Лежа на мостовой, он ощупал рану над ухом. Пуля лишь содрала кожу, слегка затронув кость.

Стрельба прекратилась. Солдаты отошли во двор. Перед закрытыми воротами лежали десятки убитых и раненых.

Хабиб подошел к Хассану. Хассан был мертв.

Его тело, вместе с телами других убитых, демонстранты завернули в зеленые египетские знамена, подняли и понесли по улицам Каира, требуя изгнания иноземцев.

С быстротой птицы облетела Каир весть о расстреле, и негодующее население вышло на улицы. Разъяренные толпы египтян, мстя за расстрел, громили магазины, хозяева которых были связаны с англичанами. Звенели разбитые стекла, летели на мостовую товары. Горожане врывались в английские учреждения, ломали мебель, рвали документы. Английские солдаты, боясь показаться на улице, отсиживались в казармах, выставив у ворот танки.

Сто пятьдесят тысяч человек, вытянувшись в огромную колонну, двигались по улицам города, и окровавленные тела Хассана и других убитых, завернутые в зеленые полотнища флагов, качались над кипящим человеческим потоком.

У моста через Нил демонстранты остановились, и Хабиб, поправляя повязку на голове, взобрался в кузов грузовой машины. Хабиб никогда не говорил перед такой огромной толпой, но сейчас слова сами рвались наружу, и дрожащим от волнения голосом он закричал, указывая на завернутые в знамена тела:

— Посмотрите на них и запомните: это сделали английские империалисты! Поклянемся же, что мы не простим им этих жертв! Выгоним английских захватчиков из Египта!

Толпа зашумела, одобряя слова Хабиба. А Хабиб смотрел на раскинувшееся перед ним море голов, на гневные, изможденные лица рабочих, светящиеся сознанием своей правоты, и ему было ясно: царству оккупантов в его стране приходит конец.

—