ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ I

ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ

I

По тому, как Бижу нервно дергал поводья, я чувствовал, что он волнуется.

Рассветало. Было холодно, сыро, и мы невольно кутались в плащи. Наши кони бежали размашистой рысью, и звонкое цоканье их подкованных копыт по асфальту дороги громко раздавалось по пустынным переулкам еще спящей Аддис-Абебы.

Одноэтажные и двухэтажные дома из белого камня толпились по обеим сторонам улицы и казались дворцами по сравнению со стоявшими рядом с ними постройками, сделанными из листов ржавого железа. Наверху этих жалких сооружений вместо крыш было набросано несколько таких же ржавых листов, а внизу зияли прямоугольные прорези дверей, иногда завешенные рогожами.

Высокие эвкалипты, светлосерые стволы которых, казалось, не имели коры, росли между постройками. У грязнорыжего глинобитного дома без окон, с белыми пятнами облезшей покраски стояла высокая молодая женщина в длинном, неопределенного цвета платье. Огромная шапка ее густых вьющихся волос напоминала большую меховую папаху. Лицо ее было темнокоричневого цвета. Она весело помахала Бижу рукой. Видимо, они были старые знакомые.

— Куда едете? — крикнула она.

— Домой. — Бижу спрыгнул с седла и подошел к ней. — Тассама ушел давно?

— Вчера до обеда. Что у тебя там случилось?. Не хотел дождаться попутчика… Ночью на дороге звери.

— Надо, надо. Это я просил его, — торопливо проговорил Бижу и, понизив голос, стал что-то говорить женщине.

Эфиопка всплеснула руками.

— Поезжайте, поезжайте скорее! — взволнованно проговорила она.

— Да-да, поедем. К полудню догоним его. Пешком он далеко не уйдет. — Бижу ловко вскочил в седло, и мы помчались размашистой рысью.

Я ничего не понял из разговора Бижу с женщиной, кроме того, что он хочет догнать своего друга Тассаму. Я не был посвящен в его дела.

— А зачем вам потребовался Тассама? — спросил я. — Ведь завтра увидим его.

Бижу был рассеян. Видимо, слова мои не дошли до его сознания. Я не стал повторять вопрос. Мы молча продолжали путь.

Неширокая улица причудливо изгибалась. Навстречу нам по разбитому асфальту тротуара быстро двигалась небольшая группа. Впереди на крепком высоком муле, покрытом коричневой попоной, ехал старый эфиоп в черной накидке, очевидно помещик. Босые ноги его опирались о широкие стремена. За ним, держась с двух сторон за сбрую мула и друг за друга, бежали шесть слуг в грязной белой одежде. Количество слуг, свидетельствовало о важности господина. Свита, как и хозяин, была босая.

Старый эфиоп, как, впрочем, обычно и многие другие всадники, не желал ехать по дороге — это было бы ниже его достоинства, и люди, спотыкаясь, бежали по неудобному, разрушенному тротуару. Итальянцы, владевшие Эфиопией с 1936 по 1941 год, построили хорошие дороги для своих автомобилей, но тротуары для эфиопов приводить в порядок не стали.

У мостика через небольшую канаву наши лошади вдруг захрапели и встали на дыбы. Я удивленно посмотрел на Бижу, и тот указал рукой на канаву. Там вокруг павшей лошади возились четыре гиены; каждая была ростом с большую собаку. Увидев нас, звери повернули к нам свои короткие грязносерые морды, несколько секунд выжидающе смотрели на нас и затем неохотно побежали вдоль канавы. Задние ноги трусливых хищников были вдвое короче передних. Гиены никогда не нападают на людей, и эфиопы считают их даже полезными зверями; они поедают павших животных, которых часто просто бросают в том месте, где они свалились.

Нас обогнал извозчик — гари. Двухколесная коляска на резиновых шинах был? выкрашена в небесно-голубой цвет, и грязная, вся в дырах и лохмотьях одежда извозчика на ярком фоне экипажа казалась еще более нищенской. Рядом с гари сидел пожилой иностранец, который старался отодвинуться от оборванного возницы как можно дальше, но это ему не удавалось — коляска была рассчитана лишь на двух седоков.

Около маленького кинотеатра маршировал отряд солдат с ружьями на плечах. Солдаты поеживались от утреннего холода. Они были в коротких, выше колен, штанах и босиком. Лишь несколько счастливцев были обуты в сандалии на толстой, тяжелой подошве.

Вскоре Аддис-Абеба осталась позади, и лошади, сойдя с шоссе, побежали по мягкой, пыльной тропинке.

Через час должно было показаться солнце. Здесь, под экватором, круглый год солнце восходит около семи часов утра и около семи часов вечера заходит.

Мой спутник, Роберт Бижу, полуэфиоп, полуфранцуз, пригласил меня к себе на озеро поохотиться. Километров за сто от Аддис-Абебы на озере у него был маленький домик и небольшой участок, который он обрабатывал.

Бижу старался не показывать своей тревоги, но я видел, что на сердце у него неспокойно. Всю дорогу он шутил и рассказывал об охоте. Это был бодрый старик. Он провел полную приключений жизнь в Африке, и слушать его было всегда интересно.

Но все же Бижу волновался. Иногда он с беспокойством поглядывал назад и сокрушенно качал головой.

Появилось солнце, огромное и красное. В высокой густой траве саванны заискрились крупные прозрачные капли росы. Был конец сентября. Только что закончился четырехмесячный период дождей. Трава местами скрывала лошадей с головой. Невидимые птицы наполняли воздух веселым щебетаньем. Одинокие, разбросанные по степи зонтичные деревья зеленели свежей листвой.

На шоссе показалась группа эфиопов. Они бежали, подгоняя лошадей и ослов, нагруженных кожаными мешками с зерном. Не останавливаясь, эфиопы промчались мимо нас. Они спешили на рынок.

Эфиопы — прекрасные бегуны. Чтобы сократить время, они бегут иногда почти всю дорогу.

Бижу снял свой плащ и привязал его сзади к седлу.

— Хорошее утро, — сказал он, проводя рукой по копне густых вьющихся волос, уже тронутых проседью.

Бижу осмотрелся вокруг и улыбнулся.

Кони опять перешли в галоп.

Впереди два босых эфиопа вели по дороге неистово вырывавшегося быка. К рогам и к задней ноге строптивого животного были привязаны веревки. Один из эфиопов тянул быка вперед. Другой, идущий позади, сдерживал животное, когда оно начинало вырываться. При этом человек натягивал веревку, легко отрывая от земли заднюю ногу животного, и бык, несмотря на яростные усилия, не мог на трех ногах сдвинуться с места. На эфиопах были хлопчатобумажные брюки, обтягивавшие ноги от колен до щиколоток, и длинные, навыпуск, рубахи с разрезами по бокам. На каждом было по куску легкой материи шамо, хитроумно обернутой вокруг шеи и туловища. Одежда эта некогда была белой, но теперь имела весьма неопределенный цвет.