Фальшивый купон – II

Фальшивый купон – II

“Два”, потому что просто “Фальшивый купон” – это такая история Льва Толстого, где он очень талантливо, но с большими натяжками пробует доказать, что добро неукоснительно порождает добро, зло – зло. Мой жизненный опыт подобного толстовства не подтверждает – напротив. Приведу пару примеров, но у меня таких в запасе немало.

На заре туманной юности зимой далеко за полночь я переводил дух и миролюбиво озирался в пустынном вестибюле “Киевской-радиальной”, поскольку только-только вбежал в двери метро впритык к закрытию. Женские властно-визгливые крики разносились под высокими сводами станции не в лад моему умиротворению. Всего-то три человека, не считая меня, и обретались в огромной станционной кубатуре. Какой-то понятный младший научный сотрудник лет тридцати в куртке на рыбьем меху, мокрой кроличьей шапке и косо сидящих на переносице очках ждал поезда в направлении центра. А у края противоположной платформы чудом удерживал равновесие мертвецки пьяный работяга, вокруг которого, “как орлица над орленком”, кружила дежурная по станции – тетка в три обхвата, облаченная в форменную одежду: черную шинель и фуражку. Эта-то блюстительница и издавала знакомые, слишком знакомые, властно-визгливые крики. Короче, она пыталась, согласно должностной инструкции, выдворить за пределы вверенного ей объекта “пассажира, находящегося в нетрезвом состоянии”. Убедившись, что усилия ее тщетны, она выдула две-три оглушительные казенные трели из положенного ей по штату свистка. “Мента зовет на подмогу”, – догадался я, догадливый. Но подмога запаздывала, и тетка моя, виляя огромной задницей, потрусила куда-то наверх – извлекать стража порядка, кемарившего, видать, в своей караулке. Тогда я, движимый молодым человеколюбием и алкогольной солидарностью, плечом задвинул балансирующего нарушителя спокойствия за коринфскую, что ли, колонну, чтобы он не бросился в глаза милиционеру, вздумай тот внять призывам дежурной по станции. Расчет мой оказался верен, глазомер – точен. На диво расторопно явившийся по-маяковски розоволицый мент (жаль, дело было не на “Маяковской”!) окинул пустынный вестибюль сонным взглядом синих глаз, припрятанного мной алкаша просмотрел, зато приметил субтильного очкарика, решительным шагом направился к нему и, недолго думая, взял бедолагу на милицейский залом и поволок, судя по всему, в “обезьянник”. Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Я почувствовал себя неуклюжим подростком, который в задумчивости, пока взрослые игроки вышли перекурить, облокотился на шахматную доску, повалил фигуры и после в панике – воровато и впопыхах – расставил их по памяти, а шахматисты по возвращении сели, как ни в чем не бывало, доигрывать партию – но уже совершенно другую партию!

Тотчас в припадке ясновидения я различил будущее, ближайшее и отдаленное, злополучного младшего научного сотрудника, потому что оно, получается, – моих рук дело… Вот они, человек пять-семь, сидят на шестиметровой кухне спального района. С катушечного магнитофона тихо поет Клячкин или Ким. Диск телефона взведен до отказа и заклинен карандашом – от прослушки. На рябеньком пластике стола – бутылка водки и нехитрая закусь. Речь держит мой подопечный, он хватил лишнего на нервной почве и говорит одно и то же в который раз за вечер, и подавленные товарищи слушают его вполуха, но не перебивая, потому что на его месте мог бы оказаться любой из них:

– Меня “пасут” – двух мнений быть не может. Это – почерк органов. Вы как знаете, а мы с Настеной уезжаем. Делаем свой выбор; экзистенциальный, если угодно. Мириться с проклятьем рождения на этой широте и долготе, в конце концов, недостойно мыслящего человека.

А сейчас он небось ворочает делами в Силиконовой долине – так что, выходит, и я в ответе за утечку мозгов из страны. Или наоборот: жизнь его на чужбине не задалась и он всего за $ 40 000 годовых учит в Бронксе малолетних чернокожих хулиганов пользоваться зубной щеткой и надевать презерватив (а то они не умеют!). Снова же, ответственность – на мне.

А спасенный мной пьянчуга? Он, вместо того чтобы отоспаться в безопасном вытрезвителе, а потом пятнадцать суток на свежем воздухе с лопатой в руках убирать снег и делать Москву краше, ушел от безнаказанности в запой, лишился семьи, может – вообще сгинул со света… Лучше не думать.