Неудавшийся соблазн Максим Соколов

Неудавшийся соблазн Максим Соколов

Новое художественное мероприятие, расширяющее границы, закончилось не начавшись. Творческая группа «Свечение» намеревалась сделать красочный подарок москвичам, установив на крыше высотного многофункционального комплекса «IQ-квартал», возводимого компанией «Галс-Девелопмент» в ММДЦ «Москва-Сити», черный зрачок, окруженный языками пламени, изображающий око Саурона из книги Д. Толкина «Властелин колец». Многофункциональный комплекс, таким образом, стал бы Барад-Дуром, замком Саурона, а окружающая «Барад-Дур квартал» столица нашей родины Москва — land of Mordor, where the shadows lie. Для полного сходства не хватало бы только огненной горы Ородруина.

figure class="banner-right"

//var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); var rnd = 1; if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Перформанс чи инсталляция получился бы самым выдающимся, но вмешались чернорясцев стада. Выражая мнение чернорясцев, председатель отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви и общества о. В. Чаплин заметил: «Можно, конечно, пытаться обратить все это в шутку, сказать, что это игры. Но на самом деле Саурон придуман Толкином как образ сил зла. И то, что он у нас над всем городом будет сиять, многим не понравится. Возвышение символа злой силы над городом — это что? Устанавливать ли символ, связанный со злой духовной стихией, — никто не спросил ни верующих, ни неверующих». К о. Всеволоду присоединились многие православные, включая славного активиста Энтео (не имеющего отношения к толкиновским энтам). После этого группа «Свечение» решила не переть на рожон, и начинание было отменено.

Вроде бы все хорошо, что хорошо кончается. Творческие группы несколько заигрались в ролевые игры, не задумываясь над тем, что символическое значение этих игр — даже помимо их воли и замысла — может получиться весьма двусмысленным, чтобы не сказать сильнее. На это им было указано в достаточно тактичной форме — кострами инквизиции не грозили, анафемами тоже, — после чего «Свечение» сделало задний ход. Вот и всем бы так.

Но примиряющий компромисс не в наших обычаях. То ли от того, что первостатейный соблазн сорвался, не получив должного развития, то ли потому, что голос Церкви не должен быть выслушиваем, хотя бы этот голос говорил крайне разумные вещи, то ли от крайней личной неприязни, питаемой многими к о. Всеволоду, то ли, наконец, от того, что представители общественности, будучи специалистами во всех сферах науки и техники, глубоко сведущи также и в демонологии, — но махание кулаками после несостоявшейся драки не только не прекратилось, но даже и усугубилось.

Например, куратор современной демонологии М. А. Гельман выразил всю силу своего огорчения: «Баба-Яга из сказки — мы что, к этому отрицательно относимся? Человек-Паук — это что? Конечно, это не реальность, абсолютная фантазия, тоже, наверное, тварь небожественного происхождения. И что, ее тоже запретить? Вот запретить весь этот пласт культуры, фэнтези? Фэнтези родилось из сказки. Следующим этапом будет запрещать сказки? Чертей, Гоголя запретим? Я расстроен. Для меня эта история — сигнал того, что всё, эти ребята реально захватили власть, их боятся».

В состоянии расстройства куратор смешал все воедино, что не способствует здравому взгляду ни на чертей, ни на «этих ребят», ни на творчество помянутого им Н. В. Гоголя.

Прежде всего, не касаясь пока вопросов чисто религиозных и мировоззренческих, заметим, что черт как персонаж культуры весьма многообразен. Есть комический и полукомический черт народных сказок (и литературы, поддерживающей эту традицию) — например, глупый черт из «Ночи перед Рождеством», принуждаемый кузнецом везти его «в Питембурх, к царице». Такое множество домашних чертей (к которым отчасти можно отнести и булгаковских чертей-трикстеров) в культуре весьма велико, а игры с ними почти безобидны. Но есть и черти у того же Гоголя, игры с которыми безобидными никак не назовешь. Басаврюк из «Вечеров накануне Ивана Купала» устраивает герою такую игру: «Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи… Дьявольский хохот загремел со всех сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним. Ведьма, вцепившись руками за обезглавленный труп, как волк, пила из него кровь». Это уже никак не смешно, а идея поставить памятник или иное пластическое изображение Басаврюка, наверное, тоже вызвала бы нарекания. То же и с колдуном из «Страшной мести»: «Когда же есаул поднял иконы, вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на-сторону, вместо карих, запрыгали зеленые очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал козак — старик». Тут единственно возможное художественное решение предложил есаул Горобець: «Величаво и сановито выступил вперед есаул и сказал громким голосом, выставив против него иконы: “Пропади, образ сатаны, тут тебе нет места!” — и, зашипев и щелкнув, как волк, зубами, пропал чудный старик». История же с ростовщиком из «Портрета» прямо предостерегает от того, чтобы воплощать абсолютное зло в красках, продлевая тем его земное бытие.

Но Толкин, создавая свою вселенную, был движим ясным религиозным мировоззрением, и зло в его эпопее — абсолютно. Начиная с мелких прислужников — невозможно представить себе комического орка — и кончая самим Темным Владыкой, который в хронике конца Третьей Эпохи уже вообще не может являться в антропоморфном образе, но предстает миру лишь как недреманое огненное око. Остальное так страшно, что невыразимо человеческим языком и непредставимо пластическими образами. Око Саурона есть символ неисповедимого ужаса. Установка такой иконы на крыше высотного многофункционального комплекса «IQ-квартал» есть такая форма присяги абсолютному злу, что дальше некуда. По крайней мере, если почтительно следовать мировоззрению автора «Властелина колец».

Другое дело, что если миросозерцание ограничено рамками ролевых игр, хэппенингов и перформансов: «Да, водевиль есть вещь, а прочее все гиль», — тогда любое всего лишь напоминание о серьезных вещах будет восприниматься как недопустимое посягательство на право неограниченно водевилить. Балованные дети.