Алма—Ата — с толица Казахстана, 1960 год

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Алма—Ата — столица Казахстана, 1960 год

Пролетели два года моей работы электриком в совхозе «Оргочор» и вот, я студент, учусь в столице Казахстана Алма—Ате, в одном из красивейших городов Советского Союза. В 1854 году, у подножия живописных снежных гор Заилийского Алатау, царским правительством, был заложен форт Верный, который постепенно превратился из крепости в город Алма — Ата. Алма—Ата в переводе с казахского — «отец яблок». Это название оправдано: в окрестностях города, в предгорной зоне, множество яблоневых садов, а алма–атинский «апорт» величиной с детскую голову — нечто уникальное.

Здесь же всемирно известный высокогорный каток «Медео», горнолыжная база «Чимбулак», международный центр альпинизма и, конечно, маршрут к пику Хан—Тенгри, высота которого 6995 метров над уровнем моря.

Во время вступительных экзаменов в институт, у кинотеатра ТЮЗ, я увидел афишу — «Большой вальс». «Вот он, привет от любимой тети!» — мелькнула мысль.

Тут же приобрел билет на ближайший сеанс. Впечатление после просмотра фильма было необыкновенным! Праздник души, светлый и радостный! Я подошел к кассе и купил билет на следующий сеанс. На одном дыхании посмотрел фильм второй раз.

Успешно сдав вступительные экзамены, съездил в совхоз попрощаться. Состояние было, как в песне: «Вот стою, держу весло — через миг отчалю…». Вот только вернуться в совхоз больше не представилось возможным — мои родственники переехали во Фрунзе, столицу Киргизии. Кстати, если в то время большинство населения в хозяйстве составляли русские, то сейчас русских там нет вообще.

С тех пор и на всю жизнь, в память о любимой тете и студенческой Алма — Ате я остался верен фильму «Большой вальс». Более того, теперь у меня существует своеобразный ритуал: раз в год, зимой, уединиться, поставить кассету с этим фильмом — и снова окунуться в мир прекрасного, а заодно вспомнить «Оргочор», своих родных, студенческую юность.

Дважды подряд один и тот же фильм я смотрел еще только однажды: это была короткометражная картина «Метель» в кинозале «Хроника» который находился рядом с «Ала Тоо». Актеры — блистательная Алла Ларионова, Николай Рыбников и Эраст Гарин. Кстати рядом, на окраине сквера был еще один кинотеатр «Родина». В памяти о нём фильм «Козлёнок за два гроша».

Но вернемся в Алма—Ату, в лето 1960 года, к фильму «Большой вальс» режиссера Жюльена Дювивье, снятому в Голливуде в 1938 году и имевшему оглушительный мировой успех. Милица Корьюс — певица (колоратурное сопрано) и актриса, блестящая исполнительница роли Карлы Доннер. За эту работу она была номинирована на премию «Оскар». Сколько замечательных эпизодов в этом фильме! Чего стоит сцена раннего утра в Венском лесу[13], где главные герои фильма в романтической обстановке сочинили мелодию вальса «Сказки Венского леса», и непревзойденное исполнение этого вальса Милицей Корьюс!

Примечательно, что музыку к кинофильму написал композитор Дмитрий Темкин, так же, как и Милица Корьюс, воспитанник русской музыкальной школы. Таким образом, «Большой вальс» — отчасти русский фильм.

Милица Корьюс родилась в Варшаве, в семье офицера кадетского корпуса Артура Корьюса. В Первую мировую войну корпус перевели в Москву, где Мила (православное имя актрисы) поступила в Елизаветинскую гимназию. В связи с переездом родителей, в 1918 году училась в музыкальной школе и пела в церковном хоре в Киеве. С 1927 года — солистка украинской капеллы «Думка». В 1928 году уже в Эстонии, в Таллине, у Милицы появилась возможность осуществить мечту — профессионально изучать вокальное искусство. У нее оказались прекрасные преподаватели — русские интеллигенты, бежавшие из России от революции. Варвара Александровна Мелома, прекрасный пианист и вокалист, в молодости стажировалась в Италии, выступала на оперной сцене. Еще одним учителем был Сергей Иванович Мамонтов, бывший концертмейстер Большого театра в Москве.

Милица вышла замуж за немецкого инженера барона Гуно Фолша и поселилась с ним в Германии, у них родились дочь и два сына. Актриса с успехом дебютировала в Магдебургской, а затем и в Берлинской опере. Там ее заметил продюсер Ирвинг Тальберг и пригласил в Голливуд, где кроме «Большого Вальса» она снялась в еще нескольких фильмах, а затем вернулась в оперу и долгое время была ведущей солисткой Метрополитен — оперы.

Скончалась она на 71 году жизни в окрестностях Лос—Анджелеса. Мать и сестра Милицы Корьюс погибли в блокадном Ленинграде. Последней, из актёров и создателей фильма «Большой вальс», в 2012 году в возрасте 103 лет ушла из жизни Луиза Райнер, сыгравшая роль Польди жены Иоганна Штрауса.

В сентябре, вместо учёбы, нас отправили на сельхозработы. В Алма—Ате был сформирован специальный студенческий эшелон, который двинулся в Северный Казахстан. В пути, вечером, мы отметили свое приобщение к студенческому братству. Пили кубинский ром, популярный в то время. Утром, придя в себя, я тщетно пытался найти источник запаха керосина, пока более опытные ребята объяснили мне, что это моя индивидуальная реакция на ром вчерашнего застолья.

Наша группа сокурсников, человек двадцать пять, попала в Булаевский район, Петропавловской области, почти у границы с Тюменской областью, в небольшую русскую деревню — одно из отделений колхоза или совхоза. Вокруг березовые леса. Жили мы в нескольких вагончиках. Работали на уборке зерновых — кто помощником комбайнера, а кто на зерновом току.

В деревне жил простой и доброжелательный народ. Они подкармливали нас солёными груздями и мёдом, однако нравы были еще те — патриархальные. Когда наша Нина Пушкина, яркая, с копной золотистых волос проходила по деревенской улице в брючном костюме — бабульки плевали ей в след, а женщины неодобрительно шушукались. При этом местная трактористка прицепного комбайна — женщина средних лет, серьезная и обстоятельная, жаловалась на то, что в платье ей работать неудобно и даже опасно. «Но если я надену комбинезон, вся деревня меня осудит!» — добавила она. По её рассказу, однажды подол ее широкой юбки случайно попал в коленчатый вал, и трактористка только чудом не пострадала, оставшись в одних панталонах.

Вскоре мы вернулись в Алма—Ату. Вначале, я жил в общежитии с печным отоплением на восемь человек на «коперника» — которое до революции было конюшней. Здесь, как говорится, на всю оставшуюся жизнь, я приобрел друга — Леню Кротова, человека необыкновенно доброго нрава и светлой души. После завершения учебы Леня был оставлен на кафедре «Теоретические основы электротехники», где продолжает трудиться и поныне. Через год нас перевели в не менее старое двухэтажное деревянное общежития на территории Центрального парка культуры и отдыха им. Горького, которое когда то было лесной школой.

Парк был огромен и красив! Жить в таком необычном месте было интересно. Заниматься можно было даже на природе. Помню, как два негра, а их тогда нечасто можно было встретить, взяли напрокат лодку. Сидя на берегу озера, я стал наблюдать за ними. Они сели в лодку, отчалили, а затем недоуменно стали обсуждать: зачем им дали два весла? В конечном итоге «лишнее» — за ненадобностью положили на дно лодки, а тот, что сидел на корме, стал привычно управляться одним веслом. Было забавно!

Много воспоминаний связано с нашим общежитием. Приведу одно из них. Вечер. В комнате тишина. Сидя на кроватях и обложившись учебниками, все корпят над курсовыми работами. И вдруг, в этой тишине прозвучало: «Эх, сейчас бы вареников с картошкой замурзанных в сметане!». Я поднял голову. Витя Холодный сидел на кровати отрешенный и было видно, что всеми мыслями он был дома, в Семиречье, в родном Урджаре. Произнёс он эту фразу так, как это принято было у них.

Моя вузовская жизнь, в особенности на первых курсах, была нелегкой. Как и многим, мне пришлось учиться на стипендию. Приходилось подрабатывать на железной дороге разгрузкой саксаула из вагонов.

Вечером, на электрической плитке, мы сами готовили ужин — так было экономней. Часто наш завтрак состоял из ломтя черного хлеба со сливочным маргарином и чая с сахаром. Больше года после окончания института я испытывал стойкую аллергию к чаю, а наличие маргарина в сливочном масле безошибочно определяю до сих пор. Запомнился случай на алма–атинском базаре. Мы с Ермеком Мировым отправились на базар за продуктами. В конце буднего дня выбор был небольшой. Мой приятель подошел к мордастой тетке и жалобным голосом обратился к ней: «Тетенька, мы студенты, продайте нам картошку подешевле!» Тетка нашлась быстро: «Студенты! А потом начальниками станете! Не буду я вам продавать дешевле!».

С другим однокурсником — Амантаем Шишингарином у меня связан другой памятный случай. На производственной практике в Кокчетавской области Казахстана в 1963 году мы набрали в библиотеке всякого чтива. Я обратил внимание на то, что Амантай по вечерам сосредоточенно углубляется в одну из книг. Поинтересовался, что он читает, оказалось — сборник стихов Фета. Я был шокирован! Молодой казах из провинциальной глубинки и увлечен Фетом!

К своему стыду слышать то о поэте я слышал, но вот чтобы читать его стихи… Во мне заговорило любопытство, а возможно, и ущемленное самолюбие. Я тоже ознакомился с творчеством Фета и, с того времени, осталось в памяти его четверостишие:

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой — душа и мысль моя.

Как знать, возможно, этот эпизод сыграл не последнюю роль в том, что я — инженер, технарь — спустя сорок пять лет издам свой сборник стихов.

Амантай как–то рассказал, что его отца зовут Кенжитаем, а деда — Шишингары. С тех пор в шутку я часто здоровался с ним так: «Приветствую тебя, Амантай, сын Кенжитая, внук Шишингары!». В ответ этот сдержанный и немногословный парень доброжелательно улыбался.

Казахов и русских на нашем факультете было приблизительно поровну. Не помню ни одного конфликта на национальной почве. Комнаты в общежитии были на пять–шесть человек, жили мы, как правило, вперемешку, и теплые чувства ко многим студенческим друзьям–казахам сохранились на всю жизнь. Со мной в комнате жили отличные ребята казахи: Сыдихов Шапих, Миров Ермек, Сагинтаев Нуралы. В доброй памяти сокурсники: Набиев Жуагашты, Утарбаев Жетыбай, Бисенов, Бисенгалиев, Исламбакиев, Кожин, Кудасов и другие. В памяти наши девочки, а их на курсе из семидесяти студентов было четыре: Галя Кердот, Лариса Шабанова, Вера Тараева, Света Илюшина. Своей неординарностью отличались городские ребята: Виктор Маценко, Николай Горшков, Анатолий Сухотерин, Мишка–татарин (фамилии не помню). Все они, каждый на своём месте и каждый по своему прошли и идут по жизни достойно.

Помню Наташу — студентку геологического факультета Горного института, которую я называл «геологиня». Судьба развела нас, но добрая память о чистой дружбе с этой милой девушкой осталась навсегда. Как то, по моей просьбе, она на листочке записала для меня слова «Шотландской застольной» Баха. С тех пор я с удовольствием слушаю это музыкальное произведение в лучшем, на мой взгляд, исполнении русского баса Максимом Дормидонтовичем Михайловым.

Что касается преподавателей, среди них были те, кого я условно отношу к увы ушедшему поколению «зубров». Они являли собой профессионализм, большой жизненный опыт и высокую культуру. Считаю своим долгом привести несколько имен. Юрий Дмитриевич Зубков, заведующий кафедрой «Теоретические основы электротехники». Нередко, заметив, что мы утомились, прерывал лекцию и для разрядки рассказывал интересные истории из своей жизни времен индустриализации страны. О его эрудиции говорит тот факт, что в двести томов «Библиотеки всемирной литературы», которая начала издаваться в 1968 году, вошло большинство из 100 книг, рекомендованных нам на одной из лекций Юрием Дмитриевичем для прочтения.

В число «зубров» входили наш первый декан факультета Алексей Андреевич Захаров, читавший курс «Станции, сети, системы», наш последний декан Хасан Тасбулатович Тасбулатов — курс «Электрический привод» и другие. В конце тридцатых годов Тасбулатов попал под колесо репрессий, но легко отделался — был отправлен на поселение в Киргизию. Узнав, что я из Киргизии, в шутку, доброжелательно называл меня «киргизом».

Много памятных событий произошло в студенческие годы. Самое значительное — полет Юрия Гагарина в космос. Никогда не забуду тот яркий, солнечный апрельский день 1961 года, энтузиазм и неподдельную радость людей. На мой взгляд, XX век отмечен двумя наиболее значимыми для нашей страны и нашего народа вехами — это День Победы 9 мая 1945 года и полет Юрия Гагарина.

Важным, в студенческие годы, было прочтение рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в журнале «Новый мир». Это был первый звонок к осознанию трагических событий времен культа личности Сталина. Тогда же и вот уже более пятидесяти лет я стал почитателем журнала «Иностранная литература». Сколько замечательных авторов и произведений было подарено мне этим журналом! Последние годы журнал стал посредственным — признак времени, всё к чему прикасаются либералы — чахнет.

В 1963 году на экраны вышел американский боевик «Великолепная семерка» незабываемый фильм, прорыв Голливуда в СССР. Странно, но увлечение в студенческой среде группой «Битлз» не задело меня. Зато творчество Галича, Окуджавы и Владимира Высоцкого сразу и навсегда легло на душу!

В Алма—Ате, у меня появилась уникальная возможность приобщиться и повысить свою театральную и музыкальную культуру. В то время по доступной цене можно было приобрести абонемент на просветительские концерты Казахского государственного симфонического оркестра. Они проходили в осенне–зимний период дважды в месяц. Каждая встреча с оркестром посвящалась одному из композиторов. На сцену выходил искусствовед, который рассказывал биографические данные композитора и о его творчестве, об истории создания и содержании симфонического произведения, которое затем исполнял оркестр. До сих пор в памяти вечера, посвященные Чайковскому, Глинке, Мусоргскому, Моцарту, Равелю, Листу и другим композиторам.

Появилась привычка регулярно ходить в республиканский оперный театр. Билет на галерку стоил копейки, а когда в театре не было аншлага, после звонка можно было с комфортом расположиться и в партере. Помню замечательного казахского певца — баритона, народного артиста СССР Ермека Серкебаева в «Севильском цирюльнике». Позднее появился тенор, с высокой культурой исполнения, и тоже народный артист СССР Алибек Днишев. И конечно, в душе, в память о Казахстане, Алма — Ате и студенческих годах казахская национальная мелодия «Сары арка — Золотая степь» в исполнении оркестра национальных инструментов.

Студентом, в меру своих скромных возможностей, я начал приобретать пластинки с записями классических произведений, заложив основу фонотеки. В общежитии прослыл меломаном. Помню, в нашу комнату влетел Борис Клаптенко: «Ты слышал, как поет Борис Штоколов?» «Нет?» — «Послушай и запомни! Это второй Шаляпин!»

Борис — высокий, крепкий парень, поступил в институт сразу после службы в Морфлоте и ему особенно было приятно, что Штоколов, в свое время, окончив школу юнг служил на крейсере «Киров». Великий русский бас, народный артист СССР Борис Тимофеевич Штоколов ушел из жизни 6 января 2005 года.

Пролетели пять лет незабываемой студенческой жизни. Дипломный проект я защитил на «отлично». Тема диплома была неординарной, над ней я работал руководствуясь специальной литературой и журнальными статьями. Моим руководителем дипломного проекта был начальник одного из научно–исследовательского и проектного института. Он предложил мне место в своём отделе с тем, чтобы продолжить работу теперь уже над кандидатской диссертацией. Однако от этого заманчивого предложения пришлось отказаться. В Киргизии меня ждала жена Капитолина и годовалая дочь Наташа.

Увы! Первый брак оказался неудачным. Недаром сказано: «Нет большей бессмыслицы, нежели плющ благоразумия на зелёных ветвях молодости».

Что касается диссертации, то «свято место пусто не бывает». Через несколько лет по приезде в Алма—Ату я традиционно навестил свой институт и на профильной кафедре встретился с молодым сотрудником — Иваном Подгорным — инженером предыдущего выпуска. Он сообщил, что защитился по моей теме, листал мой дипломный проект.

Тогда же я поехал в Центральный парк им. Горького навестить свой студенческий дом, но меня ждало разочарование! Наше старое, дореволюционной постройки общежитие исчезло — на его месте была разбита прямоугольная цветочная клумба. Оставалось сесть на скамейку, предаться воспоминаниям и погрустить.