Европа и ГМ-продукты
Европа и ГМ-продукты
Законодательство ЕС в отношении трансгенных продуктов — сложное и непрерывно меняющееся. Оно развивалось параллельно с открытием рынка для ГМ-пищи.
В 1997 году вступило в действие положение 258/97 о “новых продуктах питания”, под которыми подразумевалась пища, изготовленная из компонентов, отличающихся от натуральных. Оно отменило часть статей предыдущего положения 90/220/ЕЕС, относящихся к допуску на рынок ГМ-продуктов, и ввело их маркировку. Теперь предусмотрен ряд процедур безопасности в отношении ГМ-культур, в том числе долгосрочный мониторинг, оценка “существенной эквивалентности”, аллергического потенциала, воздействия генов-маркеров, определение допустимого процента содержания ГМ-компонентов в обычной пище и т. д. Хотя новое положение является несомненным шагом вперед на пути уменьшения риска для здоровья и окружающей среды, исходящего от ГМ-организмов, допустимый уровень содержания ГМ-компонентов в обычных продуктах все еще находится в процессе обсуждения. К тому же, по мнению экологов, новая процедура не отличается прозрачностью.
С 1985 года (года выдачи первого патента в США на ГМ-продукт) выдано уже 10778 патентов на ГМ-растения в США и 200 на ГМ-животных. В Европе ГМ-продукцию патентуют с 1997 года. К примеру, Monsanto запатентовала ГМ-сою, а Zeneca — все ГМ-помидоры. Патент — временная легальная монополия на коммерческую эксплуатацию изобретения. Под это понятие сегодня попадают и различные формы жизни. Патент — эксклюзивная легальная защита на 17–25 лет. Чтобы использовать запатентованное изобретение, необходимо иметь разрешение от владельца патента. Итак, чтобы выращивать ГМ-помидоры, надо сначала заплатить корпорации Zeneca.
В мае 1998 года Европейский парламент разрешил компаниям патентовать живые организмы, в том числе “элементы, выделенные из человеческого организма”. Всего лишь за три года до этого фактически идентичное положение выставлялось на голосование, и было признано неэтичным. Что изменилось, кроме финансовой мощи “продавливавших” это положение корпораций? Ничего.
В октябре 1998 года голландское правительство заявило отвод этому постановлению. В 1999 году к нему присоединилось правительство Италии. Эти страны обеспокоены тем, что ряд пунктов постановления ущемляет экологическое законодательство стран и права потребителей. Было заявлено, что процедура принятия документа содержала ряд нарушений; постановление в дальнейшем может повлиять на благополучие развивающихся стран; оно может затруднить доступ к качественному медицинскому обслуживанию граждан Евросоюза; оно подрывает социально-экономическую и экологическую безопасность стран-членов союза. К тому же Евразийская патентная конвенция, принятая в 1973 году, запрещает патентование растений и животных. А данное постановление обошло этот запрет, разрешив монополизировать целые урожаи.
Эти патенты не имеют ничего общего с патентами на изобретения, это всего лишь средство завоевать рынок. Но те, кто поддерживает патентование жизни, утверждают, что так достигнуто улучшение европейского патентного законодательства. И это несмотря на то, что данное патентное постановление нарушает целый ряд международных соглашений, подписанных членами ЕС во время Конференции 1992 года в Рио-де-Жанейро, особенно — ограничений по Конвенции о биоразнообразии.
Ратификация Конвенции налагает на страну обязанность обеспечивать в биотехнологической патентной системе честное и равное распределение выгод, учитывая интересы развивающихся стран, где в основном и сохранилось разнообразие видов. Несмотря на то, что во время 4-й конференции сторон Конвенции в 1998 году 49 делегатов высказались за включение этого тезиса в текст постановления, так как в противном случае документ попросту легализует биопиратство, члены Европарламента к этому не прислушались и не изменили текст. И даже более того, Комиссия ЕС убрала 76 поправок, которые ограничивали биопиратство.
Теперь человеческие гены, клетки и органы могут стать чьей-то собственностью, та или иная фирма может получить эксклюзивные права на использование человеческих генов. Например, Евросоюз в 1998 году даровал компании Biocyte патент на все кровяные клетки пуповины новорожденных.
В Западной Европе существует очень сильная общественная оппозиция генномодифицированным продуктам питания, что вынудило представителей биоиндустрии начать поиск новых рынков сбыта своей продукции. В результате многие страны Восточной Европы, в том числе и Украина, где общественность менее информирована о ГМ-продуктах, а законодательство лояльное к вторжению транснациональных корпораций, стали удобной мишенью для последних.
Генная инженерия может многое. Представьте себе лужайку, на которой не надо подстригать траву, потому что она растет до определенного уровня, орхидеи, светящиеся, если их пора поливать, кукурузу, не боящуюся сорняков. Уже стали реальностью зеленые розы, голубой хлопок, ромашки, зацветающие по команде, биоразлагаемая пластмасса, выращенная на полях.
Уже генетически измененные бактерии применяются для нейтрализации токсических отходов, это кажется более опасной затеей, чем просто выращивать бактерии. Дальше — больше: организмы, которыми сегодня манипулируют ученые, гораздо сложнее, чем бактерии. Это или млекопитающие, или растения, или то и другое вместе.
Теперь урожаи генетически измененных соевых бобов, маиса, помидоров, масличных, картофеля растут и зреют на полях и в оранжереях, разбросанных по США, Канаде, Австралии, Аргентине, многим другим странам. В США 9 % картофеля, 32 % кукурузы и 38 % соевых бобов — генные мутанты. Если же сложить вместе площадь всех трансгенных посевов, получится поле величиной с Великобританию. И это только начало!
На исследования в области биотехнологии транснациональные корпорации тратят огромные деньги, но считают, что дело того стоит. Компания Monsanto выделила 2,5 миллиарда долларов на выращивание нового сорта маиса, а специализирующийся на хлопке концерн Delta 8 Pine выложил 1,9 миллиарда долларов. Крупнейшие химические компании спешно меняют профиль — американские Novartis и Monsanto, французская DuPont и немецкая Hoechst объявили о продаже или закрытии своих химических подразделений. Химия уже не в моде. На потоке — продукция генной инженерии.
Примерно 60 % пищи на полках американских магазинов содержат вкрапления чужеродных генов. И тем не менее это всего лишь крохотная часть из того, что биотехнические гиганты планируют запустить в массовое производство. Речь идет не только о сельскохозяйственных культурах. Кукуруза, самостоятельно убивающая вредителей и устойчивая к гербицидам, пробралась даже в консервативную Европу. Это уже не новинка, равно как и “помидор с жабрами” — помидор, в который для увеличения морозоустойчивости вживили ген плоской североамериканской рыбы. Кстати, именно этот гибрид овоща и рыбы получил кличку “завтрак Франкенштейна”; противоестественное сочетание не могло не насторожить обывателя, сколько бы генетики ни твердили: “Из гена рыбы не получится рыба”.
Производители ГМ-продуктов добиваются, чтобы при отказе от этой продукции страна-импортер предоставила доказательство стопроцентной опасности продукта. А почему не наоборот? Пусть производители докажут стопроцентную безопасность продукта. Но об этом и речи быть не может, потому что такое — невозможно.
На наших глазах рождается новая отрасль знаний, нутрацевтика (от nutrition — питательный, и фармацевтика). Речь идет о создании продуктов, обладающих лекарственным эффектом. Например, в генную структуру банана встраивают ген, противодействующий вирусу гепатита. Созданы помидоры, помогающие при заболеваниях простаты. Создан генетически измененный рапс, содержащий особенно много бета-каротина (предварительная ступень витамина А). Считается, что он позволит помочь людям с ослабленным иммунитетом и нарушениями зрения, возникающими из-за острого дефицита витамина А.
Таких больных особенно много в странах третьего мира.
И речь не о том, что людей не надо лечить, — надо. Проблема в другом. Модифицированные растения, устроившись в окружающей среде, изменяют ее. На планете — эколого-социальный кризис, грозящий глобальной катастрофой. Человек вышел далеко за естественные рамки, “выделенные” ему биосферой, и ответ биосферы может быть скорым и ужасным. В этих условиях плодить ГМ-монстров — означает усугублять ситуацию.
Биотехнологии добрались и до деревьев. В них введены новые гены, дающие устойчивость к вредителям и болезням. Уже существуют сосна, эвкалипт и черный тополь, генетически измененные так, что из них намного легче извлекать древесную пульпу. Можно сделать древесину мягче или, наоборот, повысить ее плотность и прочность. В недалеком будущем будут выращивать специальные деревья: невысокие, но толстые, быстрорастущие “столбики” с прочной древесиной, их стволы даже не будут сужаться кверху. Другие технологии позволят ускорить рост деревьев зимой, вывести фруктовые деревья-коротышки, чтобы удобней было собирать урожай.
Эксперименты ведутся и в другой области — области запахов. Манипуляции с генами, отвечающими за запах, позволяют вывести растения с любым ароматом. Кажется, как хорошо. Но так ли все хорошо на самом деле? Почему Европа ведет себя подозрительно и недоверчиво? Еще не так давно нас уверяли, что подкормки для крупного рогатого скота, сделанные из павших животных, абсолютно безвредны. А сегодня каждый слышал о “коровьем бешенстве”. Говорят, фермерам выгодно приобретать семена со встроенными генами. Такие растения будто идеально предназначены для сельского хозяйства “по-американски”. Гигантские, уходящие за горизонт поля монокультур — просто рай для вредителей; и появление ГМ-маиса или ГМ-сои с генами естественного инсектицида выглядят спасением. Теперь уже 90 % фермеров предпочитают покупать высокотехнологичные семена каждый год, хотя они стоят значительно дороже обычных. А оставлять часть урожая на будущий год в качестве семян считается недопустимым нарушением договора, и специальные инспектора контролируют фермеров. Исчезла зависимость от вредителей, появилась зависимость от поставщиков семян и инспекторов.
А в Европе такой судьбы для себя не желают. Экспортные потери США составили 20 млн долларов только оттого, что Франция отказывается покупать и возделывать генетически измененный маис. Австрия и Люксембург запретили производство генных мутантов. Греческие крестьяне под черными знаменами ворвались на поля в Беотии, в Центральной Греции, и уничтожили экспериментальные плантации с помидорами. 1300 английских школ исключили из своих меню пищу, содержащую трансгенные растения, а Франция очень неохотно и медленно дает одобрение на продажу новых продуктов с чужими генами. В ближайшее время Европейский союз должен принять способ ясной маркировки всех продуктов — есть ли в нем генетически измененные ингредиенты, и если есть, — до какой степени они изменены.
Итак, внутренний рынок Европейского союза по-прежнему остается бастионом, недоступным для биотехнических компаний. В ЕС разрешены только три вида генетически измененных растений, а если точнее — три сорта кукурузы. В США же таких продуктов насчитываются десятки, а скоро будет их сотни.
Чего же именно опасается дальновидная Европа? Можно ли с уверенностью утверждать, что чудо-растения биологически опасны? Например, кто гарантирует то, что пища с генетически измененными составляющими не приведет к появлению новых видов аллергий у людей? Такие продукты вполне могут нарушить баланс микроорганизмов в нашем кишечнике. Или, если разобраться, зачем нужен рапс с повышенным содержанием жирных ненасыщенных кислот? Ведь можно просто добавить в пищу хорошего растительного масла. Кстати, в масло из генетически модифицированного рапса следует добавлять витамин Е в качестве антиокислителя, иначе полезные жирные кислоты распадутся на потенциально канцерогенные радикалы. К чему такие сложности — вот в чем вопрос.
Или возьмем, например, историю с картофелем и антигеном гепатита. Ученым удалось вживить ген, препятствующий возникновению гепатита, в картофель. Мыши, сидевшие на диете из картофеля-мутанта, оказались иммунные к этой болезни. Но это мыши. А кто из людей станет есть сырой картофель? Между тем, варка разрушает антиген, и картофель никого не лечит. Так нужно ли было тратить время и деньги на возню с генами?
Компании, производящие генетически измененные продукты, отметают подобные сомнения как паникерскую чепуху, обычный страх перед прогрессом. Понятно, они тратили деньги не ради чьего-то здоровья, а ради расширения продаж и прогрессивного увеличения прибыли. Генетическое вмешательство, говорят они, всего лишь ускоряет процесс “селекции”, с которым люди знакомы давным-давно. Люди всегда вмешивались в природу, говорят сторонники такого прогресса, только теперь мы можем делать это более качественно и быстро, выбирать необходимые характеристики и сразу “прикладывать” к нужному объекту, а не идти старым путем проб и ошибок. Об этой подмене понятий уже сказано: селекционеры никогда не скрещивали свинью с картошкой. Они свинью картошкой кормили.
Если вы заливаете поля гербицидами и погибает все живое вокруг, кроме вашего урожая, вам это приносит выгоду, безусловно, а природе вредит. Считается, что ГМ-культуры наносят меньше вреда окружающей среде, потому что можно обойтись без такого варварства. И, разумеется, нет технических проблем, препятствующих тому, чтобы засадить все поля сельскохозяйственными культурами, устойчивыми к болезням, вредителям, гербицидам и пестицидам. Но если ген устойчивости к гербицидам есть в каждой клетке растения, высаженного на миллионах гектаров, рано или поздно при перекрестном опылении он перейдет к диким родственникам этих растений. Закрепившись в будущих поколениях, ген устойчивости к гербицидам даст суперсорняк, который никакой химией не убить.
Генетическое загрязнение планеты намного страшнее химического или радиоактивного. Мы помещаем живые организмы без всякой эволюционной истории в среду, которая не знает, как к ним приспособиться. Вот в чем принципиальная разница между селекционной работой и генетическими экспериментами — время! Манипуляции с генами не оставляют времени на проверку, повредит это новшество окружающей среде, или нет. Если вдруг окажется, что повредит, обратный путь будет найти намного труднее, если вообще такой путь возможен.
Уже сегодня тысячи ферм в Европе, США и развивающихся странах переходят на “старый” способ производства продовольствия. Это возврат к традиционной гармонии сельского труда, отказ от насилия над природой. На органичных фермах коровы пасутся на зеленых лугах, их не приковывают к кормушке и не пичкают белками, а земля родит без всякой “химии” и генной инженерии. В настоящее время в Европе производят органичных продуктов на 25 млрд долларов.
Г армоничная, естественная пища становится все более популярной. И продают ее не только в магазинах для богатых эксцентриков. Естественные продукты — от клубники и говядины до вина и шоколада — в Европе встретишь везде: в супермаркетах, в компаниях, развозящих продукты по домам, и едва ли не в каждой маленькой лавочке на углу. Органичная еда обходится потребителю дороже, но люди готовы платить за то, чтобы овощи и фрукты, которые попадут на их стол, не поливали ядами и не удобряли “химией”, а животные, чье мясо они едят, паслись на лугах, а не провели бы всю жизнь в состоянии стресса под крышей, по колени в навозе жуя корм, сделанный из падших коров.
Природные продукты чище и полезнее, но они еще и вкуснее, а их производство наносит минимальный вред окружающей среде.
Органичное хозяйство окупается не скоро; прибыль такая ферма начинает приносить лет через десять. Но по эффективности “чистое” сельское хозяйство не уступает “индустриальному” с его химией и генной инженерией, а в будущем, возможно, даже сможет превзойти его. На органичной ферме вместо химических удобрений и пестицидов человеку служит сама природа: птицы и полезные насекомые (например, божьи коровки) пожирают вредителей, а почва удобряется запашными культурами, которые идут и на фураж. Уже сегодня урожаи органичных полей, садов и огородов ничуть не меньше, чем там, где используют все достижения современной химии.
Рост урожаев в последние полвека, по меньшей мере, наполовину обеспечили не химикаты, а селекция и использование прогрессивного управления и контроля. Например, на основе фотоснимков полей, сделанных со спутника, можно точнее оценить состояние почв и рассчитать, какие культуры будут лучше расти на этих почвах. Вот это и есть “новая зеленая революция”, а не биотехнологии без границ!
Нам говорят, что спасение от голода лежит во внедрении биотехнологии в странах третьего мира. Но вот мнение организации Christian Aid, оказывающей гуманитарную поддержку развивающимся государствам. В отчете под названием “Продажа самоубийства: сельское хозяйство, ложные обещания и генетические изменения в развивающемся мире” сказано, что применение высоких технологий делает более уязвимыми малые фермерские хозяйства, из которых, собственно, и состоит основная масса производителей сельскохозяйственной продукции в отсталых странах. Индийские фермеры, покупающие дорогостоящие гибридные семена хлопчатника, залезают в такие долги, что уже сотни из них, разорившись, покончили жизнь самоубийством.
Одно из самых опасных свойств модифицированных семян — это их “конечная технология”. Ученые добились того, что растения, идущие на продажу, стали бесплодными, не способными производить семена. Это означает, что фермеры не могут собрать семена на следующий год, и должны покупать их снова. А ведь в настоящее время 80 % урожаев в развивающихся странах получают из выращенных фермерами семян. Понятно, что основная цель “конечной технологии” — в повышении доходов компаний, производящих семена.
Этот отчет основан на исследованиях, проведенных в Индии, Эфиопии и Бразилии. В нем указано несколько причин, по которым генетически измененные растения считаются опасными:
— они представляют угрозу для выживания миллионов мелких фермеров;
— они сосредоточат контроль над мировыми пищевыми ресурсами в руках небольшой группы людей.
Всего десять компаний могут контролировать 85 % глобального агрохимического рынка и лишат западных потребителей свободы выбора в приобретении продуктов.
Мелкому фермеру ничего не остается делать, как только уступить нажиму крупных компаний и принять новую технологию. Но от того, что станет с фермерами в бедных странах, напрямую зависит судьба потребителей в развитых странах. Если фермерам не останется ничего другого, как только выращивать генетически измененные культуры, то продукты, импортируемые оттуда развитыми странами, скоро окажутся все генетически измененными. И тогда выбора у нас уже не будет.
Глобальный мир устроен так, что зерно, брошенное в землю в Колумбии или Пакистане, рано или поздно “взойдет” на наших тарелках”[60].