Кража, или Кому достались секреты правозащитников

Кража, или Кому достались секреты правозащитников

Эта история не выдумка, а самая что ни на есть настоящая. Произошла она со мной накануне нового, 2009 года. Прямо в здании Общественной палаты средь бела дня у меня украли мобильный телефон. Вернее, я вспомнил, что оставил его на стойке внизу. Вернувшись через несколько минут, телефона я уже не нашел. Кругом было много народу, большая суета: одна общественная организация прямо в холле проводила презентацию своего проекта, люди подходили к стендам, общались с менеджерами организации. Я подошел к охране в надежде, что моя пропажа находится у них. Но они как назло ничего не видели. Я вернулся в кабинет и понабирал свой номер со стационарного телефона. В ответ приятный женский голос сообщил мне, что номер временно недоступен. «Украли», – понял я, так быстро не успели бы сесть батарейки, я заряжал утром. Помаявшись еще какое-то время и на всякий случай еще раз обследовав весь первый этаж, где телефон теоретически мог находиться, я, расстроенный, поехал домой.

Особенно было неприятно, что в записной книжке мобильника находились конфиденциальные телефоны известных и уважаемых людей, имелось даже несколько паролей к адресам электронной почты, которые члены Палаты доверительно мне предоставили. Попади эти данные в недобрые руки… В общем, моя рассеянность могла привести к тому, что важная информация могла стать всеобщим достоянием. Очень не хотелось подставлять людей, дорожащих своей репутацией и доверивших мне свои секреты. Что делать? Заявлять в милицию? Скорее всего не найдут, да и мороки не оберешься. В отделение, как на работу ходить придется, а это нервы и время, которого и так в обрез. Не проще ли купить новый телефон и восстановить потерянные номера?

Я вспомнил, что в здании Палаты есть камеры видеонаблюдения, а значит, несложно понять, куда задевался мой мобильник, если эта территория попадает в объектив камеры.

На следующий день, придя на работу пораньше, я первым делом отправился к начальнику охраны, и мы с ним вместе начали просматривать видеозапись. Кадры напоминали немое кино. По холлу ускоренно курсировали мои коллеги, члены Палаты. Наконец камера показала, как я подошел к стойке недалеко от охраны, оставил небольшой черный предмет и ушел. После этого через минуту-другую к стойке подошел молодой человек, участвовавший в презентации, накрыл мой телефон своей курткой, осмотрелся по сторонам и не спеша стал выходить из здания. После его ухода никакого предмета на стойке не оказалось. Изображение, правда, было не очень хорошим, мелкие детали, такие, как телефон, было не разобрать. Охрана сразу назвала фамилию этого человека.

Честно говоря, я не знал, что делать. С одной стороны, те люди, с которыми я работал в Общественной палате: Анатолий Кучерена, Мария Каннабих, Олег Зыков – все время говорили, что у нас судебная машина слишком жестко работает в отношении тех, кто совершил незначительные правонарушения, и отправляет их на несколько лет в тюрьму за подобную кражу. Молодые ребята двенадцати-четырнадцати лет по нескольку месяцев вынуждены сидеть в следственном изоляторе и за это время всего лишь раз или два видеть следователя, ведущего их дела. Это при том, что вина их еще не доказана, а значит, сохраняется вероятность, что они не виновны.

В общем, с одной стороны мне хотелось, что называется, полюбовно постараться договориться с воришкой, убедить его вернуть телефон. С другой стороны, проконсультировавшись со своим знакомым, работавшим следователем и изнутри знавшим все стороны этой работы, я понял, что человек, укравший у меня телефон, может меня выставить вымогателем. При желании хороший адвокат в пух и прах разобъет все мои доказательства, потому что изображение на пленке не очень четкое.

Да и почему, я собственно, должен бояться? Я отправился в ближайший отдел милиции и написал заявление, оставив координаты организации, которая проводила презентацию, и фамилию предполагаемого воришки. Через несколько часов мне на мобильный позвонила перепуганная руководитель организации, накануне проводившей презентацию, и дрожащим голосом сказала, что она ни в чем не виновата и телефон не брала.

Я понял, что начали работать оперативники. Действовать они решили без излишних сантиментов, но мне в чем-то импонировал их стиль. Вообще, надо сказать, в милиции по-прежнему работает немало добросовестных и порядочных ребят. Так вот, оперативники по цепочке обзванивали сотрудников организации, пока не узнали контактов похитителя моего телефона. На вопросы любопытных, зачем им нужен телефон коллеги, они прямо в лоб отвечали, что из Общественной палаты пропали секретные данные, да еще некоторые разработки суперсовременного танка. В общем, дело пахнет государственной изменой, даже шпионажем, и их коллега подозревается в краже.

То же самое они сказали по телефону самому воришке. Доводы подействовали так, что к вечеру он сам привез телефон в милицию и сказал, что взял его случайно, просто перепутал с телефоном жены. На вопрос, зачем он его отключил, похититель так и не сумел ничего ответить, просто разводил руками, ссылаясь на рассеянность.

Вечером того же дня я отправился в отдел милиции. Перед этим некоторые мои коллеги убеждали меня, чтобы я пожалел парня и забрал свое заявление, мол, и так на всю жизнь запомнит. Зайдя в отдел, я сказал заместителю начальника, что в принципе готов забрать заявление, что не хочу ломать судьбу молодому человеку, достаточно будет получить обратно свой телефон. Офицер заверил меня, что похититель телефона получит условный срок, ни о какой тюрьме речь не идет, он сегодня же вернется домой. Но зло не должно оставаться безнаказанным.

Конечно, во многом я был с ним согласен. Почему, собственно говоря, человек, преступивший закон, должен отделываться легким испугом? Тем более что вором оказался далеко не ребенок, а тридцатилетний мужик, возглавлявший какое-то пиар-агентство. Но сомнения в правильности моего решения не проходили. Я позвонил двум очень уважаемым мной членам Общественной палаты. Анатолий Кучерена сказал мне просто – я должен сам решить, что делать. Совершать безнаказанные поступки нельзя, за все надо отвечать. Мария Каннабих тоже сказала, что я сам должен сделать свой выбор.

Я решил оставить заявление, но еще раз попросил, чтобы наказание было не слишком суровым. Через две недели, за несколько дней до Нового года, мне вернули телефон в целости и сохранности, я стер из него на всякий случай все записи и перенес их в записную книжку. Как предчувствовал – уже в начале января он у меня случайно выпал из кармана, но было уже не обидно и не опасно. Один мой товарищ пошутил: «Хорошо, что на той видеозаписи не оказался какой-нибудь известный правозащитник, страдающий клептоманией. Тогда бы уж точно пришлось договариваться полюбовно, скандалы нам не нужны».