II.
II.
«Правда», конечно, это экстремальный пример. Старожилы могут вспомнить десятки других советских редакций, сотрудникам которых не подошли бы сусловские галоши или сорокинские диалоги. Редакций, в которых царили смех, веселье, и плохо скрытый мягкий антисоветизм. Еще одна цитата из советских журналистских мемуаров: «Журналисты расселись прямо на снегу, поджав под себя ноги, и пустили бутылку по кругу. Пили сдержанно, по глотку, стараясь никого не обидеть, не обделить. Идиллию нарушила трель милицейского свистка:
- Кто такие? Бомжи? Документы, конечно, отсутствуют?
«Бомжи» полезли в карманы за удостоверениями.
- Корреспондент газеты… - прочел один из милиционеров.
- Заведующий отделом, - произнес второй.
- Редактор, - начал было третий и, поперхнувшись, закашлял.
Стражи порядка изрядно подрастерялись, примолкли. Инициативу на себя взял старший по званию:
- Дорогие друзья! - гаркнул он. - Разрешите присоединиться?«
Стоит, очевидно, делать скидку на особенности восточного менталитета героев этой сценки (цитата взята из мемуаров бывшего главреда газеты «Грозненский рабочий» Дмитрия Безуглого), но что-то подобное - и в смысле «бутылка по кругу», и в смысле «разрешите присоединиться?» могло, конечно, произойти в любом советском городе, даже в Москве. Журналист - это номенклатура. Милиционер, да и вообще кто угодно, сочтет за честь выпить с журналистом, и вообще, как сказал писатель Юрий Бондарев на XIX всесоюзной партконференции, газетой можно прихлопнуть не только муху, но и человека. Одно слово - власть, и недаром в девяностые журналисты и политики так любили называть прессу четвертой властью. Власть, конечно.
Странно, что поговорки про четвертую власть не было в обиходе советских журналистов - ведь все видимые признаки власти (не «над умами и душами», а именно власти, начальства) достались журналистам девяностых от совка - и Союз журналистов, и Домжур, и знаменитый журфак МГУ, и «большое жюри» Союза журналистов, пытавшееся решать этические проблемы - я однажды ходил на такое заседание; «большое жюри» разбирало персональное дело нынешнего главреда «Русской жизни», написавшего что-то неуважительное о современном искусстве - натурально, сидели за круглым столом почти правдистские пожилые мужчины и решали, вынести нашему Ольшанскому порицание или простить на первый раз. Помню покойного Александра Евгеньевича Бовина, тихо проспавшего все заседание, - от него, впрочем, и не требовалось никаких речей, его задача была - осенять.
А журналистам «Известий» до, по крайней мере, недавнего времени вместо ламинированных пресс-карт, как в остальных редакциях, выдавали настоящие советские бордовые корочки, и даже моего недолгого известинского опыта (два месяца) хватило, чтобы запомнить, как магически действовали такие удостоверения на мелких начальников в провинции.