Идейная солидарность, цеховая заинтересованность, объединение принципов, групповщина, корпоративная мафиозность, кумовство, куначество… Кукушка хвалит петуха, рука руку моет, один за всех, тогда и все за одного, как не порадеть родному человечку, - золотые правила общения, и, придерживаясь их, можно многого достичь. Истина, конечно, дороже друга Платона, но соратник дороже и истины, и Платона, и друга. Только наивные люди думают, что технологии пиара - современное изобретение. На них держится и история, и история искусства, и только они дают возможность попадания в вечность.

У испанского художника семнадцатого века Хусепе Рибера есть замечательная картина под названием «Аполлон, сдирающий кожу с Марсия». На ней олимпиец, с лицом божественным и строгим, похожий на белокурого арийца, запустил пальцы под кожу поверженного сатира и легким движением готов содрать ее с живого беззащитно распластанного тела. Как шинель с Акакия Акакиевича. Под артистическими пальцами бога уже обнажилось кровавое пульсирующее мясо, рот Марсия разодран отчаянным криком, но прекрасные и правильные черты аполлонова лица не тронула ни малейшая морщинка, и пальцы его музыкальны и нежны, и мучение ближнего преподносится им как виртуозная игра на музыкальном инструменте. Бог торжествует победу над тем, кто дерзнул покуситься на его авторитет, кто посмел соперничать, надувать щеки, дуя в свою дурацкую дудку, пытаясь принизить величие лиры. Аполлон прекрасен в первую очередь тем, что именно ему олимпийская мафия присудила пальму первенства, а Марсий - чернявый, бородатый, расхристанный неудачник, похожий на левого богемного деятеля, на какого-нибудь члена группы «Новые тупые». Марсий, однако, со своими неудачами и мохнатыми козлиными ногами человечен, Аполлон же - жуткий садист. За деревом толпятся свидетели расправы, марсиевы однокашники. Они заткнули себе уши, не в силах перенести вопля жертвы, и сами вопят почем зря, от ужаса и безнадежности. Миф высокого искусства торжествует, реальность освежевана и наказана. Все в этой картине прекрасно, и она чудесно демонстрирует иерархию, что свойственна высокому искусству. Всегда и во всем.

Вот, например, Рим Рафаэля. Словосочетание «Рим Рафаэля» должно вызывать в культурной памяти картину яркую и светлую, подобную воспоминанию о сне, когда-то увиденном со столь отчетливой убедительностью, что он превратился в реальность: резкие силуэты пиний на фоне синего неба, солнечный свет на мраморе руин, виллы среди виноградников, торжественные процессии, много красивых людей, папа Лев X, грузный, тяжеловесный, восседает, как истукан, на золоченых носилках на плечах дюжих швейцарских гвардейцев, с лицом величественным и безразличным, исполненным многих знаний и многих печалей. Аполлонов город. Рим всегда был и будет центром мира. Все дороги ведут в Рим, и ни одна дорога не ведет из Рима.

На самом деле Рим был небольшим, неопрятным городом. Улицы были узки и зловонны, большая часть горожан жила в лачугах, кое-как сложенных из всего, что попадало под руку, фасады церквей были лишены какого-либо декора, мостовые на улицах отсутствовали, так что любое уличное движение сопровождалось клубами пыли. Малейший дождик приводил к тому, что пыль превращалась в грязь, и зловонно гнили кучи мусора, которые никто не убирал. Люди на улицах были ободраны, злы и алчны, у них были плохие зубы и воняло изо рта. Рим был населен сплошными Марсиями, и дороги, ведущие в Рим, были опасны, они пролегали среди пустошей и болот, полных разбойников и москитов. Папа Лев X был болезненным стяжателем и завистником, кардиналы - кучкой прохвостов-кровососов, а монахи - толпой невежественных дармоедов.

Ну и что? «На самом деле» никогда не существует. Реальность призрачна и обманчива, она мгновенно исчезает без следа. Никому до нее и дела нет, занимает она мысли только грубых неопрятных людей с дурным запахом изо рта. В культурной памяти Марсию нет места. Живые люди столь же эфемерны, как и кучи мусора: сгнили - и нет их, исчезли, зловоние выветрилось и тут же забылось. А остались фрески Рафаэля, его Мадонны и святые, их величие и красота. Афинская школа, Парнас, Диспут, Пожар в Борго, Битва Константина, Лоджии, История Психеи, Триумф Галатеи. Совершенные пропорции тел, печать одухотворенности на правильных лицах, кардиналы в алых мантиях, рослые гвардейцы, женщины с прекрасными шеями и руками. Высокая мифологичность и чистая концептуальность. Они определяют нашу культурную память.

Папа Лев X очень любил Рафаэля. Да его и невозможно было не любить. Все в нем было прекрасно. Ведь если небо, обычно не слишком щедрое на свои дары, захочет выделить кого-нибудь своей милостью, то нет тогда предела его расточительности. Личные достоинства Рафаэля Санцио из Урбино были равны его выдающимся достижениям в искусстве, и от природы он был наделен той скромностью и той добротой, что обнаруживается у людей, чья благородная человечность блистает в оправе ласковой приветливости, приятной и отрадной любому человеку при любых обстоятельствах. Все художники до и после Рафаэля люди по большей части невыносимые и своенравные до неистовства, и если не всех их можно назвать безумцами, то в том, чтобы назвать их людьми одержимыми, сплошь и рядом проявляющими теневые и мрачные черты пороков, вечных спутников искусства, не будет никакого преувеличения. В Рафаэле же не было недостатков, обычно свойственных людям его профессии, и по велению природы в нем воссияли во всем своем блеске великое обаяние, усердие, красота, скромность, добронравие и доброжелательность. Так, во всяком случае, о нем написал Вазари, и так о нем было принято говорить. Рафаэль был настоящим Аполлоном.

Была ли в этих рассказах хоть крупица правды? Какое это имеет значение, нам же известно, что «на самом деле» никогда не бывает. Рафаэль, милый провинциальный юноша, будучи во Флоренции, где налаживал карьеру, получает из Рима письмо от своего земляка и дальнего родственника Браманте, ставящее его в известность о том, что он, Браманте, договорился с папой о предоставлении Рафаэлю важного заказа. Рафаэль все бросает, скачет в Рим, покоряет папу Юлия своим обаянием, получает заказ на украшение Ватикана, сбивает со стен все, что было написано до него и печет шедевр за шедевром. Успех оглушительный, заказов масса, и вот уже Рафаэлю не хватает времени и сил со всем справляться, и вокруг него группируется целая толпа сподвижников-учеников, выполняющих за него всю черную работу, а заодно и затыкающих всех недовольных с помощью различных средств, вплоть до шантажа и кинжала. С воцарением нового папы, Льва X, Рафаэль уже вне конкуренции, ему даже удается избавиться от своего главного соперника, психопата Микеланджело, деньги и административные посты сыплются на него как из рога изобилия, все замечательно, но, к сожалению, он неожиданно умирает в возрасте тридцати семи лет, в 1520-м.

Смерть Рафаэля ничему не мешает. Наоборот, помогает, он становится бессмертным. Аполлонова машина запущена, и толпа его учеников продолжает хорошее дело, создавая все новые и новые шедевры Рафаэля. А их требуется все больше и больше, ведь теперь, в начале двадцатых годов чинквеченто, в Рим рвутся уже не только благочестивые католики, но и любители искусств со всех концов просвещенной Европы. Благодаря древнеримской архитектуре, коллекциям античности и произведениям современных художников, в первую очередь Рафаэля, Рим становится в начале XVI века центром культурного паломничества. Рафаэль при этом играет очень важную роль: ведь к его имени теперь прилагается эпитет «божественный», ранее не мыслимый ни для одного художника. Римская художественная жизнь осенена именем Рафаэля, самым известным мировым брендом, оно - гарантия признания молодого художника при дворе любого итальянского, а значит и европейского властителя. В общем, от Рафаэля никуда не деться.

На папском престоле восседает Климент VII, принадлежащий к семье Медичи. Он недавно сменил папу Адриана VI, благочестивого фламандца, чье короткое правление вызвало неприязнь большинства римлян. Адриана возмущали римские нравы, поклонение языческим статуям, росписи, полные обнаженных тел, распущенность кардиналов и всевластие итальянской красоты. Римлянам после Юлия II и Льва X фламандец казался тупым обскурантом, и Рим облегченно вздохнул с его смертью.

Хотя римское величие и римское великолепие Юлия и Льва было уже позади, да и Рафаэль умер, Рим оставался первым городом Европы. Рим создал gran maniera, самый современный стиль жизни, сочетающий грандиозность с величественностью, глубину с эрудированностью, виртуозность с уравновешенностью. Определил же этот римский стиль первых двадцати лет шестнадцатого века, тот стиль, что мы зовем Высоким Возрождением, подразумевая под ним удивительное слияние духа древнего императорского Рима с могуществом католицизма, - божественный Рафаэль. Это «Афинская школа» и Лоджии, это особый стиль всей римской жизни, упоенной своим величием, считающей Рим центром христианского мира, которому позволено все, даже преклонение перед языческой красотой.

Богатства Рима неимоверны. Церкви и соборы сияют драгоценной утварью, священники облачены в ризы, усеянные драгоценными каменьями, церквам не уступают дворцы и виллы кардиналов, а священнослужителям - римские патрицианки. Везде царит роскошь, тяжеловесная, медлительная, преизбыточная и перезрелая. Римляне обожают драгоценные камни, но не варварские самоцветы, а резные геммы и камеи, так, чтобы ценность работы еще и увеличивала ценность камня. Золотые и серебряные вещи должны привлекать внимание не только весом, но и изощренностью исполнения. Римская знать любит тяжелые огромные ковры, украшающие стены парадных зал, специально заказываемые фламандским ткачам по рисункам известных мастеров. Даже фрески подобны коврам, и интерьеры зданий сплошь покрываются пестрыми и несколько блеклыми декорациями, подражающими плетению шелковых нитей и не оставляющими ни малейшего пустого места. В моду вошли пышные бордюры, и в залах, предназначенных для пиров, огромные гирлянды из цветов и фруктов, изображенные художниками, вторят пышным выдумкам устроителей дворцовых празднеств. Сотворенная кистью живописцев иллюзия сплетается с реальностью. Гирлянды поддерживаются обнаженными юношами и девушками несказанной красоты, - Рим полон наготы и томительного, одурманивающего сладострастия. Могущественные кардиналы коллекционируют античные статуи с той же пылкостью, что знаменитых куртизанок и юных пажей, в римских дворцах и садах разлито благоуханное изобилие, пряное, возбуждающее, пьянящее.

Таков римский стиль после смерти Рафаэля. Он, правда, немного мельчает, лишается глубины, но зато приобретает еще больший размах. Художественную моду определяют ученики Рафаэля во главе с Джулио Романо, - Полидоро да Караваджо, Джованни да Удине, Пьерино дель Вага, Лука Пенни, - те, кого Себастьяно дель Пьомбо, близкий Микеланджело, презрительно и несколько завистливо назвал «бандой Рафаэля». Исподтишка, чтобы кожу не сняли.

Банда Рафаэля - роскошное определение. Корпорации искусств устроены по-разному: есть цеха, но есть и направления, есть сообщества, но и содружества, есть течения, но есть и членства. Маньеристы, символисты, импрессионисты, кубисты, концептуалисты, а также Академия художников и Прогрессивно мыслящие радикалы. И - банда Рафаэля. У всех одна задача - служение Аполлону. Аполлон - порождение корпорации, и вне корпорации нет никакого Аполлона.

Банда Рафаэля очень хороша. Все молоды, красивы, талантливы, остроумны. Они вызывают всеобщее восхищение, в их руках все основные заказы, и они определяют вкус Рима при Клименте VII, а заодно - и всей Европы. Банда Рафаэля креативна, Рафаэль ее гениально вымуштровал, и она с блеском продолжает развитие стиля своего учителя. Они прекрасно знают античность, их работы безупречно декоративны, в них бездна фантазии и остроумия. Они очень плодовиты и поверхностны. Они умеют нравиться, они профессиональны. Они заняли все ключевые посты, все главные заказчики и коллекционеры - их друзья, и никто ничего поперек им сказать не осмеливается: любого оппонента они затыкают именем Рафаэля. Они определили вкус европейского классицизма на целых триста лет.

Продолжать, тем не менее, - еще не значит соответствовать. В произведениях рафаэлевских учеников грандиозность граничит с гигантизмом, величественность - с претенциозностью, интеллектуализм - с перегруженностью, виртуозность - с поверхностностью. Достаточно посмотреть на фрески зала Константина в Ватикане, выполненные учениками Рафаэля во главе с Джулио Романо по эскизам великого мастера, но уже после его смерти, чтобы ощутить эту разницу. Блестяще решенные многофигурные композиции столь техничны, столь переусложнены, что производят впечатление какого-то крайне эффектного трюка, предвосхищая панорамы битв, модные в XIX столетии. Во фресках Джулио и мастеров его окружения есть все - масштабность, техничность, ученость, красота и изобретательность в каждой фигуре, в каждой позе, но в них ощутима надуманная механистичность. Но это все, замеченное уже Себастьяно дель Пьомбо, не играет никакой роли для вечности. Классика превращается в классицизм, maniera grande становится чистым маньеризмом, но это не важно: миф о римском золотом веке установлен, и катится, как снежная лавина, заполоняя вечность. Аполлон торжествует, а на марсиеву реальность с дурным запахом изо рта никто не обращает внимания. Марсий никогда не выигрывает: если банда решит, что Аполлон должен выглядеть как Марсий, то так оно и будет. Чернявый, бородатый, расхристанный неудачник с мохнатыми ногами усядется на арийского юношу, ловко подцепит его кожу ножом, и начнет легко ее снимать, как шинель с Акакия Акакиевича, с красного кровоточащего мяса. Блондин орет, смешной и жалкий, и величие Аполлона нисколько не уменьшается оттого, что у него - рожа Марсия.