ПРОТИВ КОГО?

ПРОТИВ КОГО?

Еще раз о германском Законе о чрезвычайном положении

С принятием Закона о чрезвычайном положении наша конституция развалится, как карточный домик — вне зависимости от того, плохая она или хорошая, христианско–демократическая или социал–демократическая.

Но альтернативой Закону о чрезвычайном положении при возникновении чрезвычайной ситуации может быть только государственный переворот со стороны правительства — так «объясняют» нам социал–демократы. Это «объяснение» висит дамокловым мечом над дискуссией о чрезвычайном положении, принуждая сказать «да» даже тех, кто думает и чувствует «нет».

Теперь голоса членов руководства СДПГ — тех, кто еще два года назад выступал против Закона о чрезвычайном положении (таких, как депутат бундестага и бывший председатель «Комитета против ядерной смерти» Вальтер Менцель) — заглушены. А рядовых противников Закона о чрезвычайном положении — таких, как известный профессор из Марбурга Вольфганг Абендрот — и вовсе исключили из СДПГ.

Все это ясно показывает состояние дискуссии о законе. Итак: несмотря на сильное сопротивление Закону о чрезвычайном положении со стороны профсоюзов (достаточно вспомнить решение конференции профсоюзов «ИГ-Металл» в Берлине в 1961 году и молодежной конференции Объединения немецких профсоюзов там же в апреле того же года), бундестаг единодушен в вопросе о необходимости такого закона. Это означает, что бундестаг — что правящее большинство, что оппозиционное меньшинство — не представляет больше мнения общественности; постоянный сдвиг СДПГ вправо со времен Годесберга[19] не ликвидировал левых ни в обществе, ни в партии, но вытеснил их из парламента под флагом торжествующего конформизма.

Альтернатива «государственный переворот или Закон о чрезвычайном положении» загнала всю дискуссию об изменении конституции в узкий туннель, в конце которого — можно не сомневаться — дискуссия будет прихлопнута и «сама собой» умрет — по образцу Херренхимзее[20].

Можно быть уверенным: изгнание третьей возможности по обеспечению демократии из парламентской дискуссии, дискуссии открытой и демократической, создает условия, делающие невозможной такую германскую внешнюю и внутреннюю политику, какую до сих пор проводили ХДС, СвДПГ и СДПГ в рамках конституционных норм; все более откровенно проявляется то, что предсказывали противники ядерного вооружения Германии еще в 1958 году, когда бундестаг принял решение о вооружении бундесвера ядерным оружием: ядерное вооружение и демократия несовместимы (причем «ядерное вооружение» материально и формально 13 лет сопутствует политике ХДС, а «демократию» материально и формально подразумевает конституция).

Конституция, которая не предусматривает исключительных прав для исполнительной власти в случае возникновения чрезвычайной ситуации, которая никогда не захочет наложить запрет на свободу прессы, свободу мнений, право на забастовку и свободу искусства и науки, свободу собраний, свободу объединений, тайну переписки, почтовых отправлений и телеграфной связи — то есть как раз на те положения, которые и создают правовые основы западной свободы, — предусматривала, разумеется, возможность возникновения чрезвычайных ситуаций. Год денежной реформы и Берлинской блокады[21], в который и была создана конституция, безусловно, не был годом политической наивности и иллюзий.

Конституция предусматривала как возможность войны (внешняя чрезвычайная ситуация), так и возможность восстания и внутренних беспорядков (внутренняя чрезвычайная ситуация), а также и возможность утраты дееспособности каким–либо демократическим институтом (конституционная чрезвычайная ситуация). Ст. 80 Конституции предусматривает, что закон федерального правительства может лишить должности федерального министра или отправить в отставку земельное правительство, издать распоряжение о соблюдении закона; ст. 59–а (в той формулировке, что дана после принятия в марте 1956 года Закона о воинской обязанности) вводит верховенство президента в случае провозглашения «состояния обороны»[22]; ст. 65–а (также принятая в марте 1956 года) определяет, кто командует вооруженными силами в обычное время и кто — после провозглашения «состояния обороны».

Для предотвращения чрезвычайной ситуации Конституция запрещает «объединения, цели и деятельность которых… направлены против конституционного строя или против идеи согласия народов» (ст. 9, абзац 2), она объявляет антиконституционными «партии, которые по своим целям или поведению своих сторонников стремятся причинить ущерб основам свободного демократического порядка, либо устранить его, либо поставить под угрозу существование Федеративной республики» (ст. 21, абзац 2), а каждый, кто использует конституционные свободы «для борьбы против основ свободного демократического порядка, лишается этих основных прав» (ст. 18). Ст. 37 регулирует принудительные действия федерации по отношению к «мятежной» федеральной земле, и ст. 91 разрешает федеральному правительству, федеральным полицейским силам принуждать федеральные земли выполнять указания центра.

Наконец, действия, которые необходимо предпринять в случае возникновения законодательной и конституционной чрезвычайных ситуаций, описаны в ст. ст. 81 и 67 Конституции.

Разумеется, эта конституция мало подходит для «тотальной войны», как и для прямой борьбы правительства с большинством населения. Для правительства это — проблема, поскольку Конституция ФРГ предполагает в случае конфликта правительства с большинством населения плебисцит, новые выборы и отставку правительства, а не использование полиции и бундесвера против народа. Чистый случай обороны исключает «тотальную войну», как и тотальная демократия исключает запрет на свободу мнений, свободу прессы и запрет права на забастовку. В противном случае первое не может именоваться обороной, а второе — демократией. Не случайно конституция была спроектирована как антитеза войне и террору предыдущих 12 лет, не случайно она защищает пацифизм и личную свободу, не случайно для ремилитаризации Германии потребовалось внести изменения в конституцию — подобно тому, как теперь это потребовалось для ущемления свобод.

Против какого большинства правительству ФРГ нужны особые полномочия? И, с другой стороны, какое меньшинство располагает в ФРГ таким объемом власти, что это может подвергнуть опасности государство и саму демократию?

Мы пережили за последние 5 лет 2 политические забастовки: у Хеншеля в Касселе и в металлургической промышленности в Брауншвейге. Тогда даже звучали призывы к всеобщей стачке. Это было в 1958 году, когда Карлсруэ[23] наложил запрет на опрос общественного мнения, когда свыше 80 % населения ФРГ сказало «нет» решению бундестага о вооружении бундесвера ядерным оружием, когда Шрёдер — сейчас министр иностранных дел, а тогда министр внутренних дел — выступая на съезде профсоюза полицейских в Штутгарт впервые потребовал предоставить правительству полномочия для введения чрезвычайного положения. Против кого? Против 80 % населения или против тех 20 %, которые располагают в бундестаге большинством?

Со времен капповского путча[24] и до 1958 года[25] профсоюзы всегда были на стороне республики, на стороне свободы и против авторитаризма и тоталитаризма. Трудно сейчас предположить, к какому успеху могла бы привести всеобщая стачка в 1933 году, когда терять было уже нечего, а приобрести можно было всё[26].

Всякое демократическое правительство противостоит мятежникам и путчистам, но с точки зрения демократии мятежники — это обязательно вооруженное меньшинство населения.

Вооруженным меньшинством в ФРГ сегодня являются только полиция и армия (если, конечно, не считать духовых ружей в некоторых союзах стрелков и двустволок в лесничествах). Значит ли это, что сегодня полиция Хёхерля[27] и бундесвер Штрауса настолько выросли, что против них требуются особые полномочия? Неужели генеральский меморандум 1959 года подействовал на них так сильно, что некоторые шефы бундесвера всерьез решили, что могут давать политические указания законно избранным органам представительной власти?

Все запоздалые попытки оправдать пресловутую ст. 48 Веймарской конституции (на которую указывает всякий, у кого есть аргументы за или против Закона о чрезвычайном положении) в большинстве своем не принимают во внимание, что эта статья дала осечку именно там, где должна была сработать. Вред этой статьи реализовался именно в том, что она оказалась неспособна предотвратить национал–социализм — не в последнюю очередь из–за своих расплывчатых формулировок. Если мы не хотим повторения истории, мы должны сделать выводы из провала ст. 48. Эта статья оказалась не «полезной», а противозаконной.

Если мы хотим учиться на примере Веймара и его превращения в фашизм, мы должны признать, что требуются другие средства для защиты демократии — не такие, которые уже продемонстрировали свое бессилие.

Необходимо понять, что Веймар канул в вечность в конечном итоге не вследствие ущербности своей конституции, а вследствие своей ущербной демократической практики. Неизлечимым было наследство империи кайзера с ее старым штабом чиновников, ее бюрократическим правом, ее рейхсвером и ее казарменными традициями, неизлечимой была не преодоленная в сознании I Мировая война.

Путчи были угрозой с правой стороны, а не с левой, забастовки же объявлялись в защиту демократии, а не против нее.

Чувствительные в вопросах демократии наши западные соседи видят опасность в Штраусе, в авторитарно–патриархальном федеральном канцлере, в Герхарде Шрёдере, находящемся «под сенью милости божьей» (как выразился о нем представитель СДПГ Шефер). Старые нацисты и академические ученые–антисемиты, выступающие на телевидении, поселились не слева, а справа. Левые же выходят на антивоенные пасхальные марши, левые выуживают нацистских судей из коричневого дерьма, левые выезжают на траурные церемонии в Дахау и Маутхаузен, чтут память антифашистов брата и сестры Шолль, борются против ремилитаризации и Закона о чрезвычайном положении, короче говоря — сегодня ведут себя так по–республикански, как в 1848 году[28]. Впечатление такое, что только они и сражаются за правовое государство, которое пока еще почему–то существует.

Но штаб чиновников принял — nolens volens — Федеративную республику от фашизма, он подчинил бундесвер офицерам, которые — по возрасту и здоровью — наверняка поголовно маршировали перед Гитлером, он сохранил учителей, которые начинали свои уроки нацистским приветствием. Он в интересах своего благосостояния разрешил вновь укрупнение промышленных концернов, разукрупненных за поддержку фашизма — и которые теперь поддерживают, точнее финансируют, христианских демократов.

Не носы канцлера и его адептов нам не нравятся, а традиции в государстве, которые сильны и которые уже принесли Германии слишком много бед — и не предотвратили ни одной.

Мы имеем реставрацию авторитаризма, мы имеем конформистский парламент, где постоянно твердят о «защите демократии», имея при этом в виду защиту принудительного политического единомыслия от альтернативных концепций, от независимых профсоюзов, от нежелательных демонстрантов, от неудобных призраков, наконец[29].

«Конкрет», 1962, № 5