Глава 11. ЦВЕТОЧНАЯ МАФИЯ

Глава 11. ЦВЕТОЧНАЯ МАФИЯ

С тех пор я постоянно посещала цветочный рынок у Киевского вокзала, мне нравилось дарить огромные букеты, которые обходились гораздо дешевле магазинных. У меня на этом рынке появилась и своя продавщица — Вероника. Но сколько я ни просила ее рассказать о таинствах профессии — ни в какую не соглашалась. По всей видимости, женщина слишком дорожила своим рабочим местом. А за длинный язык можно было и по шапке получить. Главный вопрос, который меня интересовал, — почему на Киевском розы из Голландии стоят не 100 рублей, как в магазине, а тридцать? Где и на чем экономят привокзальные дельцы?

Итак, начнем с начала. В 1967 году в СССР было создано республиканское объединение «Цветы». В каждом климатическом поясе основали профильные совхозы. Отрасль быстро набрала обороты и стала очень прибыльной. Гвоздики по 35 копеек за штуку можно было купить в любом цветочном магазине. Но кроме гвоздик отечественные цветоводы в розницу больше ничего не завозили. Впрочем, была альтернатива — рынки. Там отоваривались люди побогаче или те, кто шел на свадьбы или похороны. На кладбище, кстати, могильщики всегда обрубали длинные стебли. В противном случае, как только толпа скорбящих рассасывалась, на могилу налетали местные бродяги, собирали цветы и тут же перепродавали их у ворот погоста. Рыночными цветами в советские времена заведовали азербайджанцы.

Они таскали их самолетами из Баку. Оптовая база была на Центральном рынке столицы, а уже оттуда розы и тюльпаны развозили по остальным рынкам. В 1990-е годы весь комплекс, включавший в себя не только опытные хозяйства, совхозы и оранжереи, но и научные базы, начал разваливаться. А в 1993 году правительство разрешило ввоз цветов из-за границы, и это еще больнее ударило по отечественному цветоводству. Через несколько лет оно практически перестало существовать. Но. Государственные совхозы имели земли. Председатели совхозов передавали незасеянные участки за ненадобностью муниципалитетам, а те немедленно продавали их под частное строительство. Так в Подмосковье ушло более 60 гектаров. Я разговаривала со специалистами, и все в один голос утверждали, что в России в средней полосе можно вырастить розу «пятерку» (50 сантиметров) себестоимостью 10 рублей и ее с трудом можно будет отличить от эквадорской сестрицы. Более того. В Москву приезжали голландцы, предлагали за шесть миллионов евро в кредит поставить в Подмосковье теплицы, обучить персонал и обеспечить высокую доходность. Правда, потребовали гарантий по кредиту от правительства, а оно такие гарантии дать не захотело. Так умерло отечественное цветоводство. А в это время предприниматели пронюхали про европейские цветочные аукционы, и в Россию потянулись рефрижераторы, доверху наполненные свежесрезанными розами, тюльпанами и горшками с одноразовыми бегониями. Уличные лотки заполнила импортная продукция. Я, конечно же, знала о том, что все цветы везут из Голландии. Если быть честной — ехать туда было лень.

Мы связались с тогдашним европейским корреспондентом НТВ Дмитрием Хавиным, который и продал нам 30 минут прекрасного видеоматериала, снятого им на главном голландском аукционе в Аалсмейере, что в 20 километрах от Амстердама. Пять тысяч компаний по ночам привозят туда товар из Южной Америки, Польши, Турции, Кении, Арабских Эмиратов, Израиля. Цветы осматривает санитарный врач и флорист, а потом их помещают в холодильники. Холод — главный консервант. Аукцион начинает работу в шесть часов утра, а к 10 уже все лоты распроданы. Через аукцион проходит до 15 миллионов бутонов в день. Каждый четвертый брокер здесь русский или работает на русских. «Наши» не участвуют в начальных торгах. Они ждут поздний, то есть невостребованный и дешевый товар. Но голландцы не продают цветы слишком дешево. Им легче уничтожить партию, но не опускать цену ниже нижнего предела. Цена зависит от многих факторов — от количества того или иного сорта, привезенного на аукцион в этот день, от праздников в Европе. Впрочем, об отечественных праздниках аукционисты тоже очень хорошо осведомлены. Аалсмейер — законодатель цветочной моды, но часто моду диктуют и российские брокеры, особенно в начале марта. Сила аукциона в цене — 1,5 рубля за розу средней длины (50 сантиметров). Цветочники делают все, чтобы эта цифра в дальнейшем поднималась как можно медленнее. А потому придумали массу способов сэкономить. Первый этап — упаковка. Еще в Голландии в одну коробку они набивают цветов в два раза больше, чем положено, да так, что они трещат. Даже если цветы приедут на родину как мочалки, это все равно выгодно. Дело в том, что голландские таможенники не взвешивают коробки, а пересчитывают. И в декларациях пишут общий вес, исходя из среднего веса коробки. Второй этап — в фуре можно провести цветов в два раза больше указанного в документах веса. Половину фуры компании декларируют, а половину провозят контрабандно. Цветы очень редко досматривают. К тому же цветочники внушили таможенникам, что не только коробки, но даже фуры вскрывать нельзя — резко портится товар. Это полная ерунда, но таможенники верят. Ведь если они причинят ущерб, предприниматель может обратиться в суд, и кому это нужно? Третий этап экономии — занижение цены за килограмм цветов. Чем ниже цена — тем меньше таможенные сборы. В среднем занижают до четырех раз. На языке профессионалов это называется «пересортица». Можно завести розы, а написать в документах, что это дешевые хризантемы. Операция «Эдельвейс», которую проводили правоохранители на Смоленской таможне, показала, что практически в каждой машине с цветами товара в среднем на две-три тонны больше указанного, в документах написан совсем другой сорт и длина растений. Тогда в один день арестовали 200 партий и возбудили два уголовных дела.

Цветы перевозят двумя способами: сухим — в коробках и мокрым — в пластиковых контейнерах с минимальным количеством воды. Второй способ дорогой, но цветы приезжают в прекрасной форме и их сразу пускают в торговлю, а после коробок измученные растения надо отпаивать минимум два дня. В среднем в месяц в столицу цветов завозят более чем на 10 миллионов долларов. Многие фуры проходят через Литву, минуя таможню. А если цветок ввезен контрабандно, то и цена его минимальная, а у мошенников в дальнейшем есть шанс слиться с легальными поставщиками. Хранят цветы летом на хладокомбинатах или в моргах. Если цветок правильно хранить, то его можно выставить на продажу даже через 4 недели после срезки.

Мне становилось понятно, что главная дыра — таможня. Очень милые люди из Государственного таможенного комитета Российской Федерации рассказали мне, какими маршрутами несутся в Россию из Европы сотни неучтенных фургонов с цветами. Конечно, не все цветочники — мошенники. Но те, что поставляют товар на рынок у Киевского вокзала, — стопроцентные контрабандисты. Итак, рынок.

В процессе подготовки программы я подружилась с одной очень энергичной дамой из центральной оперативной таможни — Мариной Мурадовой. Она так прониклась идеей нашего расследования, что сама приехала на Киевский и лично пообщалась с торговцами. Поздно вечером Марина позвонила мне и рассказала, что сам рынок — это только верхушка цветочного айсберга. Оказывается, оптовые склады находятся в подвалах вокзала. Там холодно, и не надо устанавливать холодильники. Именно туда она мне и посоветовала нырнуть с камерой.

На следующее утро мы приехали к Киевскому вокзалу вместе с парнем, которого нам выделили таможенники. Режиссер Владимир Панкратов заранее приготовил скрытую камеру в барсетке. А оператор с большой камерой должен был снимать наши приключения из микроавтобуса, припаркованного на рыночной стоянке. Мне предстояла сложная задача — не выходить из поля зрения большой камеры. Вскоре я поняла, что это невозможно, так как рынок манил нас вглубь, и дальше пришлось снимать только на «скрытку». Есть у цветочной мафии свои рабы. Они закружили меня в своем разноцветном хороводе и гомоне. Это русские женщины-продавщицы: стремительно стареющие, работающие за пять процентов без зарплаты, по 18 часов в сутки. Цену они называют наобум, авось клиент попадется неразборчивый. Все, что не удалось продать в летний сезон, хозяева выбрасывают. А вот если товар залежался зимой — за него приходится расплачиваться самим продавцам. Причина в том, что зимой цветы лучше стоят, и у продавца есть не одна неделя, чтобы избавиться от товара. И все же у цветочной мафии только один праздник в году — 8 Марта. Цветочную торговлю очень сложно контролировать фискальным органам. Тут и уход от налогов, и использование «чипованных» касс. К тому же для торговли цветами не нужна лицензия и управы выдают такие разрешения в любых количествах. Но когда милиция проводит проверки — хозяев этих фирм никак не найти. И вся ответственность ложится на плечи все тех же женщин-продавцов.

Я петляла по лабиринту цветочного базара. Цена роз не превышала 30 рублей. Толстый азербайджанец спросил, что именно и в каком количестве меня интересует. И тут я рассказала ему легенду, которую сочинила на ходу: мол, сама я из Екатеринбурга, работаю в крупной металлургической компании, готовлю мощную корпоративную вечеринку, посвященную «миллионной плавке», и мне нужно закупить в Москве две тысячи роз и переправить их на Урал. Как только я поставила точку в своем коротком рассказе, глаза у азербайджанца загорелись, он схватил меня под руку и потащил вдоль цветочного развала. Неожиданно мы свернули за один из ларьков и вошли в небольшое помещение. Там сидели несколько горцев, которым меня представили как крупного клиента. Что тут началось! Я была так убедительна в роли гостьи с Урала, что торговцы наперебой стали предлагать мне то один, то другой сорт роз. Рассказали про гвоздики, которые привозят из Польши, но большую часть из Азербайджана. Гвоздики мне предложили по девять рублей. Как выяснилось в ходе нашей непродолжительной беседы, на торговцев работают и сотрудники аэропортов, и летчики, которые за долю малую волокут цветы в грузовых отсеках своих самолетов. Мои будущие розы тут же договорились переправить в Екатеринбург по цене 34 рубля за килограмм. Все шло как по маслу, лишь бы скрытая камера не подвела. В конце встречи я решила над ними подшутить и оставила в качестве своего контактного телефона номер редакции программы «Человек и закон» и пообещала приехать с деньгами завтра рано утром. Мы вышли на площадь, я была более чем удовлетворена, но чувствовала, что впереди меня ждет еще что-то. Нас тут же поймал в объектив наш оператор из микроавтобуса. Ко мне подошел маленький, всего боящийся, озирающийся, косой азербайджанец, который пообещал мне показать «другое» место. Но пройти туда нужно было незаметно. «Тут, — говорит, — сука есть, вот он на них работает. Поэтому все нужно сделать незаметно.

Я сейчас покажу тебе большой склад, там любой цветок можно выбрать. То, что ты видела, — ерунда. Отстань от меня и подойди к подвалу через 10 минут. Вот там ты увидишь настоящий рай».

Как и обещали, через 10 минут мы нырнули в неприметную дверь в фасаде вокзала и тут же спустились по лестнице глубоко под землю. Взору моему открылось фантастическое зрелище. Мы шли по длинному коридору, налево и направо расходились комнатки, до верху заваленные цветами. Запах стоял фантастический. Я ахала, а косой азербайджанец вел меня к своему хозяину. В пустой комнате за столом сидел толстый человек, которому я повторила легенду про «миллионную плавку». Хозяин тут же предложил мне еще более низкую цену за розу. Сотка — то есть цветок высотой метр — самая дорогая, обходилась нам в 32 рубля за штуку. Но в городе она стоит больше ста рублей — вот вам и прибыль 300 процентов. Хозяин оказался очень радушным, показал свои владения, ему и в голову не пришло, что его снимает скрытая камера. Он рассказал, что здесь отовариваются почти все держатели мелких торговых точек и уличных цветочных развалов в столице и Подмосковье. И если город потребляет цветов на 200 миллионов долларов в год, то львиная доля денег проходит через руки этих торговцев. На мажорной ноте мы раскланялись и удалились. Такие удачные дни у журналистов бывают редко. Да и «скрытка» не подвела, только жаль, что она была черно-белая и не смогла передать весь колорит. Но расследование только начиналось. И главный вопрос — кому принадлежит рынок «Китеж» у Киевского вокзала — оставался открытым. Тогда я еще не знала, что нарвусь в прямом смысле слова на убийственную историю и подвергну свою жизнь опасности.

Я приехала в ГУ МВД по ЦФО к полковнику Игорю Вяткину. Нас связывают теплые товарищеские отношения. По крайней мере мы никогда друг друга не подводили, и полковник — молодой, обаятельный мужик — с радостью мне помогал. Вот и в этот раз он раскрыл большой том следственных материалов об убийстве атамана Тверского казачьего войска Виктора Рыжкова. Одиннадцатого апреля 2003 года Рыжков был застрелен из пистолета Макарова в Оружейном переулке. Не спасла даже многочисленная охрана. Это потом, когда я попросила у новостийщиков сюжет о происшествии, разглядела на пленке несколько «мерседесов», на которых передвигался атаман, и оружие, из которого он был убит. Вот уж странно — охрана, машины — все это ближе олигарху, крупному бизнесмену, ну никак не казачьему атаману. Чем же занимался этот человек при жизни, какое отношение он имел к «Китежу» и, в конце концов, за что его убили?

Как оказалось, он и еще два брата-азербайджанца являлись учредителями рынка. Но не только цветочки интересовали атамана. Личностью он был известной. Особенно в правоохранительных органах. В прошлом крупный криминальный авторитет таганской организованной преступной группировки, Рыжков проходил под кличками Витя Харьковский, Хохол или Деньга. В моем ежедневнике исписаны три страницы мелким почерком — это даты его задержаний и привлечений в качестве подозреваемого по 18 уголовным делам. Его часто задерживали с оружием, но отпускали. В молодости он отсидел за соучастие в убийстве. А по выходе в лихие 1990-е в поселке Редькино Тверской губернии Рыжков сколотил себе бригаду, которую так и называли «редькинские». Игорь Вяткин в прошлом много лет работал в одном из подразделений Тверского РУБОПа и про подвиги Вити знал все. Рассказал мне полковник и про его поместье под Конаково на берегу Волги. Интерес к погибшей персоне у меня разгорался. Я попросила Вяткина позвонить своим коллегам в Тверь, чтобы те встретили нас и сопроводили в этой поездке.

Уже на следующий день наша редакционная машина гнала по Ленинградскому шоссе. Рубоповец перехватил нас, и мы свернули в сторону Игуменки. Через несколько минут мы въехали в поселок — вотчину атамана. Нам на хвост тут же села красная «Ауди». Оперативник попросил оставить машину в поселке, мы взяли камеру и пошли пешком. На опушке леса перед нами вырос гигантский забор серого кирпича. За ним башенки хозяйского дома и других построек. Мы подошли ближе. Тут же выбежали охранники поместья, мы представились, но они посоветовали нам убираться. Мы сделали вид, что уходим, а сами обошли поместье по кругу, в надежде найти какой-нибудь лаз. И действительно, вторые ворота оказались приоткрытыми, и в щелку мы увидели целый табун превосходных лошадей. Как оказалось, атаман был заводчиком племенных скакунов. Мы сделали несколько кадров — из-за угла снова показалась красная «Ауди». За нами явно следили, но не решились подойти. Такое в моей жизни было впервые, а потому стало немного страшновато. Оператор Саша Сурков предложил завязать со съемками и двинуться в сторону дома. Я поддержала эту идею, к тому же снимать было больше нечего. Красная машина проводила нас до трассы и рванула в сторону Твери.

Программа «Цветочная мафия» собрала немыслимую аудиторию. Это был, есть и остается мой личный рекорд рейтинга — я собрала 46% аудитории. Но я и не подозревала, что меня ждет продолжение цветочной истории. Буквально на следующий день после эфира мне позвонила родная сестра атамана Рыжкова. Неумная женщина лила на меня грязь, вся ее семья прокляла меня до седьмого колена. Я долго не могла уловить суть ее обвинений, но в конечном счете поняла: вина моя заключалась в том, что я показала в программе расстрелянного атамана, лежащего на асфальте. И эти кадры увидел малолетний сын Рыжкова. Мои доводы о том, что это были кадры из архива новостей и уже триста раз побывали на экране до меня, более того, программа шла в 22.30, когда малолетки давно спят, — не возымели успеха. Сестрица не унималась, она посчитала, что мы опозорили честное имя ее покойного братца и должны за это ответить по всей строгости бандитского мира. И тогда я решила пригласить ее в «Останкино», чтобы успокоить и познакомить с некоторыми неизвестными страницами жизни и «творчества» ее безвременно усопшего родственника.

Лирическое отступление. Простые женщины — это ад.

На пороге телецентра стояла бабища лет сорока пяти в джинсовом костюме с рынка, мучавшаяся климактерическими приливами, под руку с молодым парнем провинциального вида. Я попросила у нее паспорт, выписала пропуск, и мы прошли через турникет. От того, что сказала мне эта дама в коридоре, дыхание сперло. Она, как оказалось, написала заявление в милицию, что идет в телецентр на встречу с Метлиной и, если с ней что-то случится, во всем винить журналистку-каналью. Правда, когда она закончила свой пассаж, то сама немного растерялась от собственной глупости. А войдя в наш маленький офис, где сидела только хрупкая девочка шеф-редактор Таня Саломадина, — что-то в ее душе начало ломаться. Она рассчитывала увидеть роту головорезов — не случилось. Я долго рассказывала Рыжковой, где, когда и по какой статье ее брат привлекался к уголовной ответственности, но она не унималась — он был прекрасным человеком, любил лошадок и маленьких детей. Кто же спорит? В подтверждение своих слов она рассказала, как Виктор боролся с наркомафией в своем районе — он ловил торговцев, лично брал за волосы и окунал лицом в Волгу, так что человек чуть не захлебывался. Полумертвого дилера откачивали приспешники атамана, и после этой процедуры наркоманы якобы больше не торговали. Но главное, что хотела узнать Рыжкова, — кто заказал мне эту программу. Она была уверена, что этот материал проплаченный и за ним стоят убийцы ее брата. Кажется, я так и не смогла убедить ее в том, что Виктор Рыжков не такая уж светлая личность, как думают члены его семьи. Часа два я потратила на этот бездарный и бессмысленный разговор, расстались мы на том, что она придет к полковнику Вяткину и тот подробнейшим образом еще раз расскажет о том, какие подвиги числятся у них на Шаболовке за атаманом. Но до Вяткина она так и не дошла.

Вот, собственно, и все, чем я хотела с вами поделиться в рамках расследования про цветочную мафию. Впрочем, есть еще один маленький нюанс, раз уж речь шла о прекрасном. Цветы сопровождают нас всю жизнь, от рождения до смерти. Они немые свидетели наших любовных побед и поражений, они говорят за нас гораздо больше, чем мы сами можем произнести. Они любят, ревнуют, ненавидят, скорбят. «Любимая, я подарю тебе эту звезду, я проведу тебя по краю вселенной, цветом нетленным будут нам звезды сиять...» Такие слова слышит женщина, и из-за могучей спины появляется чудовищный по своим размерам купеческий букет голландских роз или ворованный ландыш лесной. Это не важно, ведь цветы это только начало. Главное, что останется потом, когда они завянут.

О модельном бизнесе отечественными журналистами сняты десятки программ и документальных фильмов. По большому счету это одна из самых беспроигрышных тем, на которую клюет зритель. Этим и руководствуются каналы, заказывая компаниям-производителям подобные сюжеты. Я предложила «Спецрасследование» на эту тему и не прогадала. Рейтинг был сумасшедший, но после выхода программы в эфир в адрес Первого канала посыпались гневные письма от организаторов всевозможных конкурсов красоты, руководителей модельных агентств и прочих борделей. Коллега Андрей Малахов собрал нас всех в студии ток-шоу «Пусть говорят», где развернулась настоящая бойня. Здоровенные, наглые бабы — представлявшие конкурсы «Мисс Россия», «Миссис Россия» и прочие — клеймили меня позором. Я отбивалась, выдавая все новые и новые факты, ставящие под сомнение гуманистический характер их деятельности. Но самое страшное, что все эти люди в глубине души понимали, что я права, вывернув наизнанку их работу и препарировав ее с точки зрения морали и уголовного права. Конечно же, приступая к расследованию о модельном бизнесе, я понимала, что это айсберг, где глянцевый подиум — лишь верхушка, а все остальное — интриги, сомнительные услуги, неформальные отношения с клиентами, проституция, завуалированная под эскорт, и даже педофилия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.