Глава 14 Заключение. Вид из Лахора
Глава 14
Заключение. Вид из Лахора
Я хочу вернуться в страну, В которой еще не бывал.
Американская народная песня
Вот я и снова в Лахоре, столице пакистанской провинции Пенджаб. Апрель 2000 г. По поручению Всемирного банка я провожу здесь анализ государственных расходов. Более двух третей своего бюджета правительство Пенджаба получает от национального правительства. А у самого правительства Пакистана внешний долг составляет 94 % ВВП, к тому же огромные суммы уходят на ядерное вооружение и строительство государственных автомагистралей, простаивающих без употребления. Поэтому национальное правительство направляет все непроцентные, невоенные расходы в провинции. Я ничего не знаю о Пакистане, кроме страшноватой статистики, почерпнутой из отчетов Всемирного банка. И чувствую себя как невежда, вынужденный давать советы беспомощным.
Жизнь в Лахоре кипит настолько бурно, что становится не по себе. По дорогам течет непрерывный поток запряженных ослами тележек, велосипедов, на которых едут по двое и по трое, пешеходов, шагающих прямо посреди движения, мотоциклов, везущих от двух до пяти человек (на некоторых еще и какой-нибудь малыш цепляется за руль), автомобилей, тачек, грузовиков, моторикшей, такси, тракторов с перегруженными прицепами, автобусов кричащей раскраски, из которых гроздьями свешиваются люди… Все вливаются в общее русло с максимальной скоростью соответствующего транспортного средства. Толпой запружены рынки старого города, где улицы такие узкие, что автомобиль теряется в людской массе. Все что-то покупают, продают, едят, готовят. Каждая улица и переулок кишит лавками, каждая лавка кишит людьми. Это частная и очень динамичная экономика.
Старый форт Лахора — отражение богатой истории провинции. Лахор по очереди захватывали индусы, моголы, сикхи, британцы и пакистанцы. Я восхищаюсь красивой мечетью и трогательной набожностью верующих.
Меня приглашают на свадьбу. Предсвадебная церемония под названием мехнди — словно окно в другой мир. Задний двор дома устелен коврами; по длинной красной ковровой дорожке сначала должен пройти жених, а потом невеста. Вдоль дорожки расставлены свечи и цветы, сверху свисают яркие люстры. Жених приветствует гостей — он в длинном белом одеянии с желтым шарфом. Затем входит невеста; ее лицо закрыто тканью, еще одно полотно из ткани держат над ее головой четыре подруги. Они ведут ее к висячим качелям, густо увитым цветами померанца; девушку усаживают, после чего рядом с ней садится жених. Родители невесты и жениха по очереди кормят новоиспеченных невестку и зятя сладостями.
Раздается барабанная дробь. Гости жениха и гости невесты сменяют друг друга в бешеном танце, пытаясь перещеголять друг друга. Я тоже кое-как присоединяюсь, двигаясь почти механически, как Джон Клиз в фильмах про «Монти Пайтона».
Отключается электричество, и все погружается во тьму, но на случай такой неприятности есть генератор, и вскоре праздник возобновляется. Начинается пир, от пакистанских блюд рябит в глазах. Беседую с гостями; у многих из них, как выясняется, степени PhD и МВА американских университетов, а в Лахоре они зарабатывают деньги. Они элегантны, остроумны, учтивы. Они подтверждают мои впечатления от контактов с пакистанской диаспорой: это красноречивые, образованные, интеллигентные люди. Это прекрасная, удивительная культура с огромным потенциалом для творчества и процветания.
Беды Лахора
И все же в Лахоре, Пенджабе и Пакистане так много проблем! Замечательные люди, ужасное правительство. Большая часть населения неграмотна, живет в плохих условиях и плохо питается. Власть переходит от военных диктаторов к коррумпированным демократам, и все они больше заинтересованы в том, чтобы любой ценой сохранить власть, чем в том, чтобы улучшить условия жизни людей. Правительство не может реализовать простую и дешевую программу по вакцинации от кори — зато при этом создает ядерное оружие. Мощное военное лобби постоянно муссирует вопрос о спорной территории в Кашмире, которую с 1947 г. удерживает злейший враг — Индия. Каждый день в местной газете находишь какой-нибудь заголовок о Кашмире. Но на бедность на собственной неоккупированной территории никто не спешит пойти в наступление.
Я нахожусь здесь во главе команды из пятнадцати человек, которая должна изучить государственные услуги, предоставляемые правительством Пенджаба. Мне повезло — в моей команде опытные, закаленные в полевых условиях, хорошо информированные, умные сотрудники Всемирного банка. Быстро становится ясно, что коррумпированная, иерархическая, автократическая бюрократия очень плохо справилась с предоставлением услуг населению. У бюрократии мало стимулов для предоставления услуг, но много стимулов для наполнения собственных кошельков. Например, за весь период с 1985-го по 1999 г. по антикоррупционным делам были осуждены всего 102 человека за провинности всех степеней — это довольно странно, учитывая, что в провинции миллион чиновников, и никто не отрицает, что почти все они коррумпированы.
Несмотря на то, что иностранная помощь десятилетиями поступала в провинцию, чтобы облегчить участь масс, в Пенджабе социальные показатели одни из худших в мире, даже несмотря на значительные усилия в ходе восьмилетней кампании с донорской поддержкой под названием «Программа социальных реформ». Провинция тратит на здравоохранение только 1,5 доллара в расчете на душу населения. Лишь половине детей были сделаны прививки. Только 27 % беременных женщин получают дородовую помощь. Туберкулез не взят под контроль. В течение последнего квартала 1999 г. половина поликлиник сообщала об отсутствии запасов трех и более важнейших лекарств.
Достижения системы начального образования в Пенджабе тоже разочаровывают, опять же несмотря на восемь лет интенсивных усилий по улучшению охвата и качества образования в рамках «Программы социальных реформ». Количество потраченных на образование денег с учетом инфляции выросло совсем незначительно с момента запуска программы в 1992 г. Это классический пример сокращения внутренних расходов по мере увеличения трат, финансируемых посредством иностранной помощи. Уровень грамотности среди взрослых остается в Пенджабе на уровне 40 %, а среди женщин — всего 27 %. При этом определение грамотности, которое используется для подсчетов, безусловно, не дотягивает до уровня, необходимого для современной жизни. Только 41 % учеников из узкой группы избранных, дотянувших до десятого класса, смогли сдать выпускные экзамены в 1999 г.
Ежегодные прямые расходы на начальное образование в 1997-1998 гг. составляли по 27 долларов на учащегося, что маловато даже для бедной страны. На учебные материалы выделяется по 0,36 доллара на учащегося и столько же — на содержание и техническое обслуживание. Только 3 % бюджета расходуется и в начальной, и в средней школе на прочие нужды помимо зарплаты. Наличие большого числа людей, так и не окончивших школу, означает, что примерно треть ресурсов, направленных на начальное образование, не способствует развитию устойчивых навыков грамотности и, стало быть, пропадает впустую.
Значительная часть населения зависит от земледелия, которое тоже страдает от низкого качества государственных услуг. В Пенджабе, к счастью, людям доступны обильные запасы воды из бассейна реки Инд, и за сто лет в этом регионе возникла самая большая ирригационная система в мире. Однако высокоцентрализованное государственное управление ирригационной системой привело к нехватке средств на текущее и профилактическое обслуживание и на крупный ремонт. В результате только 35 % воды из канала доходит по назначению. Недостаточные инвестиции в осушение привели к заболачиванию и засоленности почвы, отчего снизился уровень урожая. Цена воды удерживается искусственно низкой как для бедных, так и для богатых, что оставляет мало средств на обслуживание. Разница между потребностями в средствах на обслуживание и реальными расходами составляет от 30 до 40 %. Богатые землевладельцы гарантированно получают воду, а бедные фермеры часто могут обеспечить полив только части своей земли.
Чиновники, с которыми мы встречаемся в Лахоре, искренне хотят улучшить положение дел. Рецепт, предлагаемый правительством, — это децентрализация: пусть местные получатели государственных услуг сами решают, сколько денег надо потратить на их улучшение. Пусть местные жители сами избирают мэров, которые будут демократически ответственными за свою деятельность. Безусловно, это кажется улучшением по сравнению с чрезмерно централизованной иерархической бюрократией, которая занимается 4000 разных проектов вроде сооружения «моста через канал возле деревни Аббаианвала Нанкана Сахиб». Может быть, с децентрализацией стимулы роста станут более сильными. Но сама по себе децентрализация — не панацея, если она не сопровождается более фундаментальными реформами государственной службы и системы полуфеодальной собственности на землю. Хитрые чиновники могут изобразить вовлеченность местных жителей в процесс, сохранив все свои наделы и кормушки. Влиятельные феодальные хозяева могут подчинить себе местные правительства, пользуясь своими отточенными навыками подчинения крестьян. Снова приходится признать, что создать стимулы для роста чертовски трудно.
Я посетил с официальным визитом начальную школу для девочек в районе Шейхупура неподалеку от Лагора. Школа находится в деревне в самом конце одноколейной грунтовой дороги. Когда мы приехали, мальчик и девочка детсадовского возраста дали каждому из нас по букету цветов. Девочки постарше стояли в две шеренги, у каждой в руках была бумажная тарелка с яркими цветами. Когда мы проходили между их шеренгами, они с радостными возгласами осыпали нас цветами. Все в цветах, мы вошли в школу. Остальные дети тихо сидели в своих классах. Каждую классную комнату использовали для двух разных классов. Даже при таком раскладе одного класса не хватало, поэтому первоклассники занимались во дворе. Все дети вставали, когда мы входили в комнату. У них не было ни учебников, ни бумаги, ни карандашей. Директор сказала нам, что их родители не могут купить учебники и бумагу до конца месяца, когда они получат жалованье. И это школа, которую в районе показывают иностранным гостям!
Стимулы для игроков
Богатые отличаются от бедных: у них больше денег. Скитания в тропиках в попытках сделать бедные страны богатыми принесли больше вопросов, чем ответов.
Почему, если я прилетаю в Женеву, то встречаю сияющее благополучие, а если пролечу еще несколько часов на самолете, то попаду в Лахор, в нищету? Как случилось, что одни люди (около 900 миллионов) в Западной Европе, Северной Америке и частично на Дальнем Востоке обрели благосостояние, в то время как 5 миллиардов человек живут в бедности, а 1,2 миллиарда — в полной нищете, меньше чем на один доллар в день?
Мы твердо усвоили, что не существует волшебных эликсиров, благодаря которым наши поиски рецептов роста раз и навсегда счастливо бы закончились. Процветание происходит, когда у всех игроков — участников процесса развития есть нужные стимулы. Это происходит, когда правительство создает стимулы для технологической адаптации, высококачественных инвестиций в средства производства и высококачественного образования. Когда доноры сталкиваются со стимулами, побуждающими их предоставлять помощь странам с разумной политикой, где от помощи будет высокая отдача, а не странам с плохой политикой, в которых помощь пропадет впустую. Когда у бедных есть хорошие возможности и правильные стимулы, которые требуют реализации социальных программ, которые поощряют, а не наказывают за увеличение дохода. Когда политики не поляризованы по разным противоборствующим группировкам, а, напротив, всех сплачивает общенациональная готовность инвестировать в будущее. Гармоничное и всестороннее развитие происходит, когда правительство, отвечающее за свои действия, энергично берется за дело инвестирования в общие ресурсы — такие, как здравоохранение, образование и законность.
Для того чтобы объяснить неудачи развития, я привел несколько примеров, показывающих, как не срабатывают стимулы. Частные фирмы и семьи не инвестировали в будущее, потому что государственная политика, выражающаяся в высокой премии черного рынка или высокой инфляции, делала такие инвестиции невыгодными. Бедные члены общества не инвестировали в будущее, потому что им соответствовали другие люди с низкой производительностью; для роста им требуются субсидии. Однако правительства не предоставили бедным субсидии и вместо этого выбрали политику, которая делает рост невозможным. Причиной такого выбора послужило противоборство группировок, заинтересованных в перераспределении существующих доходов, а не в инвестициях в будущие доходы. Доноры ослабляли правительственные стимулы к реформам, поддерживая нереформистские правительства своей политически мотивированной помощью. У «лоскутных», состоящих из многих фракций правительств недоставало стимулов для предоставления субсидий бедным и для предоставления населению услуг здравоохранения, образования, связи и транспорта — а все это принципиально важно для качества жизни.
Решения проблем описать гораздо труднее, чем сами проблемы. Необходимо создавать стимулы для роста в расчете на тройственный союз — правительства, доноров и частных лиц.
Правительства. Существуют ли в каждой стране у правительства стимулы для обеспечения роста в частном секторе? Или реальные стимулы побуждают красть у частного бизнеса и таким образом подавлять его? В поляризованном и недемократическом обществе, где группы интересов, основанные на классовом или этническом признаке, яростно соревнуются за свою долю добычи, скорее всего, реализуется вторая возможность. Такая ситуация может не принимать форму открытой коррупции, а выражаться лишь в процентной ставке, не дотягивающей до уровня инфляции, что представляет собой скрытую форму кражи сбережений. Или проявляться в обменном курсе черного рынка, во много раз превышающем официальный курс, — на практике это означает воровство прибыли у экспортеров. В демократическом обществе, где права меньшинств, частную собственность и индивидуальную экономическую свободу надежно защищают разнообразные институты, у правительства есть стимулы способствовать росту в частном секторе. Мы можем представить себе мир, в котором правительства не посвящают себя исключительно воровству, а создают общенациональную инфраструктуру — поликлиники, начальные школы, транспортную систему, развитую телефонную и электрическую сеть — и обеспечивают помощь бедным в каждой стране.
Доноры. Не обстоит ли дело так, что каждый донор выделяет той или иной стране установленный объем помощи, думая прежде всего о том, чтобы поддержать собственный бюджет на следующий год? Предоставляют ли Международный валютный фонд и Всемирный банк свои займы разным Мобуту или поддерживают те правительства, которые способны предоставить убедительные свидетельства своих намерений создать национальную инфраструктуру и помочь бедным? Если упомянутые институты и другие организации-доноры предоставить самим себе, они, скорее всего, вернутся к внутренней бюрократической политике определения необходимости и размеров предоставления займов. Поощряться будет сам факт выдачи займа, а не помощь бедным в конкретной стране. Решение проблемы — в создании прозрачных для общества «конкурсов на оказание помощи»: правительство должно претендовать на займы из общего фонда на основании доказанных и публично озвученных намерений. Мы можем представить себе мир, в котором международные доноры оказывают помощь не просто для того, чтобы обеспечить себе бюджет на следующий год, а чтобы в максимальной степени облегчить жизнь бедных.
Частные лица. Частные домохозяйства и бизнес иногда сталкиваются со слабыми стимулами по вине плохих правительств, которые экспроприируют их инвестиции в будущее. Даже когда в обществе в целом стимулы для роста сильны, у бедных они все равно слабые, потому что производительность человека зависит от его окружения, а окружение бедных, как правило, тоже бедно. Помощь, которая предлагает соответствующие гранты бедным, чей доход увеличивается (вместо урезания помощи по мере увеличения дохода, как практикуется в большинстве систем социальной помощи), может скорректировать эти искаженные стимулы. Мы можем представить себе мир, в котором поддерживается уверенность: бедные отреагируют на стимулы не хуже богатых.
Я критиковал в этой книге некоторые действия Всемирного банка и Международного валютного фонда. Вы вряд ли удивитесь, если я скажу, что эти организации все-таки нужны. В обеих организациях работает много преданных делу, умных и трудолюбивых людей, которые проводят по много трудных дней вдали от дома в не самых уютных уголках мира. Всемирный банк может быть мощной организацией, субсидирующей бедных, а МВФ может играть важную роль в вытаскивании стран из кратковременных кризисов, с которыми порой сталкиваются даже здоровые капиталистические экономики.
Даже если мы и не вынесем больше ничего из наших поисков рецептов роста, мы, экономисты, занимающиеся бедными странами, должны оставить в прошлом наше прежнее высокомерие. Проблема превращения бедных стран в богатые оказалась куда сложнее, чем мы думали. Гораздо легче описать проблемы, с которыми сталкиваются бедные страны, чем предложить эффективные способы решения этих проблем. Рекомендации, которые я только что перечислил, сами по себе тоже не панацея — они потребуют терпеливой и кропотливой работы и дополнительных вложений. Но ничто не могло бы быть печальнее, чем полный отказ от поисков.
Я вспоминаю школу для девочек в Пакистане, расположенную на фоне живописных долин, колосящихся пшеничных полей и журчащих каналов. Я думаю про девочек, разбрасывающих цветочные лепестки, девочек, у которых нет учебников. И надеюсь, что будущее окажется для них более светлым. Пусть поиски рецептов роста в ближайшие пятьдесят лет окажутся успешнее, чем в минувшие полстолетия. И пусть наконец бедные страны станут богатыми.