Глава 1  Помочь бедным

Глава 1  Помочь бедным

Когда я вижу, что какой-то ребенок ест, я смотрю на него и жду, а если он не поделится со мной, думаю, что умру от голода.

Десятилетний житель Габона, 1997 г.

Я пишу эту главу в Лахоре — шестимиллионном пакистанском городе. Я здесь в командировке от Всемирного банка. В прошлые выходные я ездил с провожатым в деревню Гулвера, что неподалеку от Лахора. Мы въехали в село по узкой мощеной дороге, но водитель не сбрасывал скорость. Правда, он при­тормаживал, когда путь нам пересекало какое-нибудь стадо домашнего скота, что случалось нередко. Скоро дорога превратилась в грязную колею и еще боль­ше сузилась, так что мы едва протискивались между домами. Затем и колея за­кончилась. Провожатый показал водителю, что теперь лучше свернуть напра­во, в поле, и там снова вырулить на твердую почву. Страшно было даже под­умать, что происходит с этими грунтовыми дорогами в сезон дождей.

Наконец мы добрались до общинного центра Гулверы. Там было несколько мужчин разного возраста (и ни одной женщины, но об этом позже). Пахло на­возом. Жители ожидали нас и встретили очень гостеприимно. Все вместе мы прошли в кирпичное здание центра, где последовала процедура приветствия. Каждый мужчина, здороваясь, сжимал правую руку гостя двумя ладонями. Нас рассадили на деревянных скамьях и снабдили подушками, чтобы мы могли от­кинуться на них или подложить на сиденья. Потом принесли ласси — молоч-но-йогуртовый напиток. На моем стакане пристроился рой мух, но я все равно выпил свою порцию.

Мужчины рассказали нам о деревенской жизни. Всю неделю они работают в поле, а по вечерам приходят сюда, к центру, чтобы поиграть в карты и побол­тать. Женщины, по их словам, приходить не могут, поскольку и по вечерам за­няты делами. Повсюду жужжали мухи. У многих наших собеседников на ногах виднелись открытые язвы. Большинство были босы, в длинных пыльных оде­яниях. Молодой человек по имени Деену производил впечатление главного — он вел себя с каким-то особым достоинством. У входа толпилась стайка детей, внимательно наблюдавших за нами. Только мальчики, ни одной девочки.

Я спросил Деену, в чем состоят основные проблемы их деревни. Он в ответ поделился радостью — шесть месяцев назад в Гулвере провели электричество. Вдумайтесь, каково это — обрести свет после многих поколений, проживших жизнь в темноте. Они гордились также тем, что в деревне есть начальная школа для мальчиков. Но многих важных вещей по-прежнему не хватало: начальной школы для девочек, врача, канализации (отходы сбрасывали в яму с вонючей водой неподалеку от общинного центра), телефонной связи, асфальтирован­ных дорог. Плохие санитарные условия и трудности с оказанием медицинской помощи в деревнях вроде Гулверы объясняют, почему из тысячи младенцев в Пакистане сто умирают, не дожив до года.

Я поинтересовался, можем ли мы посмотреть какой-нибудь дом. Деену от­вел нас к своему брату. Мы зашли в строение из грубо выделанного кирпича с земляным полом; под одной крышей располагались две жилые комнаты и хлев для скота. В стену была вмонтирована торфяная печка, рядом с которой суши­лись груды коровьих лепешек. Тут же стоял ручной насос, подсоединенный к колодцу. Повсюду сновали дети, причем наконец-то мы увидели девочек. Ре­бята окружили нас и стали разглядывать. Деену сказал, что у его брата семеро детей. У самого Деену было шесть братьев и семь сестер. Все братья жили в той же деревне, а сестры вышли замуж в соседние. Поодаль у стен стояли молчали­вые женщины. Их нам не представили.

Понятие «права женщин» в сельской местности Пакистана пока неведомо. Этот факт отражается в мрачной статистике: в Пакистане на 100 женщин при­ходится 108 мужчин. В богатых странах соотношение обратное, потому что женщины в среднем живут дольше. В Пакистане много тех, кого лауреат Нобе­левской премии Амартья Сен назвал «пропавшими женщинами». Они жертвы дискриминации — девочек хуже кормят, им реже и менее качественно оказы­вают медицинскую помощь. Бывает даже, что новорожденных женского пола убивают. Угнетение женщин иногда принимает жестокие формы. В лахорской газете промелькнула история про человека, который убил сестру, чтобы защи­тить честь семьи: он подозревал, что у нее незаконный роман.

Гулвера, по виду мирная деревушка, однако я знал, что в сельских районах Пакистана широко распространено насилие. В той же лахорской газете был ма­териал о деревенской междоусобице, в которой члены одной семьи перебили семерых представителей другой. На путешественников нередко нападают гра­бители и похитители людей.

Мы вернулись к общинному центру. Несколько мальчишек были увлечены игрой, смысл которой в том, что на землю бросают четыре ореха, а пятым их выбивают.

Деену спросил, хотим ли мы остаться на обед. Но мы вежливо отказались (мне не хотелось лишать их и без того скудных запасов) и, попрощавшись, двинулись в обратный путь. Один из деревенских жителей для развлечения проехался с нами немного; по дороге он сообщил, что над нашим обедом тру­дились два повара. Мне стало стыдно, что я отказался от приглашения.

Мы пересекли поле и доехали до места, где жили четыре брата: они сооруди­ли себе жилища, и получилось что-то вроде мини-деревеньки. Там все повто­рилось: мужчины тепло нас встретили, долго жали руки, потом рассадили на деревянных скамейках прямо на улице. Женщин и тут не было видно. Зато де­тей было еще больше, чем в Гулвере, и вели они себя еще более оживленно — теперь тут были и мальчики, и девочки, но первых больше. Они собрались вокруг, наблюдая за каждым нашим движением, и часто заливались смехом, когда кто-то из нас делал что-то, с их точки зрения, нелепое. Мужчины подали нам сладкий чай с молоком — очень вкусный. Я заметил, что из дома на нас смотрит какая-то женщина, но, когда повернулся в ее сторону, она быстро ре­тировалась.

Потом мы зашли в дом одного из братьев. Там у дверей комнат стояли не­сколько женщин — они не приближались к нам, а лишь внимательно наблю­дали за происходящим. Мужчины показали нам маслобойку, в которой сбива­ют масло и йогурт. Один из них попытался продемонстрировать ее действие, но не смог — оказалось, это женская работа. Нам принесли на пробу масло, по­яснив: они топят его, чтобы получить гхи — продукт, более прозрачный, чем обычное топленое масло. Гхи — важный компонент здешней кухни. Если есть много гхи, становишься сильным. Уведомив нас об этом, нам дали его отведать. По всей видимости, их рацион в основном состоял из молочных продуктов.

Электричество в поселении братьев появилось за месяц до нашего визита. В остальном их жалобы были такими же, как и у жителей Гулверы, — отсутствие телефона, водопровода, врача, канализации, дорог. Мы находились всего в ки­лометре от шоссе, недалеко от Лахора — словом, не за тридевять земель. Они были бедны, но по сравнению с более отдаленными пакистанскими деревнями им жилось не так уж плохо. К деревушке вела кирпичная дорожка, которую они сами выложили.

Большинство пакистанцев бедны: 85 % населения живут меньше чем на два доллара в день, а 31 % — существуют в крайней бедности, меньше чем на один доллар в день. Ббльшая часть населения Земли живет именно в таких бедных странах, где люди даже неподалеку от крупных городов прозябают в нищете и изоляции. Ббльшая часть населения Земли живет в бедных странах, где угнета­ют женщин, где умирает огромное количество младенцев и где огромное чис­ло людей постоянно ощущают чувство голода. Экономический рост в бедных странах важен нам потому, что он улучшает жизнь таких бедняков, как наши знакомые из Гулверы. Экономический рост избавляет бедных от голода и бо­лезней. Рост ВВП на душу населения в масштабах национальной экономики оборачивается ростом дохода беднейших из бедных, вырывая их из когтей ни­щеты.

Смерть невинных

Типичный показатель детской смертности в 20 % богатейших стран — 4 че­ловека на 1000 новорожденных. В 20 % беднейших стран этот показатель равен 200 человек на 1000. Родители новорожденных в беднейших странах в пятьде­сят раз чаще скорбят, а не радуются. Исследования показали, что падение дохо­да на 10 % приводит к увеличению детской смертности на 6 % [1]*.

Более высокий показатель детской смертности в беднейших странах отчас­ти связан с широким распространением заразных и, как правило, легко пред­отвратимых заболеваний — таких, как туберкулез, сифилис, различные виды желудочных инфекций, полиомиелит, корь, столбняк, менингит, гепатит, сон­ная болезнь, шистосомоз, «речная слепота» (онхоцеркоз), проказа, трахома, ки­шечные глисты и инфекции нижних дыхательных путей [2]. При низком уров­не дохода болезни оказываются более опасными из-за худшего состояния ме­дицины, плохого питания и меньшей доступности медицинской помощи.

Каждый год два миллиона детей умирают от обезвоживания, вызванного поносом [3]. Еще два миллиона гибнут от коклюша, полиомиелита, дифтерии, столбняка и кори [4]. Три миллиона детских жизней уносит бактериальная пнев­мония. Перенаселенность жилых помещений, древесный и сигаретный дым по­вышают вероятность развития у детей этого тяжкого недуга. Дети, которые плохо питаются, с большей вероятностью заболевают пневмонией, чем их све­рстники, не страдающие от голода [5]. Бактериальную пневмонию можно вы­лечить пятидневным курсом антибиотиков — вроде котримоксазола, который стоит около двадцати пяти центов [6].

От 170 до 400 миллионов детей ежегодно заражаются кишечными паразита­ми — кольцевыми червями и глистами, которые влияют на интеллектуальные способности, влекут за собой анемию и задержки в развитии [7].

Нехватка йода вызывает зоб — вздутие щитовидной железы в районе гор­ла — и ведет к снижению умственных способностей. Около 120 тысяч ново­рожденных ежегодно страдают от умственной отсталости и физического пара­лича, вызванного недостатком йода. От зоба страдают около 10 % населения Земли, включая и взрослых, и детей [8].

Недостаток витамина А вызывает слепоту примерно у полумиллиона детей и является одной из причин смерти около 8 миллионов детей ежегодно [9]. Связь с вышеперечисленными болезнями очевидна — нехватка витамина А делает более вероятной смерть от поноса, кори или пневмонии.

Лекарства, которые помогли бы справиться с этими болезнями, порой на удивление дешевы — ЮНИСЕФ приводит этот факт, подчеркивая всю глуби­ну нищеты в среде этих несчастных людей. Оральная регидрация по цене менее десяти центов за дозу может помочь при обезвоживании [10]. Прививки против коклюша, полиомиелита, дифтерии, кори и столбняка стоят примерно пятнадцать долларов на ребенка [11]. Витамин А можно вводить в диету, обра­батывая соль или сахар, или принимать в виде капсул каждые шесть месяцев. Одна такая капсула обойдется всего в два цента [12]. Иодизация соли, которая стоит около пяти центов на пациента в год, снимает проблемы, связанные с де­фицитом йода [13]. Кишечные паразиты выводятся с помощью дешевых ле­карств — таких, как альбендазол и празиквантел [14].

Богаче и здоровее

Лэнт Притчетт, сотрудник гарвардской Школы государственного управле­ния имени Кеннеди, и Ларри Саммерс, бывший министр финансов США, обна­ружили явную зависимость между экономическим ростом и динамикой дет­ской смертности. Они отметили, что третий фактор, который не меняется с те­чением времени для данной страны, — ее «культура», или «институты», — не может объяснить одновременное изменение дохода и уровня детской смерт­ности. Кроме того, они показали, что именно повышение дохода вызывает сни­жение детской смертности, а не наоборот. Их выводы основывались на статис­тических данных, к которым мы еще обратимся. Притчетт и Саммерс также проанализировали некоторые виды роста дохода, которые, казалось бы, никак не связаны со смертностью, — например рост дохода в результате повышения цен на экспортную продукцию. Однако выяснилось, что и такой прирост бла­гоприятно сказывается на статистике детской смертности. Если повышение до­хода, никак не связанное с детской смертностью, все же вызывает определен­ное падение ее уровня, то это означает, что повышение дохода в целом снижает детскую смертность.

Открытие Притчетта и Саммерса можно представить на языке конкретных фактов. Например таких: смерти примерно полумиллиона африканских детей в 1990 г. удалось бы избежать, если бы рост африканской экономики в 1980-е гг. был на полтора процента выше.

Беднейшие из бедных

До сих пор мы оперировали средними показателями по странам. Но даже в самой бедной стране существуют региональные различия. Мали — одна из са­мых бедных стран мира. Местность вдоль реки Нигер неподалеку от города Томбукту (Тимбукту) — одна из самых бедных в Мали и, следовательно, на всей земле. Во время проведения исследования в 1987 г. у трети детей младше пяти лет на протяжении двух недель до опроса в какой-то момент был понос. Очень немногим из них оказывалась помощь в форме простой и дешевой ре-гидрационной оральной терапии. Ни у кого не было прививок от дифтерии, коклюша или тифа. До пяти лет там не доживают 41 % детей, что в три раза превышает смертность в столице страны Бамако и является одним из самых высоких показателей детской смертности за всю историю наблюдений [15].

Существуют такие регионы, подобные Томбукту, или такие люди у самого подножия экономической пирамиды, которых презирают даже другие бедня­ки. В Египте их называли мадфун — погребенные или погребенные заживо; в Гане — охиабрубо — нищие, безработные, больные, за которыми некому уха­живать; в Индонезии — эндек арак тадах, в Бразилии — мизеравейш — отвер­женные; в России — бомжи, бездомные; в Бангладеш — грино гориб— ненавист­ные нищие. В Замбии людей, известных как баландана сана или бапина, описы­вали так: «Испытывают недостаток в еде, едят один-два раза в день; грязны, постоянно окружены мухами, не могут позволить себе расходы на школу и здравоохранение, ведут жалкую жизнь, ходят в ветхой и грязной одежде, не имеют доступа к нормальным предметам гигиены, воде, выглядят ужасно, пи­таются одними овощами и сладким картофелем». В Малави беднейших называ­ли осаукитситса — «семьи, во главе которых чаще всего стоят старики, боль­ные, инвалиды, сироты и вдовы». Некоторых именовали ониенчера — «измож­денные нищие с худыми телами, которые не блестят даже после мытья, малень­кого роста, с редкими волосами, постоянно болеют, испытывают недостаток в пище» [16].

Питание

Высокая смертность в беднейших странах обусловлена также серьезнейшей проблемой голода. Дневное потребление калорий здесь на треть ниже, чем в 20% самых богатых стран.

В четверти беднейших стран за последние три десятилетия свирепствовал голод — богатым странам он не угрожал. В беднейших странах — таких, как Бурунди, Мадагаскар, Уганда, — почти половина детей в возрасте до трех лет из-за недостатка питания отстает в росте [17].

Индийская семья, живущая в хижине с тростниковой крышей, редко «ест полноценную пищу дважды в день. После обеда взрослые и дети жуют сахар­ный тростник. Изредка в их рационе появляются «сатту» (из муки), чечевица, картофель, но это — только по особым случаям» [18].

В Малави беднейшие семьи «остаются без еды по два-три дня, а иногда це­лую неделю… и нередко просто варят себе овощи… в некоторых семьях едят буквально отруби из горькой кукурузы (гага /дейя овава) и опилки из гмелины, смешанные с небольшим количеством кукурузной муки, особенно в самые го­лодные месяцы — в январе и феврале» [19].

Угнетение бедных

В бедных обществах нередко встречается своего рода долговое рабство. На­пример, про Индию наблюдатели пишут, что там существует «порочный круг долговых обязательств, при котором должник может работать в доме кредито­ра в качестве слуги или на его ферме в качестве батрака… Долг может сущес­твенно вырасти из-за накопления процентов, отсутствия должника по болезни и в результате расходов на его еду или проживание» [20].

Особому угнетению подвергаются этнические меньшинства. В 1993 г. в сто­лице Пакистана Карачи в бенгальском сообществе Рехманабад местные жите­ли «подвергались выселению, их дома сносили бульдозерами, а после возвра­щения в поселение и сооружения временных жилищ из тростника и мешков они все равно оставались постоянными объектами притеснения со стороны спекулянтов землей, полиции и политических движений» [21].

Отдельную группу, для которой риск угнетения очень высок, представляют дети из бедных семей. В беднейших странах 42 % детей в возрасте от 10 до 14 лет вынуждены работать. В самых богатых странах в этой возрастной катего­рии работают менее 2 % детей. Хотя в большинстве стран законодательство за­прещает детский труд, Госдепартамент США отмечает, что во многих странах эти законы не выполняются. Так обстоит дело в 88 % беднейших стран. Ни в одной из богатых стран данное нарушение не допускается [22]. Вот история Пачавака из западноиндийского штата Орисса: «Пачавак бросил учиться в тре­тьем классе после того, как учитель сильно избил его тростью. С тех пор он ра­ботал в нескольких богатых домах. У отца Пачавака есть полтора акра земли, которую он обрабатывает. Его младший брат в одиннадцать лет тоже был вы­нужден пойти работать, поскольку семья взяла взаймы большую сумму, что­бы покрыть расходы на свадьбу старшего брата. Эта система тесно связана с кредитованием: многие семьи берут деньги в долг у землевладельцев, а те вза­мен возвращения взятой у них суммы держат детей должников в качестве «ку-тиа». Пачавак работал пастухом с шести утра до шести вечера и получал от двух до четырех мешков необработанного риса в год, двухразовое питание и одно лунги (вид одежды)».

Особо отвратительная разновидность эксплуатации детского труда — про­ституция. В Бенине, например, «у девочек нет выбора, кроме как продавать се­бя с четырнадцати, даже с двенадцати лет. Они делают это за 50 франков, а иногда просто за то, чтобы их накормили ужином» [23].

Есть и еще одно занятие, на которое толкает детей нищета в беднейших стра­нах, — война. В Мьянме, Анголе, Сомали, Либерии, Уганде и Мозамбике воева­ло до двухсот тысяч солдат в возрасте от шести до шестнадцати лет [24].

Женщины в бедных странах тоже подвержены угнетению.

В каждых четырех из пяти богатейших стран мира в большинстве случаев соблюдается правило экономического и социального равенства женщин — так утверждает Чарлз Хумана в труде «Руководство по правам человека».

В беднейших странах социального и экономического равенства женщин не существует [25]. В Камеруне «в некоторых областях женщине необходимо со­гласие мужа, отца или брата на то, чтобы выйти из дому. Кроме того, муж или брат женщины имеет доступ к ее банковским счетам, но не наоборот». Иссле­дование 1997 г. показало, что на Ямайке «во всех общинах избиение жен сохра­няется как повседневная практика». В Грузии, на Кавказе «женщины признава­лись, что нередко семейные ссоры приводят к побоям». В Уганде в 1998 г., когда у женщин спросили, какую работу выполняют мужчины в их местности, они засмеялись и сказали: «Едят, спят, потом просыпаются и снова принимаются пить» [26].

Рост и бедность

Мои коллеги по Всемирному банку Мартен Равайон и Шаохуа Чен собрали данные по периодам экономического роста и изменению уровня бедности с 1981-го по 1999 г. Сведения они получили из национальных исследований до­ходов и расходов домохозяйств. При этом Равайон и Чен стремились обеспе­чить единство методологии и сопоставимость данных. В итоге, проанализиро­вав данные, которые соответствовали установленным ими жестким критери­ям, они выявили 154 периода изменений уровня бедности в 65 развивающихся странах.

Равайон и Чен определили единый критерий бедности независимо от стра­ны: бедными считалась та часть населения, чей доход составлял менее одного доллара в день на начало анализируемого периода. Исследователи хотели по­нять: как влияет экономический рост в государстве на долю граждан, находя­щихся за чертой бедности?

Зависимость выявилась совершенно прямая: быстрый рост влечет за собой быстрое уменьшение доли беднейшего населения, а общий экономический спад — ее увеличение. Я обобщил данные Равайона и Чена, разделив количест­во периодов на четыре равновеликие группы по динамике темпов роста. Я срав­нил, как менялся уровень бедности в странах с самыми высокими темпами роста и в странах, экономика которых быстрее всего сокращалась [27]:

Сильный спад Средний спад Средний рост Быстрый рост

Изменение среднего дохода в год (%)

-9,8 -1,9

1,6

8,2

Изменение доли бедного населения (%)

23,9 1,5 -0,6

-6,1

Рост бедности был особенно заметен в странах, экономика которых сокраща­лась наиболее быстро, — в основном это страны Восточной Европы и Средней Азии. Экономика этих стран пришла в упадок после гибели прежней коммунис­тической системы, и процесс этот продолжался — удержать его могло лишь ста­новление новой системы хозяйствования. Подобное падение объема произво­дства и увеличение доли бедных наблюдалось и в некоторых странах Африки. Так, в процентном соотношении количество людей, находящихся за чертой бед­ности, резко выросло во время рецессий в Замбии, Мали, Кот-д’Ивуаре.

В странах, где наблюдалась положительная экономическая динамика, доля людей, находящихся за чертой бедности, уменьшалась. Самый быстрый рост оказался связан с самым быстрым сокращением доли бедных. Примером мо­жет служить Индонезия, где средний доход с 1984-го по 1996 г. вырос на 76 %. Доля индонезийцев, находящихся за чертой бедности в 1993 г., составляла все­го одну четверть от аналогичного показателя 1984 г. (Во время экономического кризиса в Индонезии в 1997-1999 гг. положение вновь ухудшилось: средний до­ход упал на 12 %, а доля населения, находящегося за чертой бедности, выросла на 65 %, что в очередной раз подтвердило взаимосвязь этих двух показателей.)

Все это как будто вполне очевидно. В самом деле, если по мере экономичес­кого роста доля бедных в стране не снижается, а увеличивается, значит, доходы распределяются все более и более неравномерно. Но при общем росте дохода в стране таких катастрофических ухудшений не наблюдалось. В частности, в ис­следовании Равайона и Чена по мере экономического роста уровень неравен­ства между бедными и богатыми существенно не изменяется. Следовательно, доход тех и других должен и расти, и падать одновременно.

Именно эту закономерность подтвердили мои коллеги по Всемирному бан­ку Дэвид Доллар и Аарт Краай. Рост среднего дохода на 1 % приводит к иден­тичному росту доходов 20 % беднейшего населения. Используя статистичес­кие методы для установления причинно-следственных связей, ученые обнару­жили, что дополнительный рост подушевого дохода на 1 % влечет за собой рост доходов беднейшего населения также на 1 % [28].

Условия жизни бедных могут улучшиться двумя способами: если доход пе­рераспределяется от богатых к бедным либо если доход как богатых, так и бед­ных увеличивается в результате общего экономического роста. Данные Равай­она и Чена, с одной стороны, и Доллара и Краая, с другой, демонстрируют, что в среднем экономический рост приносит бедным гораздо большее облегчение, чем перераспределение.

В начале поисков

Итак, при экономическом росте в стране уменьшается уровень голода и смертность, отступает нищета. Все это побуждает нас упорно искать источни­ки роста. Бедность — это не просто низкий ВВП; это умирающие младенцы, голодающие дети, притеснение женщин и других угнетаемых слоев населения. Благополучие следующего поколения в бедных странах зависит от того, увен­чаются ли успехом наши поиски рецепта превращения бедных стран в бога­тые. Я снова вспоминаю женщину, которая смотрела на меня из дальней ком­наты в заброшенной пакистанской деревне. Этой неизвестной женщине я хо­тел бы посвятить трудные поиски —- поиски, в ходе которых мы, экономисты как из бедных, так и из богатых стран, колесим по тропикам, стараясь сделать бедные страны богатыми.

Интермеццо. В поисках реки

В 1710г. пятнадцатилетний английский юноша по имени ТомасКресап выса­дился с корабля в портовом городе Гавр-де-Грас, штат Мериленд. Томас эмигри­ровал в Америку из Йоркшира, графства на севере Англии [1 ].

Томас знал, что он ищет в Америке, — землю возле реки. Прибрежная земля дает богатый урожай, а по реке можно без труда доставлять сельскохозяйствен­ную продукцию на рынок. Он обосновался на реке Сасквеханна, которая текла через Гавр-де-Грас.

Дальнейшие сведения о Томасе датируются 1727г. В это время он женится на Ханне Джонсон и почти сразу объявляет себя банкротом. Долг размером в девять фунтов стерлингов оказался ему не по силам [2]. Томас и Ханна на себе испытали слабость медицинской помощи у ранних американских поселенцев: двое их детей умерли во младенчестве.

Пытаясь скрыться от кредиторов, Томас решил переехать. Он снова совер­шил попытку заполучить землю возле реки и арендовал участок у отца Джор­джа Вашингтона, на вирджинском берегу Потомака, недалеко от того места, где сейчас находится столица Соединенных Штатов Вашингтон. Там он начал строить себе хижину. Но он был чужаком в этих краях, и, пока он рубил деревья, шайка вооруженных соседей предложила ему поискать себе место для жилья где-нибудь в другом месте. Томас воспользовался подручным средством и в завязав­шейся драке убил одного из нападавших топором, а потом вернулся назад в Мери­ленд, чтобы собрать вещи для переезда в Вирджинию. Он рассказал Ханне об их будущих новых соседях. «По каким-то причинам, — как сказано в хронике, — ехать она отказалась» [3].

После этого Кресапы выбрали для нового места жительства Пенсильванию и в марте 1730 г. обосновались в верхнем течении Сасквеханны, неподалеку от ны­нешнего города Райтсвилля. Томас решил, что наконец-то обрел свою прибреж­ную обетованную землю. Но и в Пенсильвании начались нелады с соседями. Лорд Балтимор, владелец Мериленда, и Уильям Пенн, хозяин Пенсильвании, спорили о границах между их колониями, и Томас поддержал сторону, которой было сужде­но проиграть. Он получил двести акров прибрежной пенсильванской земли от лорда Балтимора, за которые выплачивал по два доллара в год. Казалось, это от­личная сделка, но земля, как выяснилось, не принадлежала Балтимору, и пенсиль-ванцы решили выгнать мерилендцев восвояси.

В октябре 1730 г. двое пенсильванцев подстерегли Томаса, ударили его по голо­ве и сбросили в Сасквеханну. Томасу как-то удалось выбраться на берег. Он попы­тался добиться справедливости, обратившись к ближайшему пенсильванскому судье, но тот ему ответил, что мерилендцы не могут обращаться в суды Пен­сильвании [4].

Ночью 29 января 1733 г. толпа из двадцати пенсильванцев окружила дом То­маса и потребовала, чтобы он сдался, — они намеревались его повесить. Вместе с Томасом в осаде оказались еще несколько верных мерилендцев, его сын Дэниэл и Ханна, которая была на девятом месяце беременности — она ждала Томаса-младшего. Когда толпа взломала дверь, Томас открыл огонь и ранил одного из на­падавших. Пенсильванцы ранили одного из детей мерилендских верноподданных. В конце концов нападавшие ретировались.

Следующая битва состоялась через год, в январе 1734 г., когда шериф округа Ланкастер послал вооруженный отряд для ареста Томаса. Отряд снова взломал дверь, и Томас снова открыл огонь. Один из людей Томаса застрелил одного из на­падавших по имени Ноулс Даунт. Пенсильванцы умоляли Ханну дать им свечу, чтобы осмотреть рану Даунта (у него была повреждена нога). Добросердечная Ханна ответила: «Лучше бы его ранили в сердце» [5]. Позже Ноулс Даунт скон­чался от ран. Взять Томаса не удалось и на сей раз.

Осенью 1736 г. сКресапом решил наконец разобраться новый шериф округа. В ночь на 23 ноября он возглавил хорошо вооруженный отряд из двадцати четырех человек. Отряд достиг дома Кресапов. Шериф намеревался вручить Томасу ордер на арест за убийство Ноулса Даунта. Когда раздался стук в дверь, в доме находи­лись члены семьи и защитники Мериленда. Ханна снова была на сносях — на этот раз она ждала третьего ребенка. Томас поинтересовался, чего они хотят, «эти квакающие сукины дети» [6]. Определение относилось к миролюбивым пен­сильванским квакерам. Но в данный момент они хотели сжечь дом Томаса. Мери-лендцы бросились врассыпную из горящего дома, и тогда пенсильванцы наконец-то поймали Кресапа [7].

Томаса заковали в кандалы и отправили в тюрьму. Она находилась в Фила­дельфии — Томас назвал этот город одним из самых красивых в Мериленде. В тюрьме Кресап провел год. Иногда охранники выводили его на свежий воздух, в том числе чтобы показать «мерилендское чудовище» беснующейся толпе.

И все-таки сторонники Томаса добились его освобождения — для этого им пришлось обратиться с петицией в Лондон к королю. Томас решил, что Пен­сильвании с него хватит, погрузил свое семейство в повозку и отправился назад в Мериленд, на западную границу — туда, где ныне стоит городок Олдтаун, что на берегах Потомака. Как только они туда прибыли, Ханна родила их пятого, последнего ребенка — Майкла.

Томас никак не мог ужиться с соседями — один из них отметил, что «Кре-сап — человек горячего нрава и на редкость желчный» [8]. Но на этот раз до дра­ки не дошло, и в Олдтауне Томас прожил до конца своих дней [9]. Он выстроил дом над поймой Потомака — это была хорошая, плодоносная земля. К сожале­нию, именно в этом месте река не являлась транспортной артерией — навигация по ней была возможна только от Джорджтауна, в 150 милях ниже по тече­нию. Непроходимость Потомака пробудила у Томаса глубокий интерес к пробле­мам транспорта.

В 1740-х гг. Кресап входил в группу земельно-транспортных инвесторов, ко­торая включала и семью Вашингтонов. Они изучали возможность сооружения канала вдоль той части Потомака, где судоходство было невозможно. Разрабо­танный план не был реализован из-за опасности войны с французами. Канал все-таки построили, но только в начале следующего столетия.

Каналы и реки привлекали всех, поскольку дороги в колонии часто утопали в грязи, а в сухую погоду от перегрузки колеи делались чересчур глубокими. Чтобы не так страдать от тряски, и возницы, и пассажиры в пути передавали друг дру­гу бутылку виски. «Лошади, — с благодарностью отмечал один такой пасса­жир, — были трезвы» [10].

Так и не сумев обуздать реку, Томас переключился на сооружение дорог. При этом он ориентировался на довольно низкие стандарты, понимая под дорожным строительством лишь устранение «наиболее сложных препятствий» [11]. В 1747 г. в тех местах проезжал с инспекцией Джордж Вашингтон — сын бывших землевладельцев и коммерческих партнеров Томаса. Он описал дорогу, которая вела к угодьям Томаса Кресапа, как «худшую из дорог, по которой когда-либо сту­пала нога человека или зверя» [12].

Если Томас надеялся, что переезд на дальние рубежи избавит его от погранич­ных войн, то он ошибался. Он оказался в центре самой большой за всю свою жизнь войны — англо-французской, продлившейся с 1754-го по 1763 г.

Война началась в том числе и потому, что Томас (как и другие английские по­селенцы) не был удовлетворен своим прибрежным участком и обращал взоры на запад — там вдоль судоходной реки Огайо простирались плодоносные земли. В итоге Томас присоединился к Вашингтонам и другим вирджинцам, решившим захватить приглянувшиеся территории. В историю эта группа вошла под на­званием «Компания Огайо».

Захватчики быстро расправились с прежними владельцами — племенами ин­дейцев Шони и Минго. Когда «Компания Огайо» попыталась выстроить торго­вый пост и форт в устье реки Огайо (ныне это город Питтсбург), им пришлось столкнуться с более серьезным неприятелем, а именно — французами из Квебе­ка. Они тоже положили глаз на землю у реки. В 1754 г. в короткой схватке фран­цузы оттеснили защитников «Компании Огайо» под командованием юного Джорджа Вашингтона. Инцидент положил начало Французско-Индейской вой­не (как ее позже назовут). Томас и его сыновья Дэниел и Томас-младший записа­лись в антифранцузское ополчение в составе колониальной милиции — сборища провинциальных забияк, более известных своими «безобразными вольностями», чем военным мастерством [13]. Томас откомандировал в милицию и Немези­да — одного из своих черных рабов. 23 апреля 1757 г. в бою возле нынешнего Фрос­тбурга, штат Мериленд, Томас-младший был убит. Спустя несколько недель Немезид тоже погиб в бою [14].

В итоге при мощной поддержке Британии колонисты победили французов и их союзников-индейцев. На этом, однако, военные мытарства Томаса не закончи­лись. В 1755 г. разразилась освободительная война. Младший сын Томаса Майкл был убит в самом ее начале. Еще двое детей Томаса и Ханны умерли малолетними от болезней. Жизнь Томаса была полна насилия и неудач, а каждый кусок хлеба доставался ему с большим трудом.

И все-таки поиски реки, которые Томас вел всю жизнь, увенчались успехом. Майкл до своей гибели успел застолбить участок на реке Огайо. Наследники То­маса будут жить на плодородной земле, а позже работать на мануфактурах вдоль речных берегов. Растущая американская экономика, простирающая свои щупальца вдоль рек, каналов и железных дорог, вытащила Кресапов из нищеты и помогла их процветанию. Жизнь изменилась со времен Томаса — моего прапра-прапрапрапрадеда.

Большая часть населения Земли еще не распрощалась с тяжелым наследием доиндустриальной эпохи. Большинству жителей Земли повезло меньше, чем мне, родившемуся на изобильных берегах. Когда мы, жители богатых стран, смотрим сегодня на то, что происходит в странах бедных, —мы видим там собственное прошлое. Мы все — потомки бедняков. В конечном итоге мы все — выходцы из простонародья. Мы занимаемся поисками истоков роста, чтобы помочь бедным странам стать богатыми.