Германская политика: ставка на убийство
Германская политика: ставка на убийство
«Нью-Йорк таймс»
6 февраля 1915 г.
Милостивый государь!
Я только что прочёл в высшей степени учтивое и сдержанное письмо Джеймса О’Доннелла-Беннетта. Будучи весьма благодарен автору за то, что он счёл возможным обратиться ко мне таким образом с газетных страниц, я хотел бы всё же сказать по этому поводу несколько слов. Речь в письме идёт о моей статье в «Дэйли кроникл», озаглавленной «Германская политика: ставка на убийство». Некоторые мои утверждения господин Беннетт высмеивает, об остальных не упоминает вообще — наверное, потому, что ничем не может их опровергнуть.
Сначала я рассказал о минировании морских пространств: собственно, за этим мы застали в первый же день войны корабль «Koenigin Luise», который немедленно потопили. Затем то же произошло к северу от ирландского побережья; всем известно, что лишь предупредительный сигнал с борта британского военного судна спас «Olimpic», который в противном случае подорвался бы вместе со всеми своими пассажирами, как американскими, так и британскими. Когда жертвами подобных акций становятся граждане нейтральных стран (датчане, голландцы, норвежцы), это — убийство, иного слова не подберёшь.
Далее я рассказал о бомбардировках мирных городов с моря и воздуха. И здесь, и в Германии всем известно, что Ярмут, Уитби и Скарборо не защищены, а Гартлпул обороняет совсем небольшая батарея. Если последний факт и даёт неприятелю повод обстрелять — не саму эту батарею, но густонаселённый город (убив или ранив несколько сотен человек, в том числе 38 детей и лишь 7 военнослужащих), то чем оправдать бомбардировки Скарборо, Уитби и Ярмута? В ходе подлого налёта на Ярмут цеппелин сбросил бомбы ещё и на мелкие окрестные сёла, в результате чего погибли пять человек. Если это не убийство, то что же? Во всяком случае, не война, ибо таким образом попираются все её законы.
Мистер Беннетт говорит, что британцы и сами бомбили Дюссельдорф. Именно так — лучшей иллюстрации мною сказанному трудно сыскать. Да, наши лётчики бомбили Дюссельдорф (равно как и Фридрихсхафен), но каждый раз атаковали заранее намеченные стратегические цели (авиационные ангары), коим нанесли, как было признано, весомый урон. Даже враг в своих сводках не попытался обвинить нас в неразборчивом бомбометании. Между тем, приняв на вооружение германскую тактику, мы бы легко забросали бомбами многолюдные улицы Кёльна и Франкфурта, также открытые для ударов с воздуха.
Мистеру Беннетту не нравится, что я обвиняю германскую прессу в систематической лжи. Но ведь она объявила Ярмут, Уитби и Скарборо укреплёнными городами — если это не ложь, то что же? Разве не германская пресса рассказывает сейчас, как в ходе морского боя неделю назад британцы потеряли тяжёлый крейсер и несколько лёгких кораблей, хотя на самом деле мы избежали всяких потерь? Ложь — неприятное слово, но когда речь идёт о заявлениях такого рода, постоянно встречающихся в немецкой прессе, другого не приходит на ум.
Теперь мы подходим к главному вопросу о германских злодеяниях во Франции и Бельгии. Мистер Беннетт пытается оправдать таковые утверждением (в истинности которого не может быть ни малейших сомнений), что и среди немцев попадаются добросердечные люди, которые так милы с населением оккупированных территорий, что даже заводят с ним дружбу. Допускаю, что по своей природе немец вовсе и не жесток; но прусский милитаризм бесчеловечен, и он всю Германию переделал на свой манер.
Мистер Беннетт, с недоверием воспринимающий сообщения о злодеяниях оккупантов, почему-то охотно верит сплетням о том, как их будто бы обстреливали мирные бельгийцы. Сначала даже утверждалось, будто они у раненых выцарапывали глаза; поиск соответствующих доказательств, однако, завершился заявлением главврача из Экс-ла-Шапели о том, что о подобных случаях ему ничего не известно. Не сомневаюсь, что бельгийское правительство предприняло всё возможное, чтобы изъять оружие у гражданского населения. Не рискну, подобно иным апологетам, утверждать, будто бы в немцев не было произведено ни единого выстрела, но есть основания полагать, что то были единичные случаи. С другой стороны, ни для кого не секрет, что захватчики устроили массовое уничтожение бельгийских сёл, убивая при этом всех подряд — мужчин, женщин, детей, — а своё присутствие на захваченной территории отметили крайней степенью распущенности.
Мистеру Беннетту стоило бы ознакомиться с фактами, приведёнными в отчётах Бельгийской комиссии, где есть всё — имена, даты, названия городов и сёл. Отдельные сообщения о злодеяниях оккупантов здесь, действительно, подвергаются сомнению, что лишь добавляет убедительности документу в целом. Тот факт, что захватчики сохранили городскую ратушу в Лувене, вряд ли уж очень утешил жителей города, седьмая часть которого (по оценке самого мистера Беннетта) была сожжена. Такого рода бесчинства, недопустимые сами по себе, особенно отвратительно выглядят в свете клятвенных обещаний немцев защищать страну, которую они теперь принялись истязать.
Мистер Беннетт, судя по всему, полагает, будто во Франции германские войска вели себя лучше, чем в Бельгии. Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной лежит отчёт Французской комиссии, и это — перечень тех же бесчинств со всевозможными подробностями в качестве доказательств. От Сенли до Динана — сплошная история варварства. Насколько мне известно, подобный документ о германских преступлениях в Польше составили и российские власти. Будет ли господин Беннетт утверждать, что и эти официальные документы есть «ложь от начала и до конца»? Не проще ли предположить, что союзники правы в своих оценках и что приведённые факты — следствие прусской идеологии, которая делает ставку на запугивание населения оккупированных территорий с тем, чтобы сделать его послушным орудием в руках захватчиков?
Профессор Бедье опубликовал выдержки из дневников германских солдат, описывающих собственные деяния. Тяжко читать такое. Приведу отрывок, который должен особенно заинтересовать мистера Беннетта, ведь он, похоже, готов чуть ли не восхититься сдержанностью немцев, постановивших сжечь на одной из улиц Динана — подумать только — не все дома, а лишь каждый третий и пятый. Вот что пишет рядовой первого батальона 178-го пехотного полка Филип из Каменца (Саксония) о событиях в деревушке к северу от Динана:
«У входа в деревню лежали трупы пятидесяти жителей, расстрелянных за то, что ночью подло обстреляли наши войска. Убивали и других, так что всего тел мы насчитали штук двести. Свидетелями этого страшного зрелища пришлось стать женщинам и детям, пришедшим сюда с фонарями в руках. А мы вынуждены были есть рисовую кашу среди этих трупов».
Вот что читаем мы в другом дневнике:
«Ланжвилле, 22 августа. Деревня уничтожена 11-м батальоном первопроходцев. Трёх женщин повесили на деревьях».
Рядовой Шлаутер из 3-й батареи 4-й гвардейской полевой армии артиллерии пишет:
«Расстреляли двести местных жителей. Оставшиеся в живых были использованы для рытья могил. Там были и женщины, но избежать этого было никак нельзя».
И далее:
«Таким образом мы уничтожили восемь домов с их обитателями. В одном доме двух мужчин с жёнами и 18-летнюю дочь закололи штыками. Тяжко было мне наблюдать гибель создания столь невинного, но иначе никак нельзя было утихомирить толпу, ведь то были не люди, а звери».
Это, господин Беннетт, тоже, по-Вашему, «ложь от начала и до конца»? Или я всё-таки был прав, когда писал, что к массовому убийству мирного населения немцы приступили с первых же дней и что злодеяний такого рода Европа не помнит с давних и очень тёмных времён? Если у Вас всё ещё остались сомнения, настоятельно рекомендую ознакомиться с отчётами Французской и Бельгийской комиссий, хотя, боюсь, в Метце найти эти документы не так-то просто.
С совершенным почтением
Артур Конан-Дойль
Кроуборо, 2 февраля, 1915 года