Восьмое ноября
Восьмое ноября
Относительно моей скромной персоны написано письмо. Государственный департамент должен дать на него ответ.
В письме говорится, что г-н Кублицкий, советский писатель, имеет в Нью-Йорке ограниченный район передвижения. У него виза «Си-два». Не может ли, однако, государственный департамент в связи с советским национальным праздником разрешить 7 и 8 ноября текущего года г-ну Кублицкому свободное передвижение в пределах Манхэттена? Это позволило бы ему, в частности, навестить на праздник своего друга, нью-йоркского корреспондента газеты «Правда» г-на Стрельникова, проживающего на Семьдесят девятой улице, за пределами разрешенной г-ну Кублицкому зоны.
Письмо направлено заблаговременно. Ответа нет.
Я основательно приуныл. Мало того, что пропадает праздник. Без разрешения на передвижение по всему Манхэттену я не могу воспользоваться приглашением Информационного агентства США и принять участие в поездке иностранных корреспондентов по избирательным участкам, которую организует это агентство.
И вот радость, уже нечаянная: портье протягивает мне «месидж». Это всего лишь узкая лента бумаги, на которой дежурным записана телефонограмма. Меня извещают, что в связи с национальным праздником… Ура!
Не буду рассказывать, как мы встречали праздник и какое это счастье — оказаться среди своих и чувствовать слезы на глазах, когда бокалы сдвигает гост за Родину.
Следующий день, 8 ноября, был первым вторником после первого понедельника ноября високосного года — днем, который конституция США отводит президентским выборам.
С утра идем на Пятьдесят седьмую улицу, где у Информационного бюро открыт оффис для связи с иностранными корреспондентами.
В городе шумно, но не празднично. Закрыты некоторые банки и конторы. Закрыты все школы — школьники-бойскауты ходили по квартирам избирателей и напоминали о гражданском долге. До окончания выборов — с 6 утра до 9 вечера — закрыты бары, а в ресторанах подают только прохладительный «севен-ап», кока-колу, соки и минеральные воды. Магазины, напротив, не только торгуют, но и объявили очередную распродажу в честь выборов.
«Н-и-к-с-о-н», — старательно выписывает в небе самолет. «Никсон! Кеннеди! иксо… еннеди… и-и-и!» — мигом набивается в уши.
Ну дайте же людям хоть в самом конце, хоть перед самой кабиной еще раз подумать, сосредоточиться. Какое там! Гигантская машина запущена на полный ход и, набрав разбег, уже не может остановиться. Азарт, как на трибунах в день матча на кубок, как на ипподроме при розыгрыше Большого дерби. И даже с тотализатором! Ведь сегодня определится, кому получать, кому расплачиваться по ставкам пари, которые заключались всюду, где исподтишка, а где — открыто. Сначала фаворитом был Никсон. На него ставили 8 против 5. Потом в ходе кампании ставки стали меняться. Последнее время ставили 8 против 5 и даже 8 против 3 на Кеннеди.
Приходим в оффис. Предлагают черный кофе, сдобные булочки. Весьма учтивый седой господин объясняет нам что к чему. Говорит он скучным голосом, очень спокойно, даже вяло, стараясь создать впечатление, что ему совершенно незачем пропагандировать американские порядки. Ограничившись замечанием, что нам предстоит увидеть демократию в действии, он, прихлебывая кофе, наставляет:
— Господа, вам не следует заглядывать в кабины в момент, когда происходит голосование, и вы посмотрите здесь, как это происходит. Примерно половина избирателей в Соединенных Штатах голосует с помощью машин, остальные — бюллетенями. В Нью-Йорке установлено около пяти тысяч машин. Вы не должны курить в помещении для голосования. Вы увидите курящих людей, но вас я прошу соблюдать закон. Вы увидите также много полиции, но, надеюсь, не истолкуете это превратно. Полиция выставляется для охраны прав голосующих, особенно представителей национальных групп. К выборам полиция не имеет отношения, в ее обязанности входит только забота об охране порядка.
Засим мы идем к установленной в углу машине. Не исключаю, что в наш политический лексикон выражение «по обыкновению была пущена в ход машина голосования» пришло отсюда, приобретя, однако, иной смысл.
Итак, в углу кабина с приоткрытой зеленой занавеской. Седовласый господин показывает, как все происходит в Нью-Йорке.
Сначала потяните за большую ручку, и тогда задернется занавес, скрыв вас от нескромного глаза.
Теперь надо не растеряться. Перед вами — пять рядов рычагов.
Вверху четыре рычажка: два «да» и два «нет». Это «пропозишн» — сопутствующий выборам штатный плебисцит по двум предложениям. Избирателям штата Нью-Йорк предлагается решить вопрос, нужно ли затратить 5 миллионов долларов дополнительно на постройку домов с дешевыми квартирами и нужно ли выпустить заем на 75 миллионов долларов, чтобы купить землю для устройства парков и спортивных площадок. Да или нет?
— Господа, — говорит учтивый джентльмен, — ваши газеты интересуются лишь тем, кто будет президентом. Но американцы выбирают сегодня не только пару для Белого дома. Они выбирают также всех членов палаты представителей, треть сенаторов, губернаторов некоторых штатов, судей и многих должностных лиц. Однажды был составлен избирательный бюллетень длиной в двенадцать футов, и там значились имена 489 кандидатов. Нонсенс, господа, кто же разберется в таком бюллетене! Нет, нет, не записывайте, это было прежде, давно. Теперь выбирают одновременно не более трех-четырех десятков человек. Однако вас интересует, конечно, лишь эти вот рычажки, я понимаю…
Рычаги расположены в четыре ряда. Кандидаты каждой партии на все посты имеют свой ряд и свои условные обозначения. Верхний ряд — республиканцы: они записаны под буквой «Эй» и изображением орла. Вторые — демократы: буква «Би» и пятиконечная звезда. Третий ряд — либеральная партия: буква «Си» и колокол. Либералы блокируются на выборах главных кандидатов с демократами, под первым рычагом у них тоже Кеннеди и Джонсон.
Но вот сюрприз — кто такие Ферелл Добс, кандидат в президенты, и Майра Вейс, кандидат в вице-президенты? Они в четвертом ряду, под буквой «Ди». Оказывается, их выдвинула социалистическая партия.
Господин, сопровождающий нас, тонко улыбается:
— На прошлых выборах наши социалисты собрали две тысячи голосов. Ноль целых, ноль-ноль сколько-то там тысячных процента… Но у нас демократия. Пожалуйста, пусть тот, кто хочет, голосует за мистера Доб-са и за Майру Вейс, пожалуйста. А теперь…
Наш сопровождающий, показывая работу машины, быстро опускает рычаги. Щелк, щелк, щелк… А он, как видно, убежденный республиканец! Щелк, щелк… Сколько же всего рычагов? Быстро считаю: сорок один.
— Вот теперь я отодвигаю занавес — и результат моего голосования автоматически регистрируется. Господа, все ли вам понятно? Есть вопросы? Или, может, не станем терять время здесь? Я буду сопровождать вас. Кроме того, вы можете вернуться сюда после поездки по участкам и получить исчерпывающую информацию. Прошу в автобус!
Впервые вижу кварталы, разительно не похожие на те, к которым привык в центре. Темные грязноватые улочки, мрачные дома. В Информационном агентстве не такие простачки, чтобы повезти нас на Пятое авеню.
Ведь мы все знаем, что в Нью-Йорке есть трущобы. Везти нас туда не обязательно, но глупо было бы выбрать маршрут, минующий «серые» районы: корреспонденты тоже не лыком шиты.
Сначала мы попадаем в штаб-квартиру батальона национальной гвардии, превращенную в пункт для голосования. На стене — доски с именами погибших в мировой войне. У столов довольно длинные очереди. Имена избирателей ищут в черных регистрационных книгах. Найдя, прикрывают ладонью подпись избирателя, сделанную им при регистрации. Заставляют расписываться снова. Регистратор сличает, и лишь после этого разрешает голосовать. Дело идет медленно, в очереди нервничают.
— Господа, — замечает наш сопровождающий, — я сам слышал по радио, что г-н Эдлай Стивенсон, соперник генерала Эйзенхауэра на прошлых выборах, простоял сегодня утром в очереди на своем избирательном участке сорок минут.
Я так и не понял, хотел ли наш гид подчеркнуть этим демократизм г-на Стивенсона, или равенство всех перед кабиной с зелеными занавесками, или, наконец, плохую организацию дела на пунктах для голосования.
Но что за два господина сидят в стороне и внимательно наблюдают за избирателями?
— A-а, эти… — наш седовласый явно рад вопросу. — Это «сторожа». Да, господа. Один от демократов, другой — от республиканцев. И так везде, где голосуют. Они следят, чтобы все было честно. Их оплачивают партии, не государство.
Следующий пункт разместился в зале с бетонным полом и железными решетками на окнах. Похоже на склад. Зал разгорожен барьерами со знакомой надписью «Полицейская линия». Никаких украшений, лишь американский флаг над столом и написанный от руки плакат: «Не курить». Сравнительно мало голосующих и очень много полицейских. Стоят, курят, посмеиваются. Из трех кабин доносится пощелкивание.
Спрашиваю, где мы находимся. Оказывается, это Гарлем.
Третий участок — в школе. Нью-йоркские учителя бастуют, но сегодня им запрещено пикетировать возле тех школ, которые заняты под избирательные участки. Впрочем, тут, кажется, не только обычная школа. В угол сдвинуты детские кровати. Откуда они? А здесь по вечерам нечто вроде школы материнства и возле кроваток обучаются искусству быстрой смены пеленок.
В углу — звездный флаг. Никаких украшений. Я вспоминаю наши избирательные участки, запах хвои, доносящуюся из комнаты отдыха музыку… До чего тут буднично обставлена сама процедура голосования! Миллиарды тратятся на предвыборную шумиху, на расписывание небес именами кандидатов, на покупку времени в программах радио и телевидения. И хоть бы цент на уборку помещения, на то, чтобы подмести пол, протереть запыленные окна.
Миллиарды тратятся на предварительную обработку Джо Смита. Считается, что сюда он приходит уже окончательно обработанным — зачем же еще тратить на него лишний доллар!
Четвертый участок — в китайских кварталах Чайна тауна. Ну пусть бы бумажными фонариками украсили, что ли… Нет, та же унылая казенщина, что в других пунктах, только красные блики на полу от неоновых иероглифов над соседним китайским ресторанчиком.
В автобусе половина сидений пуста. Собратья по перу потихоньку разбежались.
— Господа, хотите ли вы посетить еще участки, или, может быть?.. — Седовласый господин вопросительно оглядывает жалкие остатки корреспондентского корпуса. — Тогда, с вашего разрешения, мы на этом закончим. Но, может, у вас есть вопросы?
Вопросов нет. Мы благодарим седовласого джентльмена.
— Знаете ли вы, что сегодня всю ночь будут передаваться специальные телевизионные программы? Это очень интересно, рекомендую вам.
Мы снова благодарим.