Разрешите представить: Миссис Джилборт, миссис Рингейт

Разрешите представить:

Миссис Джилборт, миссис Рингейт

Консультант по делам общественной благотворительности Джулиус Хорвитц посетил миссис Уилму Джилборт, живущую на одной из улиц Вест-Сайда, неподалеку от Центрального парка.

Миссис Джилборт встретила консультанта на пороге своей двухкомнатной квартирки. Гость протиснулся между косяком двери и углом печки в темную комнату, где на полутораспальной кровати обычно спят Леонард, Уильям и Томас, а на односпальной — Дебора и Джуди. Это младшие дети хозяйки. Г-н Хорвитц, который посещает квартирку миссис Джилборт не впервые, знает, что у Деборы астма, а Уильям — недоразвитый ребенок.

Во второй каморке, где ютится старшая дочь, Роберта, никогда не бывает солнечного света.

Г-н Хорвитц видит, что миссис Джилборт беременна.

— Где же вы поместите новорожденного? Ведь для второй детской кроватки нет места!

— В ящике шкафа, — отвечает та, — он и там отлично вырастет.

Консультант спрашивает о второй кроватке потому, что Роберта тоже беременна. Ей четырнадцать лет…

Г-н Хорвитц осведомляется затем об отцах будущих детей. Миссис Джилборт напрягает память. Вероятно, это помощник управляющего домом со Сто третьей улицы. Фамилия? Да кто же его знает! Он назывался Пимом, но это не настоящее его имя.

Инспектор записывает скудные данные в свою черную книжку и говорит прощаясь:

— Ладно, когда родится ребенок, мы выделим дополнительное пособие.

Он спускается затем на первый этаж, чтобы нанести визит миссис Рингейт. Дверь ее комнаты открывается прямо в уборную. Кухня — темная дыра с крохотным холодильничком и раковиной, опорожняемой с помощью резиновых шлангов.

В двух комнатушках миссис Рингейт — пять кроватей и две колыбели. В колыбелях семимесячные младенцы самой миссис Рингейт и ее семнадцатилетней дочери Глории, которая снова в положении.

У миссис Рингейт — следы ожогов на лице. Это ее старший сын, Лоуренс, плеснул в лицо матери жавелем. Сейчас Лоуренс в тюрьме. Мать очень беспокоится:

— Неужели и впрямь выпустят Лоуренса, мистер Хорвитц?

— Могут выпустить.

— Что же мне тогда делать?

— Сходите в полицию и добейтесь, чтобы ему запретили входить к вам в дом.

— Вы же знаете, что его это не остановит, — сокрушается мать. — Он взберется по пожарной лестнице. А однажды он выломал дверь.

Миссис Рингейт высказывает далее предположение, что если ее сына выпустят, то его либо изобьют до смерти в одной из уличных драк, либо пристрелят полицейские.

— Гоните пособие, мистер Хорвитц, — говорит миссис Рингейт в заключение их беседы.

Обойдя еще несколько квартир, г-н Хорвитц навещает г-на Шека. Он владелец пяти домов, подобных тому, в котором живут миссис Джилборт, миссис Рингейт и многие другие подопечные инспектора по делам благотворительности. За каждые две комнаты с облетевшей штукатуркой, кишащие паразитами и крысами, г-н Шек получает по 130 долларов в месяц!

— Я содержу этот свинарник в интересах города Нью-Йорка, — говорит домовладелец. — Городские власти и я в некотором роде компаньоны. Видите ли, город платит мне за то, что я очищаю улицы от этого сброда, предоставляю ему крышу над головой, чтобы он никому не мозолил глаза. Это не люди. Это вечно пьяные, грязные свиньи, плодящие кучи детей. Когда они подыхают, их место занимают другие…

Три жителя Нью-Йорка, с которыми беседовал г-н Хорвитц, кажется, не втискиваются в рамки представлений о типичных ньюйоркцах.

Я коротко пересказал выше часть журнальной статьи самого г-на Джулиуса Хорвитца. Я не добавил от себя ни единого прилагательного, нигде не сгустил краски, а, напротив, выпустил некоторые отвратительные натуралистические подробности.

Сколько в Нью-Йорке людей, подобных тем, с кем судьба постоянно сталкивает инспекторов благотворительности?

360 тысяч, ютящихся преимущественно в Гарлеме и Вест-Сайде! Их опекают 9 тысяч чиновников Управления общественной помощи Нью-Йорка, Пособие, которое назначается на одного ребенка, едва дает возможность прокормить его; но гораздо легче жить, если получаешь пособие на двоих или троих детей.

«В доме Шека каждая девочка старше 13 лет либо беременна, либо уже родила ребенка, либо делает все, чтобы забеременеть, — пишет г-н Хорвитц. — Как и все девочки мира, играющие в куклы, они представляют себе, будто их малыши — настоящие. Но их дети не настоящие! Это комочки мяса, вызревающие в темных, мрачных комнатах, чтобы быть пожранными крысами, гомосексуалистами или торговцами наркотиками, когда они придутся им по вкусу».

Консультант по делам благотворительности — человек честный, деятельный, но изверившийся, как и большинство его коллег, в пользе своего труда., Он считает, что Нью-Йорку трущобы не в новинку, что этот город превратился в гигантскую трущобу чуть ли не с момента своего возникновения. Но трущоба, существующая за счет общественной помощи, приносящая большие барыши домовладельцам, трущоба, предоставляемая только людям, получающим пособие, — это явление новое. Такую трущобу человек, проведший там детство, не забудет ни во сне, ни в наркотическом трансе после укола героина, ни в сумасшедшем доме.

Как быть с узаконенными трущобами, поддерживаемыми благотворительностью общества, где шизофрения среди детей более распространенное явление, чем детский туберкулез в трущобах XIX века?

Что делать, чтобы остановить безрассудное сползание к непроходимому царству трущоб, существующих за счет общественной помощи?

Джулиус Хорвитц не дает ответа на свои вопросы.