Михаил Тарковский Перед охотой

Я снова в этой старой мастерской,

Где помнит твои длинные ресницы

Гладь зеркала. Где светятся страницы,

К которым прикасалась ты рукой.

Здесь холодно. Меня уже давно

Не греют по ночам ни эти стены,

Ни времени пустые перемены

Ни древности священное вино.

Открою дверь и выйду налегке.

Мелькает каменистая дорога

И посох трётся в жилистой руке.

Я нищий, и моё последнее добро —

Шершавый камень твоего порога,

Я об него точу своё перо.

Весна — недомогание погоды,

Сырое перемигиванье звёзд,

Дороги, повернувшие в объезд

И непривычно ранние восходы.

Весна — каприз беременной природы,

Озноб земли, бессмысленный протест

Морозов и тяжёлые, как крест,

Но неизменно радостные роды.

А человек вне времени и места

Стоит, чужой природе и себе,

Кусая лихорадку на губе,

И вдруг бежит сквозь сумерки туда,

Где в полутьме лилового разъезда

Трубят о невозможном поезда.

На светлом небе ни полоски,

В морозной дымке поворот.

Здесь новый день, и ложе «тозки»,

И скалы серые Ворот.

Бахта! Когда он станет давним,

И этот снег, и этот кров,

Я буду бредить каждым камнем

Твоих далёких берегов.

Где, приглушённая снегами,

Велась война без баловства

С моими вечными врагами,

Где были в ярости добиты

Неотомщенные обиды

И плоти жалкие права.

Я всё отдам за это вдовье

Лицо земли, где дождь, как штрих,

Где жизнь — сплошное предисловье,

А смерть загадка для живых.

Где всё, что есть, — и грех, и слава —

Лишь голос предков в нас самих,

Где мы не заслужили права

И в мыслях быть счастливей их.

Я не уйду из камеры сонета,

Из плена неподатливой строки,

Пока его холодного скелета

Не переплавлю в золото реки

Далёкого приснившегося лета,

Доспехов не разрушу в черепки

Прикосновеньем ласкового света

И бабушкиной сдержанной руки,

Не изотру в мельчайшие пылинки

О дядин уходящий силуэт

И слюдяные окна керосинки.

О пеночку, в струящейся берёзе

Поющую устало… Как поэт,

Уже давно тоскующий по прозе.