Айрат Бик-Булатов На солнечной странице букваря

Платье белое милой я вышью,

Рукодельник, волшебник, поэт,

И отправлюсь серебряной мышью

В первый раз открывать белый свет…

Где живёт моя милая донна?

Может быть в тридевятых дворцах,

И бездонная чаша — корона

Утопает в её волосах.

Не для нас те дворцы возводили,

Зря на зуб я пытал их замок.

В сельской школе, слыхал, возродили

Злые дети живой уголок.

Вот туда мне прямая дорога,

В клеть войду стар и седоволос,

Там меня мальчуган худоногий

Приподнимет за розовый хвост.

Весь от страха сожмусь, как зародыш,

Часто лапками я засучу,

И воскликнет пацан: «Ого-го, мышь!»

И отправят меня к ветврачу.

Что-то белое вколют под сердце,

И когда наконец-то усну,

То увидеть смогу, как невеста

По дорожке взойдёт на луну.

Я за ней никогда не поеду,

Тонко плакают капельки с крыш,

Просыпаюсь в квартире соседа —

Я — поэт, я — волшебник, я мышь!

Милиционер остановил меня, полного чемоданом, а ну-ка,

Де, предьявите, документики, товарищ иногородний.

С какою целью в Москву, де, пожаловали, к кому, как

Долго планируете пробыть в столице нашей Родины?

А я — тщедушный — прижимал чемоданчик к коленям…

Смотрел на него, и глаза свои мне мерещились синими.

Я, геолог, знаете ли, я всю Сибирь исколесил, а нынче из самой

Последней иду экспедиции, вот, не хотите ли, шпаты!

И предъявил ему сад из прекрасных каменьев,

Аккуратно сложенных вдоль бассейна всего чемодана…

Я видел, милиционер, смотрел на меня обескуражено.

Мой чемодан был распахнут, и пасть чемоданья мне закрывала колени…

А из неё торчали ненужные государству шпаты…

И глупо смотрел на меня человек, он был бесхитростный и неуклюжий,

Как первый гений…

От рождения я не стал поляком,

И чехом не стал, и негром,

И девочкой, и инвалидом с рождения.

В одиннадцать лет — я уже фигуристом не стал,

Не стал я танцором балетным,

В семнадцать лет — дирижёром не стал,

В двадцать девять — геологом,

Физиком, химиком, холостяком,

А позже — не стал я ни разу не разведённым,

Не стал монархистом и коммунистом не стал,

Коллекцию марок не стал — а думал, что стану

Копить, умножать для себя, вместо денег и славы.

Я говорю лишь о том здесь, кем стать уже поздно,

Не поздно — собаководом и садоводом,

И эмигрантом не поздно, и репатриантом,

И в Бога уверовать, выучить два монолога

Из «Гамлета» — тоже вполне ещё

Я в состоянии. я в состоянии сна.

А вот — я в состоянии страха…

Я в состоянии смеха и удивления…

Я в состоянии гнева… Я в состояньи Любви —

Я несчастный. Счастливый. Я от рождения голый.

Я от рождения мальчик. Я от рождения сын.

Мне читали стихи от рожденья.

И уже вот я — что-то люблю,

А что-то не очень, а что-то терпеть не могу,

А вот — на мне жёлтые брюки,

А вот — я слушаю джаз,

А вот — я смотрю на верхушки

Деревьев, деревьев, деревьев. неба. деревьев.

Хоть что-то смогу,

а чего-то лишённый с начала,

Я гуляю по саду босыми ногами младенца.

Когда губы тонки И плечи тонки И грудь тонка Тогда

Встаёшь у токарного станка! Тогда

Становишься твёрд!

Тогда вперёд и вперёд!

Тогда взросл и серьёзен!

И лозунг честен и грозен,

А не как «лозунг» — стар и прост.

Тогда моё «верю» — становится «верую».

Тогда не подслушиваю за дверью

В домашних тапочках и пижамце,

Как мама причитает при отце.

Тогда сам я — мужчина и отец!

Я научу жить моего ребёнка.

Когда губы тонки.

И плечи тонки.

И грудь тонка и нога

Влезает свободно в горло сапога!

И мне тринадцать

Ещё не исполнилось.

И я — взросл,

Как никогда после.

В тридцать пять я буду худшим отцом,

Чем был бы в тринадцать,

Когда губы. трогают слепое солнце.