* * *

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня;

Я с кормы всё мимо, мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Всё не веря, всё не зная,

Что прощается со мной...

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою.

Конь всё плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо –

Покраснела чуть вода...

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

1939

* * *

Об этой замечательной, талантливой семье рассказывал в своём письме в «Тюмень литературную» мой знакомый по венесуэльскому городку Маракай Владимир Васильевич Бодиско, как в шутку его называли друзья-кадеты – «наш идеолог Суслов». Разносторонне образованный ученый, профессор, доктор сельскохозяйственных наук и, без шуток уже, идеолог зарубежного кадетского содружества. Так вот, Владимир Васильевич, откликаясь на мой литературный интерес, сообщал:

«В довоенный период в Земуне (Югославия) жила семья Рот: мать, три сына, дочь. Отец, гвардейский офицер, погиб в гражданскую войну. Незачем и говорить, как тяжело было дочери Гофмейстера Императорского двора поставить на ноги четырех детей. II все же она этого добилась. Старший сын Александр вице-унтер-офицером окончил Русский кадетский корпус в Сараево, все трое младших – Белградскую русскую гимназию.

Все братья писали стихи, и трудно сказать, кто лучше – старший или средний Николай. Он же был исключительно талантливым гимнастом. Уже тогда, когда гимнастикой люди занимались из чисто спортивного интереса, а не ради карьеры, как это происходит теперь, Рот на турнике проделывал упражнения, которые нынче входят в «репертуар» гимнастов-акробатов на Олимпийских или мировых состязаниях.

Александр-Алик погиб во время Второй мировой войны. Младший, Юрий, добрался с семьёй до Америки и там посвятил себя пению, организовывал и руководил хорами. Умер несколько лет назад, оставив потомков, теперь уже американцев.

Средний, Николай, работал в Германии, в городе Галле, где в конце войны, в 1945-м, попал в зону советской оккупации. Дальнейшее всё по трафарету: арест, заочный суд, 10 лет, Колыма, рудники, где он попал в обвал, получил жестокое сотрясение мозга и чудом выжил. Свои десять лет он дотянул, видно, организм, закаленный гимнастикой, помог. Выпустили. Но не на свободу, а отправили в глубинный сибирский совхоз, где его определили на должность скотника: летом – пасти коров, зимой кормить их, убирать за ними. На такой работе и проскрипел он тридцать с лишним лет. Женился на полуграмотной вдове, дотянул до пенсии. Теперь, уже стариком, крестьянствует: сажает картошку, косит сено для скота, разводит овец и свиней. В последние годы живет перепиской со своей сестрой, разыскавшей его «наперекор стихиям», с несколькими старыми друзьями из далекого Земуна, раскиданными по свету...»

Я напечатал это письмо в своей газете вместе с подборками стихов братьев Рот. Некоторые из стихов «сибиряка Николая» были у меня в авторском оригинале, врученные мне в Каракасе в кадетском Бюллетене, до которого все ж «добрался» Николай Васильевич Рот уже в преклонном возрасте...

Со своей стороны я напечатал еще в «Тюмени литературной» и обращение к сибирским литераторам помочь найти этого человека, последнее его стихотворение помечено было 1989 годом, прислано в Венесуэлу из деревни Дубровино Новосибирской области (район неизвестен).

Газета «ТЛ» обращалась к новосибирцам: «Надеемся на помощь читателей, на помощь литераторов Новосибирска – в поисках поэта. Его трагический путь – страница Русского Зарубежья, частица истории нашего многострадального Отечества».

Ждал долго отклика. Никто из сибиряков не откликнулся.

Александр Рот