Тогда Саша встал… Шум оборвался.
- Ребята! Емельянов правильно считает, что слава матери не может его защитить. Это он честно решил. Мы все с ним согласны. Но если кто-нибудь знает факты из его собственной жизни, которые могут поспорить с тем, в чём виноват Емельянов… Говорите, ребята!
Он выжидал некоторое время и, наконец, заметив чью-то поднятую руку, весело пригласил:
- Кто там хочет сказать? Выходи на сцену, сюда!
И вдруг все затаили дыхание, слышен был только лёгкий стук каблучков.
Саша зажмурил глаза и открыл: нет, ему не почудилось - Юлька!
Она стояла у рампы и теребила и мяла оборку своего чёрного передника.
Все молчали, молчала Юлька.
Да, Юлька оказалась вовсе не такой смелой девчонкой, чтобы спокойно стоять в этом чужом мальчишеском зале, перед огромной толпой. Она приказывала себе: «Говори!» И молчала.
- Что же, девочка? - раздался позади тихий голос - В судьбе твоего товарища изменится многое, если ты знаешь о нём то, что другие не знают. Пора начинать. Нельзя быть трусишкой.
Юлька круто обернулась. Человек сидел в странной позе, протянув вперёд длинную, прямую, как палка, ногу; его рыжеватые глаза смеялись Юльке,
Вот и хорошо, что он обругал её трусишкой.
Юлька ответила надменным, негодующим взглядом, смахнула со щеки завиток и вдруг стала бесстрашной.
- Меня зовут Юлей Гладковой, - сказала она.
Этого можно было и не говорить. Её знали все. В зале на стене висел бюллетень со статьёй о турнире и с портретом чемпионки, нарисованным Вихровым.
- Саша - друг моего брата и мой. Я не защищаю его: он поступил очень плохо. Он оказался индивидуалистом, когда подвёл весь свой класс. Сашина мама написала, что он может сорваться. И верно, Саша сорвался. Но один только раз. А я расскажу вам другое. Недавно Костя готовился к сбору. Мы с ним замучались, но ничего не могли придумать особенного, чтобы вдохновить пионеров. А Саша придумал. Он к нам примчался… вы-то не видели, каким он был в это время счастливым, как он радовался, что помог товарищу! Он рисовал, сочинял, он так упорно трудился! И вот сбор прошёл хорошо. Костя! - через зал крикнула Юлька. - Ты ведь знаешь что, если бы не Саша…
- Знаю!
- Но дело не в этом, - сказала Юлька, в раздумье покачав головой.
Она держалась теперь просто и без тени смущения, её уверенный голос слышен был во всех уголках зала.
- Саша мучается оттого, что сделал плохое и… не помнит, совсем позабыл о том, что он сделал хорошего.
Она замолчала, опустила глаза; чуть краснея, исподлобья глянула в зал и негромко спросила:
- Пусть он не помнит, но мы-то должны?
- Правильно! - рявкнул над её ухом голос.
Юлька отступила, удивлённо разглядывая толстощёкого мальчика, который потешно косил одним глазом.
Володя Петровых ещё во время юлиной речи забрался на сцену. Спрятавшись в складки занавеса, он неслышно стоял до тех пор, пока что-то не вынесло его из засады.
- Ребята! Товарищи! У Саши индивидуализм был только в зародыше. Комсомол перевоспитает его. Ручаюсь и беру под ответственность! Вообще Сашу жаль… Я за то, чтоб принять!
Юрка Резников, задетый тем, что Петровых, этот увалень, не испросив у него разрешения, самовольно ввалился на сцену, зазвонил в колокольчик:
- Просите слова! Просите!
Но его одноклассники, к стыду председателя, оказались недисциплинированными до бессовестности. Никто не желал просить слова.
- Принять! - кричали в первых рядах.
- Емельянов исправится. Он идейный, я знаю! - твердил Сеня Гольштейн.
- Принять!!
Они разом умолкли, когда на сцене появилась Надежда Дмитриевна. В синем праздничном платье, украшенном на груди, как цветком, кусочком тончайшего кружева, седая учительница была красива той достойной, величественной красотой умной старости, которую мальчики привыкли приветствовать стоя.
В первых рядах один мальчик встал. Это был Ключарёв. Как по команде, за ним встал весь 7-й «Б». Зал поднялся, мгновенье молчал и вдруг разразился восторженным шумом. Ликуя, смеясь, отчего-то волнуясь, чему-то радуясь, ребята били в ладоши. Зал бушевал.
Потрясённая учительница слушала этот ураган. Наконец он утих.
- Дети! - сказала Надежда Дмитриевна. - Я работала 35 лет для того, чтобы заслужить такую награду. Выше почести нет, чем та, котсрую вы мне оказали сегодня. И я знаю: наша школа, учителя, комсомол воспитали из вас настоящих людей - советских граждан, честных и смелых патриотов, хотя о патриотизме сегодня не сказано было ни слова. Я поняла, что вы патриоты нашей мужественной Родины, по тому, как настойчиво бьётесь вы за чистоту комсомольского имени, за высокую, строгую честь быть комсомольцем. А теперь… - Надежда Дмитриевна улыбнулась, поднесла руку к прекрасным, белым, как переспелый овёс, волосам и сказала: - Если моя седина не лишает меня права голоса на комсомольском собрании, я голосую за Сашу. Он получил сегодня суровый урок. Но вы, его товарищи, с ним, и с вами он будет хорошим комсомольцем. Поверьте старой учительнице!
Снова забушевала ребячья толпа. Снова, выбиваясь из сил, бедный председатель трезвонил в колокольчик, секретарь, грызя карандаш, ломал голову над тем, как такое записать в протокол.
Широко улыбаясь, отчего на его правой щеке обозначилась непростительно детская ямка, Богатов спросил секретаря райкома:
- Вы будете выступать, товарищ Кудрявцев?
- Что же выступать? - весело развёл тот руками.- Сказано всё.
И именно этот момент Вихров спешно запечатлел в зарисовке, озаглавив её «Оживление в президиуме».
Но Саша не видел ничего. Горячий туман наплыл на глаза.
Костя встал и загородил Сашу спиной от ребят.
* * *
Они возвращались домой.
И опять декабрьский снег звенел под ногами. Вспыхивали, гасли и снова мерцали на снегу зелёные, синие искры, словно упавшие с неба звёзды. Из заводской трубы всё бежала, бежала куда-то гряда кудрявого белого дыма.
Вдруг впереди Саша увидел Бориса. Неизвестно, почему он прогуливался здесь один. Он остановился, заметив Сашу, а тот, не размышляя, не заботясь о том, как его примет Ключарёв, кинулся к нему:
- Борис! Ты правильно сделал, что выступил против меня! Ты говорил прямо, что думал! Давай всегда так… без страха!
Острые, светлые глаза Ключарёва успокоились, потеплели.
- Давай! Согласен! Вот это здорово! Я-го боялся: вдруг ты не поймёшь! Саша! Я рад, что ты комсомолец!
- А я теперь знаю, что совершенно не могу жить один! - сказал Саша твёрдо.
Он оглянулся и увидел лица товарищей и радость в их застенчивых дружеских взглядах.
Как всё ново, как необыкновенно кругам: тихий сквер, залитый ярким светом луны, мерцанье снежинок! Иней. Пушистые тополи. Небывало прекрасный синий вечер опустился на землю. Новая жизнь впереди!
