Когда смолкли залпы

В пофамильном, заведомо неполном списке жертв Приднестровского конфликта значатся 470 бойцов, выступавших на стороне ПМР. Кроме того, убитыми оказались не менее 309 мирных жителей, а также до полусотни людей, чей статус неясен. Погибли также не менее 343 человек из состава проправительственных вооруженных формирований. Наконец, в ходе противостояния были убиты 22 военнослужащих 14-й армии РФ. Таким образом, нижнюю границу людских потерь в ходе Приднестровского конфликта можно определить в 1100–1200 человек. В действительности потери были значительно больше, однако, увы, более точных подсчетов не существует.

Приднестровская война вызвала своеобразное эхо. Недовоевавшие ветераны боев под Дубоссарами и Бендерами поехали на Балканы и составили заметную часть русских волонтеров в войне на руинах Югославии. Самый известный из командиров русских отрядов в Боснии Александр Мухарев, широко известный как Саша Ас, начинал именно в Приднестровье в качестве бойца «спасательного» отряда, и приднестровские ветераны, поехавшие с ним в Боснию, составили костяк наиболее активной из воевавших на Балканах русской группы. Вместе с Асом из Приднестровья в Боснию уехал и молодой Игорь Гиркин, много лет спустя сыгравший огромную роль в другой войне, очень похожей по духу на Приднестровский конфликт. В 1992 году Гиркин участвовал в самой кровавой битве всего конфликта — сражении за Бендеры. Сослуживцам он запомнился своим оружием — трехлинейкой Мосина, а также своеобразной лексикой, на удивление литературной для зоны боевых действий. Быстро набравшись опыта, этот человек участвовал в нескольких войнах на руинах СССР, включая обе чеченские, а в 2014 году стал хорошо известен в бывшем Советском Союзе как Игорь Стрелков, командир гарнизона Славянска на Донбассе.

Приднестровская республика проявила изрядную стойкость и выиграла войну. Сложнее оказалось выиграть мир. Приднестровье осталось непризнанным государством со всем букетом проблем, сопутствующих такому статусу. Почти все жители имеют молдавские, российские или украинские паспорта. Однако Приднестровью удалось сохранить основные производственные мощности Советского Союза. В республике поддерживается хрупкий баланс между интересами власти, бизнеса и граждан, за счет чего непризнанное государство держится на плаву до сих пор.

Приднестровский конфликт стал хрестоматийным примером «конфликта без особых причин». В реальности лишь меньшинство молдаван жаждало присоединения к Румынии, и уж точно никто не хотел воевать и умирать во имя такой странной цели. Русскоговорящих в стране было достаточно много, чтобы учесть их интересы и не заниматься сомнительными экспериментами в области национального строительства. Постфактум действия молдавских властей выглядят просто помрачением рассудка: в принятии безумного языкового закона не было никакой нужды, зато сотни тысяч людей — население самого промышленно развитого региона — сразу оказались вытолкнуты во враждебный Кишиневу лагерь. В наше время, когда раны войны уже почти зарубцевались, отношение к официальному Кишиневу в Тирасполе по-прежнему холодное.

Молдавский политолог Валерий Осталеп грустно замечал:

«У нас есть небольшая группа — процентов семь от избирателей — ярых румынских националистов, тех, у кого единственный категорический политический взгляд — это объединение с Румынией. Они воспринимают Приднестровье как образ врага, России. Унионисты — самые крикливые в этой стране, они истеричные. И орут они с 1989 года, когда начался этот конфликт, как правило, это одни и те же фигуры. Даже меня, живущего в Кишиневе (я коренной молдаванин) возмущают эти действия, но для людей, проживающих в Приднестровье, это вообще “А зачем нам это надо?”, “Мы это уже проходили”, “А вдруг в один день…”. И вот этот крик — практически единственный для людей из Приднестровья».[24]

Депутат первого молдавского парламента Андрей Сафронов разводил руками:

«Избежать столкновения было невозможно. Виной тому было отсутствие политической культуры и желания идти на компромисс. Когда начались бои в Бендерах, уже не стоял вопрос, насколько это оправданно, — события приобрели лавинообразный необратимый характер».[25]

В итоге на стороне Приднестровья воевали даже многие местные молдаване, включая первого командующего Республиканской гвардией Стефана Кицака. Националистический угар мало у кого вызывал восторг. Однако произошло то, что произошло. В Молдавии не привыкли к вооруженному насилию, последняя война, которую видели в этих краях, — Вторая мировая. Поэтому первые же выстрелы и первые погибшие вызвали глухую ярость не только у политических активистов, но и у обычных обывателей, на чьи головы посыпались ракеты «Градов». После того как в результате конфликта между Молдовой и Приднестровьем потекла кровь, говорить о счастливом будущем в рамках общего государства стало просто глупо. Интересно, что в современной Молдове прекрасно понимают, что поход на Гагаузию, стрельба в Дубоссарах и штурм Бендер были «не вполне изящны» в качестве попыток научить любить новую родину. Правда, эти инциденты рассматриваются теперь как провокации, якобы организованные Москвой, на которые поддались доверчивые молдавские политики.

Попытки возобновить диалог и как-то решить приднестровский вопрос предпринимаются регулярно, но без особого успеха. Если в Гагаузии сторонам удалось найти некий сносный компромисс, то в Приднестровье ситуация подвисла на годы и десятилетия.

Кстати, в Молдове далеко не все политики так уж стремятся к присоединению Приднестровья. Как это ни удивительно, без восторга к этой идее относится как раз прозападно настроенная часть истеблишмента. При населении Молдовы в 3–3,5 миллиона человек вхождение в местную политическую жизнь полумиллиона приднестровцев серьезно усилит политиков и движения, ориентированные на Россию.

Беда в том, что и Приднестровье, и Молдова в наше время страдают от общих проблем, типичных для постсоветского пространства. Обе страны бедны, перспективы обеих туманны, уровень жизни примерно одинаково низкий, хотя в Приднестровье положение несколько лучше благодаря российской помощи и собственным усилиям. «К сожалению, Молдова — это failed state, — резюмировал молдавский журналист Александр Куркин. — Нам нечего предложить Приднестровью».[26] Конфликт не разрешен, а глубоко заморожен. Российские миротворцы по-прежнему охраняют КПП на границе маленькой республики, Молдова по-прежнему рассматривает Приднестровье как часть своей территории. Исходные причины конфликта давно остались в прошлом: буйный национализм молдаванам в целом не свойствен, и на бытовом уровне вражды друг к другу в наше время молдаване и приднестровцы не испытывают. Тем не менее Приднестровье до сих пор висит в пустоте. В непризнанной республике как будто остановилось время, и неизвестно, когда оно возобновит свой ход.