12. Миф о тотальном патологическом терроре Ивана Грозного

Ни один из российских монархов не подвергался столь значительной мифологизации, как создатель опричнины Иван IV Грозный. Для обличителей пороков самовластия излюбленной темой стало описание жестокостей опричного террора. Адепты же державности апеллировали к политике Ивана Грозного для обоснования теории «православного меча»[64].

Целенаправленное искажение образа Ивана Грозного неслучайно. Именно с ним ассоциировался апогей могущества державы Рюриковичей на международной арене. Территория России за его царствование возросла с 2,8 до 5,4 млн кв. км, рост населения составил почти 50 %.

Демонизация Грозного означала, соответственно, и отрицание успехов, достигнутых Московским государством в его правление. Отсюда следовал основной вывод – России противопоказаны сами попытки цивилизационного торжества над Западом, конструировался миф о правлении Ивана Грозного как времени тотального патологического террора. В действительности, по расчетам Р. Г. Скрынникова, опирающегося на статистику церковных отпеваний, количество жертв репрессий того времени составило 4–5 тыс. человек. И это за 50 лет царствования. По приказу Ивана IV для поминовения всех казненных в период его правления был составлен специальный «Синодик опальных». В нем оказались упомянуты 3300 человек.

Если при Иване IV смертная казнь выносилась за восемь преступлений, то при Алексее Михайловиче – уже за 80, а при Петре I – более чем за 120. Так что правление Грозного не было периодом самой репрессивной политики государства.

Масштабы репрессий в Европе того времени были несоизмеримо выше. Например, с 1547 по 1584 гг. в одних только Нидерландах, находившихся под властью Карла V и Филиппа II, «число жертв… доходило до 100 тыс.». Из них было «сожжено живьем 28 540 человек». 23 августа 1572 г. французский король Карл IX принял активное «личное» участие в так называемой Варфоломеевской ночи, во время которой было зверски убито «более 3 тыс. гугенотов» только за то, что они принадлежали к протестантству, а не к католицизму. «Ночь» имела продолжение, и «в общем во Франции погибло тогда в течение двух недель около 30 тыс. протестантов». В Англии периода Генриха VIII только за «бродяжничество» вдоль больших дорог «были повешены 72 тыс. бродяг и нищих». В Германии при подавлении крестьянского восстания 1525 г. казнили более 100 тыс. человек. Так что российское Средневековье было не более кровавым, чем европейское. Наоборот, если подсчитывать жертвы государственных «репрессий», оно было самым гуманным. Вопрос о количестве казненных имеет в данном случае принципиальное значение, позволяя оценить масштабы репрессий государства в тот или иной исторический период[65].

Оппонируя либерально-западническим критикам российской государственности, историк-эмигрант Н. И. Ульянов писал: «Существовало ли когда государство без взяточничества, без коррупции, без злоупотребления властью, без жандармов, притеснений и несправедливости? И впрямь ли далеко ушла Россия в этом смысле от Европы? Одних рисунков и эстампов Домье, посвященных французскому правосудию, достаточно, чтобы стушевать и сделать ничтожной фигуру нашего примитивного Шемяки. Никогда в старой России не было таких кошмарных застенков и тюрем, как в просвещенных странах Запада. Были „Грозные Иваны, Темные Василии“, но разве не было Христиана II датского, „северного Нерона“? Разве не было Эрика XIV шведского, Филиппа II испанского, „белокурого зверя“ Цезаря Борджиа? В русском прошлом не найти ничего похожего на холодную жестокость венецианской Сеньерии, на испанские аутодафе, на альбигойскую резню, костры ведьм, Варфоломеевскую ночь. Про Россию никогда нельзя сказать того, что сказал Вольтер про Англию: „Ее историю должен писать палач“. И никогда русских крестьян не сгоняли с земли, обрекая на гибель, как в той же Англии в эпоху первоначального накопления. Никогда эксплуатация крепостных не была более безжалостной, чем в Польше, во Франции, в Германии. Даже при подавлении бунтов и восстаний русская власть не проявляла такой беспощадности, какую видим на Западе. Расстрел 9 января и карательные экспедиции 1905 г. не идут ни в какое сравнение с парижскими расстрелами Кавеньяка и Галифе. Если же обратиться к колониальным зверствам европейцев, то у самого К. Маркса, описавшего их в первом томе „Капитала“, не повернется язык сравнить с ними русское освоение Сибири или Кавказа»[66].

Современные историки признают недостоверными сведения, почерпнутые главным образом из западных источников, о патологических поступках московского царя, таких как, например, собственноручное убийство им сына Ивана. Вскрытие могилы царевича в 1963 г. позволило установить содержание в его останках ртути, почти в 33 раза превышающее допустимую норму, а значит, его смерть могла наступить вовсе не от удара жезла, а в результате отравления[67]. Следовательно, заговоры по физическому изведению царской семьи не были плодом воображения государя.