«Ничего не скажешь, а скажешь — ложь…»

Моей давани*

Ничего не скажешь, а скажешь — ложь,

только горько в горле глухим словам.

Я запомню тёмный глубокий дождь,

в ночь, когда была ты ещё жива.

Дорогая, как беспокоен свет,

на расправу скор, да на ласку скуп…

У кого теперь изыскать ответ,

сколько надо было картошин в суп?

У кого спросить, где вернее брод

через речку глупую Черемшан?

Не туда ли, сонных касаясь вод,

полетела нынче твоя душа…

Дорогая, милая, правнук твой

хорошо умеет уже ходить.

Ручку требует и листок — долой,

у моих колен, на меня сердит.

Он не знает, как нам с тобой жилось

в деревеньке, влево от большака,

где в саду малина, в воротах — гость,

где черна черемуха в кузовках.

А коза Чернушка, как пёс, за мной —

своенравна тоже. В хозяйку… Вот,

так и жили… Слышишь, детёныш мой?

Только он не слушает, кривит рот.

У него теперь «давани» своя,

и свои секреты у них двоих.

Дорогая, это и есть семья?

Зур рахмат. Спасибо тебе за них.

* * *