Эмансипация в Германии

В различных германских странах частичная эмансипация евреев происходила в эпоху наполеоновских завоеваний. Там, где это не было прямо предписано французскими оккупационными властями, как, например, в Рейнской области, эмансипация происходила под французским влиянием или по французскому примеру, что шокировало многих патриотично настроенных немцев как той эпохи, так и последующих поколений, для которых она останется мерой, навязанной «иностранной тиранией». Вплоть до наступления нацистской эры этот аргумент останется основным для немецкого антисемитизма.

Другой отличительной чертой этой эмансипации была важная, иногда определяющая роль, принадлежавшая в данном процессе некоторым «придворным евреям», чье богатство и влияние возросли в это смутное время, поскольку деньги являются нервом войны, но которые тем не менее могли надеяться на освобождение от бесчестия, связанного с их статусом евреев, только при условии избавления от позора всех еврейских общин в их совокупности. Таким образом, самые влиятельные евреи оставались заложниками самых несчастных своих собратьев, но усилия, предпринимавшиеся для их освобождения, зависели также от характера отношений между плутократическими лидерами общин и еврейскими массами, т. е. отношений властителей со своими подданными, причем властителей, чье чувство ответственности было развито в такой же высокой степени, в какой они были презираемы в глазах христианского мира. Тщеславие выскочек и традиционная солидарность сыновей Израиля – таковы были две главные, хотя и столь различные побудительные причины поборников еврейской эмансипации.

Наиболее активным среди них был Исраэль Якобсон, которого Гете, бывший противником эмансипации, называл «еврейским мессией из Брауншвейга», а также, используя двойную игру слов, якобинским Израильсоном (jacobinischer Israelsohn, т. е. якобинским сыном Израиля). Родом из Хальберштадта в Пруссии, Якобсон обосновался в герцогстве Брауншвейгском в конце XVIII века и стал там главным финансовым агентом и банкиром, одним словом, «придворным евреем» герцога Карла-Вильгельма. Его дела шли успешно, вскоре он играл ту же роль и при дворах нескольких соседних княжеств. В качестве доброго сына поколения Мендельсона он стремился распространять европейское Просвещение среди жителей гетто, как только у него появились для этого средства. В 1801 году он основал образцовую школу в Зезене, в которой бедные молодые евреи и христиане обучались бок о бок; этой школе он пожертвовал капитал в сто тысяч талеров, и она просуществовала до гитлеровской эпохи. Эта попытка межконфессионального сближения, ненавистная ортодоксальным иудеям, в равной мере возмущала многочисленное христианское духовенство. Некий аббат видел в этом знак того, что «прошли времена, когда с ревностью любили свою религию; вера стала в наши дни похожа на старую брошенную жену, которая больше не возбуждает никакой ревности».

Но сторонники терпимости из высшего общества поддержали инициативу Якобсона, а его школа имела честь принимать много высокопоставленных гостей. В 1807 году университет Хельмштедта присвоил ему звание доктора honoris causa, и, что было символично для того времени, сестра герцога сделала ему сюрприз, увенчав его лавровым венком, который она сплела собственными руками.

В 1803 году Якобсон добился отмены специального подушного налога на евреев в герцоге Брауншвейгском, а в следующем году он добился этого от маркграфа Бадена. Но он смог полностью проявить себя на финансовом поприще и в деле эмансипации только с 1806 года, при французской оккупации. Тогда Наполеон наложил на герцогство Брауншвейгское контрибуцию, превышавшую пять миллионов франков, которую не смогли собрать христианские банкиры. Пришлось прибегнуть к помощи еврея. Президент коллегии пасторов Хеннеберг, считавший эти условия непомерными, писал своим коллегам: «Поскольку дело принимает такой оборот, что мы, как и вся страна, окажемся в руках Израиля, и любое возражение будет голосом вопиющего в пустыне, нам остается лишь принять его условия прямо и просто… » Разумеется, Якобсон рассматривал эти проблемы совершенно иначе. После обсуждения вопроса с французским управляющим Дарю, в ходе которого ему удалось убедить его отказаться от выпуска принудительного займа, Якобсон писал тому же Хеннебергу:

"… я счастлив, что мне удалось разрешить проблему, доставлявшую мне самое серьезное беспокойство и бессонные ночи; я не знаю, выиграл ли я или проиграл, но в любом случае ко мне будут относиться как к ростовщику, стремящемуся извлечь огромную выгоду из тех временных трудностей, которые переживает страна. Следует возблагодарить Провидение, если дело обернется иначе… »

Это заявление еврея заслуживает подробного рассмотрения, поскольку в нем дается краткая формула порочного крута эмансипации, достигнутой с помощью финансового превосходства, которое возмущало большинство христиан и тем самым постоянно угрожало самой эмансипации в Германии. После создания в 1807 году королевства Вестфалия (Вестфальское королевство (1807-1813) со столицей в Касселе было образовано по решению Наполеона. (Прим ред.)) Якобсон стал банкиром и близким другом короля Жерома, как это было с герцогом Карлом-Вильгельмом, и его возможности возросли. Новое королевство было организовано по французской модели, и не возникло трудностей для введения там режима для евреев по образцу, недавно установленному в Париже: с одной стороны, эмансипация (но без ограничений, установленных Наполеоном), с другой – система консисторий, т.е. организация еврейской религиозной жизни по христианской модели. Став председателем консистории, Якобсон управлял своими единоверцами в весьма авторитарной манере, обновляя по своему усмотрению их религиозные обряды и обычаи. В то же время он поощрял инициативы, направленные на ускорение эмансипации евреев в других государствах (его демарши во Франкфурте послужили объектом для эпиграммы Гете), вплоть до обращения к императору Александру I. Возможно, он был одним из вдохновителей идеи учреждения Великого Синедриона.

Он писал Наполеону: «Я приближаюсь к трону Вашего Величества с тем доверием, которое внушают великие деяния, которыми вы потрясаете удивленный мир…. соизвольте, сир, распространить ваше благоволение на евреев, которые живут в соседних с вашей империей странах… » Совершенно естественно, что он стремился полностью разыграть французскую карту; нетрудно догадаться, что вспышка немецких националистических чувств в 1810-1812 годах вызовет озлобление патриотов-германофилов против этого «якобинского сына Израиля». Немезиде эмансипации немецких евреев было также угодно, что, желая угодить королю Жерому, осыпавшему его своими милостями, Якобсон оказался вынужденным приобретать государственное имущество, которое король приказал выставить на аукцион, в том числе шесть монастырей, которые были закрыты, а их бывшие обитатели обрушили проклятия на голову сына народа-богоубийцы… Якобсон мирно скончался в Берлине, увенчанный почестями и среди огромных богатств. Но все его потомки приняли христианство.

То же самое произошло с Вольфом Брейденбахом, другим активным деятелем эмансипации, сфера активности которого охватывала мелкие княжества юго-западной Германии. В противоположность Якобсону Брейденбах оставался ортодоксальным иудеем, поэтому он хотел лишь улучшить официальный статус евреев, не касаясь их обычаев и обрядов.

Добавим к этому, что если такие поборники эмансипации, как Якобсон или Брейденбах были прежде всего духовными лидерами, то другие еврейские плутократы проявляли весьма незначительный интерес к проблеме эмансипации своих собратьев. Так, Мейер-Амшель Ротшильд в то время, когда он закладывал во Франкфурте основы своего легендарного семейного состояния, не принимал сколько-нибудь значительного участия в борьбе, которую вела еврейская община города и которая привела к упразднению гетто в конце 1811 года.

Мы не станем специально останавливаться на изменениях в положении евреев в других германских государствах, к тому же некоторые из них, как, например, Саксония, воздерживались от каких-либо перемен. Нашей задачей будет подробное рассмотрение ситуации в Пруссии, где с особой четкостью можно проследить диалектику эмансипации в контексте христианской политики: а именно, попытку искоренения иудаизма, подвергавшегося всеобщему осуждению, поскольку утверждалось, что невозможно никаким другим способом избавиться от евреев (в обоих смыслах слова, т. е. финансовом и «этнорелигиозном»).

С другой стороны, само собой разумеется, что эта эмансипация была в природе вещей, поскольку пришло время краха старых феодальных порядков. В 1807 году после крупного поражения Пруссии король и его правительство, бежавшие в Кенигсберг, начали широкую программу реформ, связанную с именами министров фон Штейна и фон Гарденберга. Отмена крепостного права, упразднение прежнего деления на сословия (дворянство, городские жители, крестьянство), равные права и обязанности всех жителей страны, граждан королевства – в конечном итоге все это делало невозможным сохранение особого режима для евреев и их статуса как особой касты неприкасаемых: они должны были или исчезнуть, или стать «гражданами государства» (Staatsbberger) как и все остальные. В ту эпоху, впрочем как и во все остальные, идея тотального уничтожения имела достаточно сторонников, к числу которых, видимо, принадлежал и сам барон фон Штейн, который якобы предложил использовать эти «паразитические растения» для колонизации Африки. Очевидно, подобный проект был совершенно утопическим, особенно в эпоху, когда контрибуции в результате наполеоновских войн, достигавшие для Пруссии ста сорока миллионов франков, составляли для казначейства тяжелую проблему, которую, разумеется, нельзя было решить без участия евреев, многие из которых к тому же выступали в роли основных поставщиков французской армии во время войны. Итак, не только общий дух времени и французский пример, но и давление, оказываемое послом Франции в Берлине Сен-Марсаном, которого, без сомнения, побуждали к этому остававшиеся за кулисами евреи, не желавшие соглашаться ни с чем ломимо эмансипации и всячески стремившиеся приблизить ее.

К тому же три крупнейшие еврейские общины – Берлина, Кенигсберга и Бреслау – постоянно подталкивали этот процесс с помощью бесчисленных обращений, бомбардируя прошениями министров и самого короля. Летом 1808 года Фридрих-Вильгельм III поручил министру фон Шреттеру, правой руке фон Штейна, представить ему проект реформы. Фон Шреттер, разделявший взгляды своего шефа относительно евреев, в свою очередь поручил эту задачу криминальному советнику Бранду. Большой интерес представляет описание их беседы в мемуарах этого прусского чиновника. Незначительный инцидент – предоставление некоему еврею права проживания в Кенигсберге вопреки регламенту, вызвал недовольство короля; «Фон Шреттер получил выговор, а также приказ пересмотреть прежнее законодательство о евреях и подготовить новую конституцию. Он вызвал меня и обвинил в том, что я был настоящим виновником, затем приказал мне прочитать приказ короля и спросил, не могу ли я, основываясь на моем хорошем знании евреев, предложить способ уничтожить их всех одновременно без пролития крови. Я ответил, что знаю эффективный способ уничтожить не евреев, а иудаизм, и позволил себе в тот же день предложить проект закона, о котором высказывалось пожелание наверху. Он получил этот проект 29 ноября [1808 года]… »

Разработанный Брандом проект имел целью постепенную эмансипацию и предусматривал по основным пунктам (запрет на государственную службу, строгое ограничение числа коммерсантов-евреев и т. п. ) режим исключений. Но даже в этом виде проект был подвергнут критике за излишнюю либеральность большинством министров, которым он был представлен на рассмотрение. Только старые просветители, сконцентрировавшиеся в Министерстве народного образования, выступили за немедленную и полную эмансипацию. Они обращали особое внимание на массовые предрассудки против евреев, которые, по их мнению, были вызваны режимом исключений, а также высмеивали недостойный христиан страх перед еврейским господством. Великий филолог Вильгельм фон Гумбольдт, который был к тому же министром, посчитал полезным выступить с утверждением, что в судьбе евреев нет никакой тайны:

«… национальный еврейский характер, отличающийся такими чертами, как верность первоначальной традиции и замечательная способность к пассивному сопротивлению, связан с христианскими идеями, согласно которым, с одной стороны, иудаизм и христианство относятся к одному классу, но, с другой – они должны рассматриваться как разделившиеся на два противоположных класса, что привело к приписыванию непропорционально большого значения малочисленному еврейскому народу. Именно эти идеи сделали евреев такими, какими они являются сегодня. Их положение определяется религиозным аспектом всемирной истории, аспектом столь странным, что многие замечательные умы задавали себе вопрос, возможно ли объяснить его с помощью естественных причин… »

Мы процитировали здесь эти слова исключительно для того, чтобы напомнить об этом блестящем человеке, поскольку в реальной жизни первый проект реформы из-за враждебности остальных министров и канцелярской пассивности растворился в административных песках. Подлинным творцом еврейской эмансипации по справедливости стал принц Карл Август фон Гарденберг.

Этот аристократ много путешествовал, и, вероятно, причиной его благожелательного отношения к сыновьям Израиля стало космополитическое воспитание. Кроме того случилось так, что однажды в тяжелый период его жизни некий еврей выручил его из финансовых затруднений. Этим бескорыстным заимодавцем был не кто иной, как Исраэль Якобсон, которому в то время и в голову не могло прийти, что в 1810 году его должник станет всемогущим прусским министром, который сможет незаметно напомнить ему, «что они знакомы уже двадцать пять лет… ». Придя к власти, Гарденберг постоянно добивался осуществления полной эмансипации евреев в соответствии с принципом «равных прав, равных свобод, равных обязанностей», а также реализации принципов, заимствованных у Адама Смита, в области реорганизации в Пруссии коммерции и финансов. Он смог преодолеть бесчисленные возражения администрации и даже самого короля. В конце концов, эдикт об эмансипации, изданный 11 марта 1812 года, содержал лишь одно ограничение – в § 19 говорилось об ограничениях для евреев при поступлении на государственную службу.

Среди возражений, последовательно опровергавшихся Гарденбергом, некоторые заслуживают более подробного рассмотрения. Чтобы быстрей освободить евреев от иудаизма, некоторые министры предлагали запретить им ношение бороды; другие требовали запрета на все их обычаи и религиозные обряды, несовместимые с христианскими порядками, т. е. практически законодательного запрещения иудаизма. С другой стороны, предлагалось сохранить в силе некоторые положения прежнего устава евреев, а именно особо суровые наказания за укрывательство краденого, контрабанду и банкротство, а также принцип непризнания их клятвы в суде. Давид Фридландер, официальный представитель еврейской общины Берлина, смог удачно показать несправедливость этого последнего предложения; «… в гражданских и уголовных делах клятва еврея должна иметь то же значение, что и клятва любого другого человека. Еврей такой же человек и гражданин как и все остальные, и ничто в его религии не делает его менее достойным доверия, чем христианин. Сколько было уголовных дел, в ходе которых христиане заявляли на суде, что они не считали, что совершают грех, убивая еврея! Как это характеризует христианскую мораль? Существует лишь один способ уничтожить эти предрассудки, столь же опасные, сколь и постыдные, в умах всех людей: равенство перед законом, одинаковое доверие ко всем, одинаковые наказания за клятвопреступление… » Наконец, министр полиции Зак придавал большое значение запрещению самого названия еврей, «ставшего слишком презираемым… так что оно помешает внушить им чувство чести, которое приравняло бы их к другим гражданам и повысило бы их самоуважение… » В поддержку этой идеи он ссылался на пример Франции и Вестфалии, где подобные языковые изменения способствовали сближению евреев с христианами, особенно в армии. Но его мнение не было принято во внимание.

Сохранялось ограничение параграфа 9, которое было сформулировано следующим образом; «В том, что касается вопроса, насколько евреи могут быть допущены к исполнению официальных обязанностей и приняты на государственную службу, мы оставляем за собой право разрешить эту проблему в будущем законодательным путем». Когда наступило время реакции после 1815 года, эта статья позволила принять всевозможные дискриминационные меры против евреев, так что они всегда оставались в Германии гражданами второго сорта, даже в чисто юридическом отношении.

Прежде всего возник вопрос о еврейских добровольцах и ветеранах, которые хотели поступить на государственную службу. Прусские министры единогласно отказали им в этом праве. Однако один из них, министр финансов Бюлов, предложил сделать исключение для кавалеров железного креста, заявив, что «добровольцы, относящиеся к иудейской религии, которые награждены этим знаком отличия, в моральном плане могут оцениваться более высоко, чем обычно». Но Совет министров в целом остался при убеждении, что храбрость, проявленная на поле боя, не является доказательством высокой морали применительно к евреям. К тому же в 1815-1816 годах возник вопрос о пересмотре эдикта 11 марта 1812 года; некоторые министры предлагали разделить евреев на три класса в зависимости от степени полезности их занятий: в результате в полном объеме все права, предоставляемые по этому эдикту, должны были распространяться лишь на представителей первого класса.

Но это предложение не было поддержано – в самом деле, было совершенно достаточно § 9 для серьезного ограничения прав, которые совсем недавно были предоставлены евреям. Было дано исключительно широкое толкование понятий «официальные обязанноети» и «государственная служба»; они распространялись на почетные обязанности, коммунальные услуги, на различные виды деятельности в области образования, а в конце концов в список включили и такие занятия, как коммунальный землемер и даже палач. Господствовавшие в это время настроения получили еще более полное отражение в прусском законе, принятом в 1836 году, согласно которому необращенным в христианство евреям запрещалось давать своим детям распространенные христианские имена. Идеология эмансипации была направлена на то, чтобы за исключением религиозных вопросов евреи стали во всем подобными христианам. Напротив, согласно концепции «христианского государства» они должны были максимально отличаться от остальных граждан, так что в правление Фридриха-Вильгельма IV возник вопрос о восстановлении гетто. Критикуя новые тенденции, Штегеман, один из членов прежней команды Гарденберга, писал своему знакомому в 1819 году;

«Мои евангелические христианские чувства не позволяют мне причинять страдания евреям, к тому же я глубоко убежден, что только полное равенство прав может обратить их в христианство. Чем сильней будут угнетение и презрение, тем больше они станут замыкаться в себе, одновременно присваивая наши деньги».

В другом письме он выражал ту же мысль в несколько иных словах: «Если бы не пресловутая четверка свободных городов, то за пятьдесят лет у нас в Германии не осталось бы больше евреев (не считая польских)».

Четыре свободных города (Франкфурт, Гамбург, Бремен и Любек), в которых правила буржуазия, на самом деле были основными очагами антиэмансипаторской активности. Христианская ностальгия по временам гетто процветала в этих городах. Под давлением цеховых корпораций прежний режим исключений был в них полностью или частично восстановлен. Страны, присоединенные Наполеоном к эфемерному королевству Вестфалии (Ганновер, Брауншвейг) также были расположены к восстановлению прежнего порядка вещей. К 1815 году казалось, что дело эмансипации проиграно в германских странах в целом. Стремясь к спасению завоеванных позиций, крупные еврейские финансисты осадили дипломатов, собравшихся на Венском конгрессе. Со своей стороны, представители свободных городов также проявляли активность, так что «звонкие» аргументы, бывшие нормой в ту эпоху, широко использовались обеими сторонами (один из дипломатов даже заключил договор, по которому оговаривалась сумма вознаграждения за конкретные услуги). В конце концов баланс склонился в пользу евреев, в поддержку которых выступили великие державы: в результате Европа вступила в эру Ротшильдов, т. е. в эпоху сотрудничества «договорившихся держав» и крупных банков.

Таким образом, проект конфедерации германских государств был дополнен статьей, согласно которой права, предоставленные евреям в отдельных германских странах, вошедших в конфедерацию, сохранят свое действие. Но в последний момент партия противников эмансипации сумела заменить в тексте статьи слова «предоставленные в германских странах» на «предоставленные германскими странами», что впоследствии дало юридические основания свободным городам и другим германским государствам отменить или ограничить права, предоставленные не прежними правительствами, вернувшимися к власти, а французским правительством. Тем самым мы вновь возвращаемся к весьма специфическим обстоятельствам эмансипации германских евреев, совпавшей с антифранцузской патриотической экзальтацией «освободительных войн» и движением германомании (Teutschthumelei).

В эту эпоху уже появились мыслители, которые сумели предвидеть, что может значить подобное сочетание. Так, философ Фридрих Шлегель, находившийся в то время на службе у австрийского правительства, заметил в 1815 году, что полная эмансипация евреев во всех германских странах была срочно необходимой именно потому, что она началась во время французской оккупации. Он рассуждал следующим образом: если [германские] страны и города отменят эмансипацию под тем предлогом, что она была введена иностранным тираном, это может повлечь серьезные последствия, поскольку «приведет к образованию партии, настроенной в пользу врага, которого, к счастью, удалось победить». Он добавлял, что значение этой партии не следует недооценивать, поскольку ее составляют пятьсот тысяч активных и целеустремленных людей. В заключение он задавал вопрос: «Утверждая всеобщий принцип отмены, не следует ли взорвать дорогу через перевал Симплон (горная дорога в Швейцарии с туннелем длиной в 20 км. – Прим. ред. ) только потому, что ее построили при Наполеоне?»