III. АНГЛОСАКСОНСКИЙ МИР Великобритания

В эпоху, когда на континенте начали развязывать первые антисемитские камлании, Уильям Гладстон объявил, что в Великобритании агитация против евреев так же невозможна, как и агитация против земного притяжения. Это не означало, что еврейские подданные королевы Виктории были точно такими же подданными как и все остальные, или что еврейские дети такие же дети как другие. Так, когда Льюис Кэрролл решил подарить свою «Алису» детским больницам, некий чиновник спросил у него, следовало ли включить в список еврейскую больницу, поскольку, как с легким оттенком возмущенной иронии рассказывал Кэрролл, «он опасался, что у меня могло не быть желания подарить им книги…»

Это была чисто английская предупредительность. Можно добавить, что уже в первые годы двадцатого столетия у Уильяма Гладсто-на могли появиться достаточно веские причины, чтобы пересмотреть свою оценку.

Вначале было дело Дрейфуса, имевшее самые разные аспекты, в частности, в нем проявилось светское различие между католиками и протестантами. В то время как в целом британская пресса метала громы и молнии против неправедного французского правосудия, католическое меньшинство выражало симпатии к своим единоверцам по другую сторону Ла-Манша, и несколько антиеврейских статей, обязанных своим происхождением английским иезуитам, были опубликованы в 1898- J 900 голах. Но лишь после восшествия на престол Эдуарда VIT в 1901 году климат начал серьезно ухудшаться.

Как известно, беззаботный сын королевы Виктории предпочитал общество актрис и евреев общению с аристократами и прелатами. Его банкир, немецкий еврей Эрнст Кассель был одновременно одним из его ближайших друзей, которого он осыпал почестями и титулами. В 1907 году сэр Эрнст Кассель вступил в контакт с Альбертом Баллином, придворным Вильгельма П, и таким образом было похоже, что между двумя монархами, между Лондоном и Берлином могла установиться своеобразная линия срочной связи в лице этих двух евреев, что могло облегчить взаимопонимание сторон.

Легко понять, какую ярость это вызвало у части высшего общества и дипломатического корпуса. Некоторые британские агенты и видные чиновники стали прилагать усилия для противодействия финансовым проектам Касселя, особенно после младотурецкой революции, когда он был приглашен в Константинополь для реорганизации османской финансовой системы. В конце концов эти интриги привели к возбуждению в 1911-1912 годах кампании в прессе, которая приписывала турецкую революцию иудео-сионистскому заговору, по мнению «The Times», или иуцео-масонскому заговору, согласно «The Morning Post». Похоже, что английские ястребы посещали школу русских черносотенцев. В 1918 году британский посол в Вашингтоне сэр Сесил Спринт-Раис распространял эту информацию как совершенно достоверную и сравнивал в этом отношении Октябрьскую революцию с младотуреикой.

Но возвышение политических деятелей еврейского происхождения раздражало многих еще больше, чем успехи еврейских финансистов. В 1909 году Руфус Айзеке, будущий лорд Ридинг, был назначен генеральным прокурором Соединенного королевства; в 1910 году Герберт Сэмуэль стал первым членом британского кабинета, который не был христианином (это был либеральный кабинет Асквита). Финансовый скандал, разразившийся в 1912 году, т. н. «дело Маркони», в котором оказались замешаны Ллойд Джордж и другие либералы, получил следующую характеристику на страницах недавно появившегося журнала «The Eye-Witness»:

«Брат Айзекса является президентом общества Маркони, Айзеке и Сэмуэль вступили в секретный сговор, чтобы британский народ вложил в общество Маркони очень большую сумму денег через посредничество вышеупомянутого Сэмуэля и к выгоде вышеупомянутого Айзекса…»

Парламентская комиссия по расследованию сняла с обоих евреев все подозрения, но скандал не был забыт. Редьярд Киплинг посвятил ему в 1913 году стихотворение «Джехази» («Судья в Израиле, прокаженный, белый как снег»), которое остается истинным шедевром ненависти. И даже в 1936 году католический писатель Г. К. Честертон уверял, что дело Маркони является водоразделом в английской истории, который можно сравнить лишь с первой мировой войной.

Этому нарастанию страстей способствовал еще один фактор совершенно иного порядка. В это время колония, насчитывающая более ста тысяч евреев родом из Восточной Европы, сформировалась в Лондоне в районах Уайтчэпел и Степни, и местные жители весьма неодобрительно взирали на эту бесправную и нещадно эксплуатируемую рабочую силу. В 1902 году епископ Сгепни сравнил этих несчастных с захватнической армией, «которая ест хлеб христиан и изгоняет их от родных очагов». В некоторых объявлениях о найме указывалось, что на работу принимают только коренных англичан, а накануне войны «The Times» под заголовком «Лондонские гетто» опубликовала статью, в которой иностранные евреи упрекались в создании государства в государстве. Конечно, британская пресса и политические деятели в целом, следуя традиции употреблять смягченные обтекаемые выражения, говорили не о «еврейском вопросе», но о «проблеме иностранцев», как справедливо и то, что в Лондоне нашли убежище и другие иностранные рабочие, в частности немцы; но народные массы не утруждали себя тем, чтобы различать эти две группы говорящих по-немецки. Тот факт, что основатель евгеники Фрэнсис Гальтон счел необходимым опубликовать в 1910 году апологию «еврейской расы», заставляет предположить, что именно сыновья Израиля оказывались в данном случае первыми объектами нападок; германская раса не нуждалась в заступничестве такого рода.

Начало военных действий резко обострило все эти вопросы. Само собой разумеется, что английские евреи поспешили заявить о своем патриотизме с тем же пылом, что и их собратья в других странах. Совершенно естественно также, что первыми жертвами подозрений стали евреи – выходцы из германских стран. Особую роль сыграл Сесил Спринт-Раис, который не переставал предупреждать из Вашингтона британское правительство и своих высокопоставленных друзей по поводу «влияния немцев и особенно немецких евреев, которое здесь очень велико, а в некоторых случаях имеет решающее значение». Мы уже достаточно говорили о пронемецких (или антицаристских) чувствах американских евреев, чтобы читатель мог оценить, какие реалии стояли за докладами Спринт-Раиса; что касается фантастической части, то достаточно указать, что он объединял с евреями иезуитов, уверяя, что в целом католики встали на сторону союза [Центральных держав]. Из его докладов также следовало, что американская банковская система подразделялась на «христианские банки», поддерживающие республиканскую партию, и «иудео-немецкие банки», связанные с демократической администрацией президента Вильсона. Даже в январе 1917 года, накануне вступления Соединенных Штатов в войну, Спринт-Раис сообщал о «тайных контактах между Белым домом, Германией и некоторыми иудео-немеикими финансистами». В конце 1918 года во время беседы с судьей Брандесом, безусловным сторонником Германии и ее союзников, он упрекал его в революционных происках международного иудаизма. Вскоре он был отозван со своего поста и умирал от горя, находясь во власти своих навязчивых идей.

В мае 1915 года торпедирование «Лузитании» стало событием, которое взволновало английские сердца намного сильнее, чем все остальные, и привело к слиянию массовой ксенофобии с изысканным антисемитизмом элиты. Консервативные журналы обвиняли в этом военном преступлении лично Альберта Баллина, и началась кампания за лишение сэра Эрнста Касселя его титулов и даже британского подданства. Разве не были эти двое немецких евреев дважды виновны в том, что вмешались б дела христиан, пытаясь предотвратить войну, но не сумев этого добиться? Статья в «The Times» уверяла, что еврейские круги Гамбурга испытывали особенную радость в связи с гибелью пакетбота. Еврейские газеты Лондона с горечью упрекали «The Times» в том, что «все евреи считались немецкими», а также в том, «что каждый день народ побуждали к отождествлению евреев с немцами». Кто бы ни был в том виноват, но именно таково было поведение толпы во всех больших английских городах, где громили и грабили торговые заведения, принадлежащие иностранцам, не разбираясь в их происхождении.

Различные еженедельные журналы заходили еще дальше. Б «The New Witness» Г. К. Честертон вновь развивал тему ритуальных убийств, совершаемых евреями; в «The Clarion» некий г-н Томпсон просвещал своих читателей об источниках вдохновения прусского милитаризма; «Пруссаки, подобно евреям, происходят из скудной, скалистой и бесплодной страны, поэтому они также захватили свое место под солнцем с помощью грабежей. У пруссаков, как и у евреев, есть собственный племенной бог, чьи военные принщшы основываются на внушаемом им ужасе», и т. п. Член парламента Лео Макс, который в 1912 году выступал на страницах «The National Review» одним из основных обвинителей Руфуса Айзекса и Герберта Сэмуэля, в марте 1917 года выдвинул гораздо более серьезное, хотя и анонимное обвинение: некий «международный еврей», узнав об отплытии лорда Китченера в Россию, сообщил об этом немецкому верховному командованию, чтобы организовали торпедирование корабля, на котором плыл национальный герой. Этот «еврей» часто подвергался подобным обвинениям, обычно в единственном, а не во множественном числе, как «ничтожное расчетливое существо без государя и родины», так что хорошо видно, как в Великобритании война способствовала росту антисемитизма различными способами, пока Октябрьская революция не дала ему в руки самое эффективное оружие.

Прежде чем перейти к этой теме, отметим некоторые факты, иллюстрирующие сохранение в 1914-1918 годах противоположной традиции, согласно которой, как писал в книге, озаглавленной «Евреи», католический памфлетист французского происхождения Илер Беллок, евреи рассматривались как «эпические герои, жертвенники религии»; к этому Беллок добавлял, что подобное отношение особенно распространено среди некоторых провинциальных британцев, воспитанных на Ветхом Завете.

История декларации Бальфура проливает свет на некоторые интересные аспекты этого подхода. «Валлийский колдун» Дэвид Ллойд Джордж, бывший в то время премьер-министром, несмотря на весь свой политический цинизм уверял, что завоевание Палестины англичанами было для пего «единственной по-настояшему волнующей вещью в этой войне». Он объяснял, что здесь речь шла о местах и названиях, которые были ему знакомы гораздо лучше, чем в случае западного фронта или даже его собственной страны: «В детстве меня гораздо лучше учили истории евреев, чем моего собственного народа». В самом деле Ллойд Джорджа воспитывал дядя, баптистский проповедник; красочные библейские образы целыми каскадами возникали под его пером, когда в 1938 году, объясняя свои действия в прошлом, он описывал завоевание «страны Ханаан», которая должна была стать «очагом и убежищем для преследуемых сыновей Израиля на земле, которую величие их национального гения прославило на все времена».

То, что у Ллойд Джорджа, вероятно, было лишь риторической экзальтацией, являлось предметом глубокой убежденности для шотландского аристократа Артура Джеймса Бальфура. По свидетельству его племянницы, ставшей его первым биографом, «на протяжении всей своей жизни он не переставал интересоваться евреями и их историей; источником этого интереса служило знание Ветхого Завета, с которым его познакомила мать, и шотландское образование (…)»

«Проблема евреев в современном мире казалась ему имеющей огромное значение. Он любил обсуждать ее, и с моих детских лет он внушил мне идею, что христианская религия и цивилизация находятся в огромном, единственном в своем роде долгу перед иудаизмом, который был постыдно плохо оплачен. В 1902 году его интерес вызвал отказ евреев-сионистов принять земли в Восточной Африке, которые предложили им их лидеры при посредничестве г-на Чемберлена, государственного секретаря по делам колоний».

Более поздний биограф сформулировал это следующим образом: «Для Бальфура еврейский вопрос не был одной из политических проблем среди прочих, ни даже особо важной проблемой, это было чертой его характера».

Но другие знаменитые англичане звонили в ту эпоху в совсем иные колокола. Так, премьер-министр Герберт Асквит относился в то время к сионистам как к «расистам» и иронизировал по поводу «привлекательности общины», которую евреи собирались создать в Палестине. Лорд Роберт Сесил, которого Хаим Вейцман обратил в сионизм, писал, что энтузиазм этого еврея «заставлял забывать о его отталкивающей и даже мерзкой внепшости». Можно также упомянуть о почти исторической оплошности, совершенной Джозефом Чемберленом, заявившем итальянскому еврею Сиднею Соннино, занимавшему пост министра иностранных дел, что он презирал только один народ, а именно евреев: «они все по природе трусы».

Ключевая фигура британской политики на Ближнем Востоке сэр Марк Сайке думал и говорил на эту тему еще хуже, ему нравились классические карикатуры, но все это до тех пор пока он не начал метать громы и молнии в защиту сионистского проекта. Отныне его ненависть сконцентрировалась на «семитских антисионистах», которых он подозревал в единодушном сотрудничестве с Германией. Если, как это иногда случается, его первоначальный антисемитизм и стал одной из движущих сил его сионистского энтузиазма, все же то место, которое он отныне отводил евреям, было исключительным, особенно для католика, каковым он являлся. Он зашел так далеко, что написал Вейцману; «Ваше дело имеет непреходящий характер, бросающий вызов нашему времени. Когда все преходящие вопросы, занимающие наш мир, окажутся такими же мертвыми и забытыми, как надушенные и завитые цари Вавилона, которые увели в плен ваших предков, евреи по-прежнему останутся, а раз будут евреи, то сионизм должен существовать».

Нельзя не заметить, как стрелы, выпущенные Илером Белло-ком в своих соотечественников, иногда попадали в цель.

Само собой разумеется, что декларация Бальфура, каков бы ни был ее сентиментальный фон, прежде всего была продиктована национальными интересами, в частности, надеждой привлечь на сторону союзников американских и русских евреев, История не оправдала этот расчет по той простой причине, что в день ее опубликования, 9 ноября 1917 года Соединенные Штаты уже вступили в войну, тогда как в Петрограде ленинский государственный переворот означал выход из войны России. (Задержка на несколько недель с обнародованием декларации Бальфура была вызвана яростным сопротивлением Эдвина Монтегю, единственного еврея в кабинете Ллойд Джорджа.) Тем не менее Ллойд Джордж уверял, что отныне евреи стали саботировать поставки украинского зерна в Германию. Интересно также привести высказывание высокопоставленного британского чиновника: «Какая жалость, что наша Декларация не была обнародована четырьмя месяцами раньше. В России все бы пошло по другому пути». Другой эксперт утверждал, что «если бы Декларация была опубликована раньше, это повлияло бы на ход революции в России».

Как бы ни относиться к подобным замечаниям, они весьма красноречиво говорят о том, какое могущество приписывалось в ту эпоху евреям; если верить тому, что утверждал русский корреспондент «The Tunes» Роберт Вилътон, то с самого первого дня это было зловредное могущество. На следующий день после отречения Николая II этот журналист описывал настроения в войсках так, как если бы ему диктовали русские генералы-антисемиты. В самом деле моральный дух в войсках якобы был выше всяческих похвал, а один латышский батальон в Риге даже поклялся до смерти хранить верность русскому флагу; единственным черным пятном в этой картине было поведение евреев:

«…новости из Юрьева (Тарту) менее удовлетворительны. Студенты-евреи организовали в университете собственную милицию и не признают авторитет местной милиции и Временного правительства. В результате возникшей по этой причине анархии произошло разрушение собственности и пролилась кровь. Я думаю, что необходимо сделать заявление о неправильном поведении евреев. Они стали свободными гражданами России, но они не проявляют чувства ответственности, соответствующего их новому положению».

Итак, с весны 1917 года газета «The Times» стала выступать в качестве посредника между черносотенцами и британской элитой. Два года спустя Роберт Вилътон превзошел самого себя, сообщив, что большевики установили в Москве памятник Иуде Искариоту. Газета «The Morning Post», старейшина британской прессы, специализировалась со своей стороны на агитации против министров и высших чиновников еврейского происхождения в самой Великобритании, в то время как ее русский корреспондент Виктор Марсден выступал в духе Роберта Вильтона и даже превзошел его, описав, как он сам пострадал от еврейских агитаторов.

Разумеется, эти два почтенных консервативных органа были не единственными в Великобритании, кто придерживался подобных взглядов. Вспомним, что «смутный» 1917 год был также годом зондажа и косвенных переговоров между воюющими сторонами, равно как и агитации за мир «без аннексий и контрибуций» или «без победителей и побежденных», причем эта агитация далеко не ограничивалась только Россией. Похоже, что в этой области еврейские капиталисты разделяли с еврейскими социалистами некоторые антивоенные принципы, даже если у них были и более прозаические мотивы. (Верные старинной семейной традиции Ротшильды также тщетно пытались спасти мир в самый последний момент, в конце июля 1914 года.) В этих условиях вполне понятно, почему кампании сторонников войны до победного конца во многих случаях имели антисемитский характер, и газета «The Evening Standard» оправдывала свое право предавать позору еврея Льва Бронштейна (Троцкого), в то же время избавляя от этого эпитета австралийского генерала Джона Монаша или американского профсоюзного деятеля Сэмуэля Гом-перса по причине их заслуг.

Гораздо более коварными были советы, которые шедро раздавал своим соотечественникам-евреям Г. К. Честертон:

«Я хотел бы добавить одно слово специально для евреев… Если они будут продолжать распространять свои глупые пацифистские предложения, возбуждая общественное мнение против солдат, их жен и вдов, они в первый раз узнают, что означает слово антисемитизм. Короче говоря, мы согласны терпеть их ошибки, но мы, разумеется, не потерпим, чтобы возобладала их точка зрения. Если они попытаются перевоспитывать Лондон, как они это уже сделати с Петроградом, то они вызовут такое, что приведет их в замешательство и запугает гораздо сильнее, чем обычная война».

В качестве заключения знаменитый эссеист рекомендовал евреям не вмешиваться больше в христианские дела:

«Пусть они говорят, "что они хотят сказать, от имени Израиля, и мы можем обратить внимание на то, что есть трагического или даже привлекательного в их исключительной ситуации. Но если они осмелятся сказать хоть одно слово от имени человечества, они потеряют своего последнего друга».

Согласно Илеру Баллоку, чьи взгляды часто заслуживают внимания, открытый и прямой антисемитизм появился в Великобритании как следствие русской революции. Он писал в 1922 году: «Большевизм поставил еврейский вопрос с такой остротой и такой настойчивостью, что его больше не могли отрицать ни самые слепые фанатики, ни самые бесстыдные лгуны. (…) Ведь большевистское движение, или, скорее, большевистский взрыв, были еврейскими, (…) Возникла непосредственная угроза для национальных традиций и для христианской этики в вопросах о собственности». Далее Бел-лок пишет, что до 1917 года деловые круги видели в евреях лишь финансистов и что антисемитизм казался им опасным для установленного порядка, но что на следующий день после «большевистского взрыва» эти круги, как и общественное мнение в целом, были напуганы евреями-революционерами. «Правящие меньшинства западного капитализма, которые до этого момента хранили молчание в связи с еврейским вопросом по причинам, которые я только что изложил, вновь обрели дар речи. Они смогли свободно высказать все, что у них было на сердце, и они начали говорить, называя вещи своими именами». Затем Беллок высказал предсказание о риске того, что «антисемитский вопрос» вызовет более острые проблемы, чем «еврейский вопрос».

Эта оценка была верной, но неполной. Дело в том, что на этом этапе организация антисемитской деятельности, выпавшая из рук как финансистов, так и журналистов, попала в руки служб разведки и психологической войны и таким образом стала государственным

делом.

В самом деле успех коммунистической революции создал ситуацию, чреватую угрозами. По всей очевидности, должно было произойти неизбежное усиление немецких войск на западе и следовало ожидать сокрушительных ударов Людендорфа. Но с точки зрения руководителей Британской империи еще более серьезная угроза нависла над ее мировыми владениями, в первую очередь над Индией. 3 декабря 1917 года Ленин и Сталин обратились со своим призывом к народам Востока, и особо – к народам Индии, призывая их подняться против европейских «бандитов и поработителей». Британские власти прибегли ко всем возможным средствам, чтобы помешать распространению этого взрывоопасного текста. Никто другой как Уинстон Черчилль допустил в эгой связи возможность заключения компромиссного мира с Германией и Турцией. Летом 1918 года в имперском генеральном штабе всерьез думали, что со временем главная часть Азии может стать немецкой колонией, если только не произойдет восстановления независимой «демократической России». Наконец, и это главное, – существовала «угроза для национальных традиций и для христианской этики в вопросах о собственности», как это сформулировал Беллок, угроза, которую военный атташе в России генерал Нокс описывал более просто в следующих выражениях: «Если раздать сегодня земли в России, то через два года нам придется раздавать их в Англии».

Отныне свержение диктатуры пролетариата в Москве становится столь же неотложной задачей, как поражение Центральных государств, и неотрывной от этой последней. Лондон возглавил антибольшевистский крестовый поход. Естественно, британские военные и агенты пытались найти поддержку у своих прежних русских братьев по оружию и мобилизовать их на службу ради обшей цели; понятно, что британцы при этом прониклись их взглядами и методами. Летом 1918 года британские войска, высадившиеся на севере России, разбрасывали с самолета для местного населения антисемитские листовки; в дальнейшем эта практика была запрещена. Но взгляд на коммунистический режим преподобного Б. С. Ломбарда, капеллана британского флота в России, был включен в официальный доклад, немедленно опубликованный по обе стороны Атлантики; в этом свидетельстве священника, бывшего непосредственным наблюдателем событий, говорилось как о «национализации женщин», провозглашенной новым режимом, так и о его иудео-германской сути:

«[Большевизм] – это продукт немецкой пропаганды, и он направляется международным еврейством. Немцы спровоцировали беспорядки, чтобы в России воцарился хаос (…) Торговля была парализована, магазины закрыты, евреи стали хозяевами большинства предприятий, ужасные сцены голода стали повседневными (…) Когда я уезжал в октябре [1918 года], национализация женщин рассматривалась как свершившийся факт».

Согласно сенсационной статье, опубликованной в «Chicago Tribune» 19 июня 1920 года, к которой мы еще вернемся, секретные службы Антанты слета 1918 года предупреждали свои правительства о революционном движении, которое «не было большевистским», но которое держало в руках все нити, чтобы обеспечить «расовое господство» евреев над миром: Троцкий якобы был главным вождем этого заговора. Согласно распространенным слухам, «Протоколы сионских мудрецов» якобы были переведены и опубликованы в Великобритании в начале 1920 года благодаря заботам «разведывательного управления» военного министерства. Фактом является то, что они имели честь быть опубликованными «официальными типографами Его Величества» ~- издательством «Eyre Spottiswoode». Вспомним, что этот текст был состряпан на кухне русской политической полиции, а его первое издание вышло в обложке императорской гвардии. Intelligence Service таким образом сменила царскую охранку, видимо, также воспользовавшись августейшим поручительством. Без сомнения, мы никогда не узнаем полной правды обо всех этих действиях по дезинформации обшественного мнения: ее авторы хорошо умели прятать свои секреты.

Капитуляция Германии вначале не вызвала больших изменений в ситуации, но даже сделала еще более актуальной угрозу свержения установленного порядка во всей Европе, поскольку революционные демонстрации и бунты вскоре начали происходить не только у побежденных, но и в Швейцарии, во Франции и даже в Великобритании, особенно в Белфасте и Глазго, в то время как в Кале произошло до сих пор неслыханное событие – мятеж английских солдат. В этих условиях столкнулись две политические линии: «жесткая линия», представленная военным министром Уинстоном Черчиллем и владельцем «The Daily Mail» и «The Times» лордом Hop-тклиффом и поддерживаемая Францией, столкнулась с примирительными тенденциями президента Вильсона и Ллойд Джорджа. В начале 1919 года на Парижской конференции оба государственных деятеля рассматривали вопрос о признании большевистского режима после предварительной конференции, на которую следовало пригласить как белых, так и красных. «The Times» выражала свое возмущение, утверждая, что эта идея принадлежит «крупным еврейским финансистам Нью-Йорка, которые уже давно проявляли интерес к Троцкому», и что она сделает «слово Британия зловонным для носов всех русских патриотов». Генерал Нокс из Сибири телеграфом выразил весь свой ужас при мысли о «запачканных кровью и возглавляемых евреями большевиках (blood-stained, Jew-led Bolsheviks) на равных с мужественными людьми, которые здесь защищают цивилизацию». Главный редактор «The Times» Викхэм Стид в своих мемуарах приписывает себе честь срыва этого еврейского проекта. Можно добавить, что у Викхэма Стида и лорда Нортклиффа были различные причины не допускать признания большевиков: похоже, что Стид действительно верил в то, что он писал и говорил о связях между коммунизмом, иудаизмом и германизмом, в то время как «Наполеон Флиг-стрит» преследовал Ллойд Джорджа с ненавистью маньяка. Другие противники Ллойд Джорджа той эпохи упрекали «валлийского колдуна» в том, что он связался с евреями, что он принимал президента Мильерана в летней резиденции Сэссунов, что он прислушивался к советам Альфреда Монда (будущего лорда Мелчетта).

В целом, эти противоречия соответствовали на английской внутренней сцене разделению на «правых» и «левых», и еврейская пресса и общественное мнение естественно склонялись ко второму лагерю. Между прочим, последовавшая полемика показывает, что английские антисемиты продолжали соблюдать некоторые границы, Выступая против «The Jewish world» за ее снисходительное отношение к коммунизму, «The Morning Post» требовала от британских евреев, чтобы они публично отреклись от него, и многие известные деятели, в частности генерал Монаш и Лайонел де Ротшильд так и сделали, безоговорочно осудив как коммунизм, так и сионизм. Настоящая борьба развернулась в конце 1919 года. В Палате общин военный министр Уинстон Черчилль со всем своим обычным красноречием стал доказывать необходимость антибольшевистского крестового похода:

«Ленин был направлен в Россию немцами таким же образом, каким вы можете бросить флакон, содержащий возбудителей тифа или холеры в резервуары с водой в большом городе, и эффект оказался потрясающе точным. Сразу по прибытии Ленин начал указывать пальцем туда и сюда мрачным личностям, скрывающимся в Нью-Йорке, Глазго, Берне и других местах, и собрат руководящие умы потрясающей секты, самой потрясающей секты в мире, главным жрецом и вождем которой он был. Окруженный этими умами, он стач с дьявольской ловкостью разбивать на куски все учреждения, на которых держалось русское государство и русская нация. Россия рухнула в пыль…»

Но что же это была за секта, и кто были эти умы? Два месяца спустя Черчилль решил уточнить это во время своего выступления, коша он обрушился на английских пораженцев, пацифистов и социалистов: «… Они хотят уничтожить все религиозные верования, которые утешают и вдохновляют души людей. Они верят в международный совет русских и польских евреев. Мы продолжаем верить в Британскую империю…» Можно допустить, что его друзья-евреи или иудео-аристократы настаивали на том, чтобы он прояснил свою мысль; во всяком случае 8 февраля 1920 года он опубликовал большую статью, в которой разделил евреев на три категории: тех, кто ведут себя как лояльные граждане своих стран и тех, кто хочет восстановить свою собственную родину, «храм еврейской славы», с одной стороны; международные евреи, или «евреи-террористы», с другой.

То, как Черчилль описывал эту третью категорию, граничило с бредом, и самые исступленные антисемиты могли здесь что-то для себя почерпнуть. Так, евреи, относящиеся по Черчиллю к третьей категории, обвинялись в том, что начиная с XVIII века готовили всемирный заговор. В поддержку этого обвинения он цитировал сочинение некоей Несты Вебстер об оккультных источниках Французской революции. Он уверял также, что в России «еврейские интересы и центры иудаизма оказались вне границ универсальной враждебности большевиков». Оставив в стороне бесцветных ассимилированных и лояльных евреев, которые могли, по его мнению, оказать большевикам лишь «сопротивление отрицания», в заключение он противопоставил доктора Вейимана и его сторонников Льву Троцкому, «чьи проекты коммунистического государства под еврейским господством были скомпрометированы и поставлены под угрозу новым [сионистским] идеалом». Таким образом, проекты Троцкого рассматривались как чисто еврейские; очевидно, что военный министр использовал трактовку, разработка и пропаганда которой приписывалась его собственным службам.

Статья была озаглавлена «Сионизм против большевизма, борьба за душу еврейского народа». Во вступлении Черчилль говорит об этом народе с благоговением, почти в духе Дизраэли:

«Одни любят евреев, другие их не любят, но ни один человек, нацеленный способностью мыслить, не может отрицать, что они без всяких оговорок представляют собой самый замечательный народ из всех, известных до нашего времени (…) Нигде больше двойственность человеческой природы не проявляется с большей силой и более ужасным образом. Мы обязаны евреям христианским откровением и системой морали, которая, даже будучи полностью отделенной от чуда, остается самым драгоценным сокровищем человечества, которое само по себе стоит дороже, чем все знания и все учения. И вот в наши дни этот удивительный народ создал иную систему морали и философии, которая настолько же глубоко пропитана ненавистью, насколько христианство – любовью».

Только люди, на несколько голов превосходящие обычных смертных, могут позволить себе говорить таким образом об «избранном народе, господствующем и уверенном в себе» (интересно представить в этой связи обмен мнениями на эту тему между Черчиллем и де Голлем в 1940-1945 годах).

«The Times» не утруждала себя соблюдением приличий в обсуждении «еврейского вопроса», и когда Ллойд Джордж объявил о своем решении вступить в переговоры с большевиками, в ответ была развернута полномасштабная кампания. Для начала под заголовком «Ужасы большевизма» было опубликовано письмо офицера, состоящего при штабе Деникина, адресованное его жене. Офицер, подписавшийся «Икс», долго рассуждал о руководящей роли еврейских комиссаров. Читатели-евреи выступили с критикой заявлений «Икс'а», а их в свою очередь стали критиковать читатели-христиане. В дальнейшем газета смогла открыть на странице писем читателей ежедневную рубрику «Евреи и большевизм», а затем использовать ее для выражения собственного мнения самым резким образом. 27 ноября газета опубликовала крупным шрифтом на почетной странице, предназначенной для передовых, свой символ веры, подписанный «Verax» и гласивший следующее:

«..,в первую очередь евреи это особый народ, чья религия приспособлена к их расовому темпераменту. Темперамент и религия действовали и взаимодействовали на протяжении тысяч лет, до тех пор пока они не породили такой тип, который с первого взгляда можно отличить от любых других расовых типов.

Наиболее характерной чертой еврейского духа является его неспособность к прощению, или, иными словами, его верность закону Моисея в той части, где он отличается от закона Христа. По правде говоря, стремление отомстить России должно было особенно привлекать евреев, и они должны были чувствовать, что никакая цена не была слишком высокой, чтобы получить это удовлетворение…»

Таким образом, «The Times» проявляла самый злобный и откровенный расизм, чтобы дискредитировать Ллойд Джорджа и запугать его еврейских друзей. Верховный раввин доктор Герц пытался протестовать и защитить древний Закон от клеветы; «Нападки «Верак-са» отличаются такой же нетерпимостью, как и все те, о которых я читал в континентальной прессе. Если бы я попытался объяснить «Вераксу», как от начала до конца еврейское учение провозглашает уважение и доброжелательность по отношению ко всем, даже к нашим врагам (…) какой был бы в этом толк? В лучшем случае «Ве-ракс» нашел бы другие предлоги в поддержку собственных предрассудков. Итак, я вынужден обратиться к вам, как к главному редактору самой влиятельной газеты мира…» (29 февраля 1920 года). Как и следовало ожидать, это письмо не было удостоено публикации на странице для передовиц, а вместе с ним было опубликовано еще одно, подписанное «про-Деникин», в котором снова пережевывались основные аргументы «Веракса». Через день «The Jewish World» комментировал: «Письмо «Веракса» отмечает начало новой нехорошей эры… Больше нельзя будет говорить, что антисемитизм отсутствует в этой стране, любившей свою Библию больше всего…»

8 мая «The Times» предприняла заключительный маневр, предположив в статье под заголовком «Еврейская опасность», что британский премьер-министр начал переговоры с группой заговорщиков, которые стремятся создать всемирную империю Давида. В качестве доказательства использовались «Протоколы сионских мудрецов», которые были опубликованы несколько месяцев тому назад, не произведя до этого момента особого впечатления на мировое общественное мнение. Таким образом, на долю этого эталона мировой прессы выпала задача обеспечить этому тексту мировое признание. Вот как «The Times» взялась за это дело:

«…очевидно, что книга была опубликована в 1905 году. Некоторые пассажи выглядят как пророчества, которые полностью оправдались, если только не приписывать предвидение «сионских мудрецов» тому факту, что они и были тайными организаторами этих событий. Когда читаешь, что «для наших планов необходимо, чтобы войны не повлекли за собой территориальных изменений», как не вспомнить о лозунге «мира без аннексий», выдвинутом всеми радикальными партиями в мире, а особенно в России. В то же время: «мы спровоцируем всемирный экономический кризис всеми возможными средствами, с помощью золота, которое целиком находится в наших руках» (..-)»

Невозможно также не узнать Советскую Россию в том, что за этим следует:

«В управлении миром лучшие результаты достигаются жестокостью и запугиванием», «В политике мы должны идти на конфискацию имущества без малейших колебаний» (…) Что же означают эти «Протоколы»? Подлинны ли они? Действительно ли банда преступников разрабатывала подобные планы, и радуются ли они в настоящее время тому, что эти планы выполнены? Идет ли речь о фальшивке? Но как тогда объяснить ужасный пророческий дар, предсказавший все это? Не боролись ли мы все прошедшие годы против мирового господства Германии, чтобы теперь столкнуться с гораздо более опасным противником? Не избежали ли мы иеной огромных усилий «Pax Germanica», чтобы подчиниться «Pax Judaica»? (…) При каких обстоятельствах возникли «Протоколы» и какие неотложные внутриеврейские нужды они должны были удовлетворить? Должны ли мы закрыть это дело без расследования?»

Антисемитские агитаторы догитлеровской эпохи, для которых эта статья обозначила начало первого года их летосчисления, оказались правы – Урбен Готье писал в «La vieille France»: «Когда в 1920 году «The Times» осуществила ггубликаиию «Протоколов» в мировом масштабе и осудила их…» В этом плане кампания, немедленно развязанная в Соединенных Штатах автомобильным королем Генри Фордом, соответствовала триумфальному успеху немецкого издания «Протоколов», вначале оставшегося незамеченным. Но в том, что касается Ллойд Джорджа, главный маневр «The Times», за которой последовал залп передовых статей, направленных персонально против него, имели успеха не больше, чем предыдущие: 31 мая Красин был принят британским премьером Ллойд Джорджем. («Г-н Ллойд Джордж встретился с ним и остался жив», – иронизировала на следующий день «The Manchester Guardian»). На этом, как если бы у нее кончились боеприпасы, «The Times» прекратила разговоры о еврейском заговоре. На смену немедленно пришла газета «The Morning Post», редакторы которой извлекли из запасов белой армии другие документы об антихристианском заговоре («Цундер», «Раппопорт» и т. д.). В результате летом 1920 года были опубликованы восемнадцать статей, которые затем были переизданы в виде книги под заглавием «Причины мировых беспорядков». В ту эпоху, видимо, было достаточно почтенных англичан, которые подобно джентльмену, давшему в Париже интервью редактору «L'Oeuvre», приписывали все несчастья, и особенно увеличение налога на недвижимость, «сионским мудрецам».

Чтобы лучше оценить непосредственные результаты публикации в «The Times», обратим внимание на весьма серьезный еженедельник «The Spectator». Этот орган посвятил «Протоколам» значительную часть своего номера от 15 мая и пришел к следующим выводам:

Во-первых, автором текста без сомнения должен был быть еврей, но речь здесь идет лишь о «мечтах безумного заговорщика, который разработал план кампании по уничтожению христианства (…) То, что такие планы могли тайно вынашиваться другими полусумасшедшими еврейскими мудрецами, отнюдь не является невозможным». Безудержные политические спекуляции были среди них самой обычной вещью: «В этом у евреев проявляются их восточные черты». Но само безумие проекта неизвестного еврея могло привести к его осуществлению; поэтому его британские единоверцы в целях умиротворения ситуации были приглашены участвовать в расследовании, которого требовала «The Times», и даже сами настаивали на нем, «чтобы показать, что они не собирались подавлять христианство и устанавливать мировое еврейское господство».

Таким образом, бомба «The Times» дала возможность сбоим коллегам выразить до сих пор скрываемые чувства, или, говоря словами Беллока, «высказать то, что есть на сердце». В заключение оповещалось о существовании другой еврейской опасности, на этот раз как нельзя более реальной и конкретной, к которой еще обещали вернуться. Так началась кампания, которая в отличие от предъщуших была направлена преимущественно против британских евреев, тем не менее не щадя и всех остальных. Вот несколько примеров: «Вопрос о том, существуют ли на континенте или даже здесь тайные ультрареволюционные общества, организованные и контролируемые евреями, продолжает возбуждать большой интерес, или, скорее, беспокойство» (5 июня). «Мы убеждены, что в современных обстоятельствах присутствие обычного, нормального еврея в кабинете министров противоречит принципам правильного правления… У нас их гораздо больше, чем мы заслуживаем, и все они худшего типа» (17 июля). «Мы должны публично разоблачить этих заговорщиков, сорвать с них их отвратительные маски и показать миру, до какой степени эта чума общества вызывает смех, оставаясь в то же время вредной и опасной» (16 октября).

В эти месяцы антисемитизм поистине стал в Англии, по крайней мере в ее высших классах, своего рода политической и интеллектуальной модой, без сомнения обеспечивающей многим своим сторонникам приятные ощущения. Существует замечательное литературное свидетельство об этой моде: в начале 1922 года Джон Гол-суорси выпустил пьесу «Родственные связи» («Loyalties»), посвященную борьбе и разочарованиям богатого и гордого еврея, бойкотируемого высшим обществом. Именно в этой атмосфере Илер Беллок. работая над своей книгой о евреях, мог предсказать неизбежную катастрофу, кровавые преследования, если только в качестве предупредительной меры евреи не согласятся добровольно или принудительно со своей сегрегацией, с возвращением в гетто, – только в этом случае «мир воцарится над Израилем».

Все происходило таким образом, как если бы газете «The Times» удалось в Англии добиться того, что удалось Трейчке в Германии в 1880-х годах: а именно, сделать антисемитизм респектабельным. Резонанс этой полемики был столь велик, что за границей кое-кто уже считал, что Альбион должен погибнуть или потому, что он необратимо пропитался еврейским духом (как уверяли «Le Matin» и многие другие французские газеты), или потому что он стал жертвой антисемитских демонов (как считал американский журналист Джон Спар-го). Кто же мог ожидать, что именно гремящая «The Times» даст обратный ход? Однако произошло именно это, когда корреспондент этой газеты в Константинополе Филип Грейвз доказал в августе 1921 года, что «Протоколы» были всего лишь грубым плагиатом.

Грейвз посвятил этому доказательству три большие статьи, сопровождаемые передовой статьей, которая придала всей истории еще больше резонанса. В заключение он обвинял «Протоколы» в том, что они «убедили самых разных людей, чаще всего состоятельных, что любое проявление недовольства со стороны бедняков было искусственным феноменом, неестественным возмущением, спровоцированным тайным еврейским обществом». Можно думать, что эта резкая перемена взглядов «The Times» произошла вовремя и что публика, принимавшая теорию заговора, стала сокращаться по мере того, как она привыкала к послевоенному миру, к сокращению привилегий, к забастовкам и угрозе национализации, а также к трещинам, которые со всех сторон разрушали Британскую империю. При этом с каждым годом угроза мировой революции отступала все дальше, что было еще важнее.

В любом случае, когда весной 1922 года Беллок опубликовал свой труд, то хотя он и произвел сенсацию, но был встречен весьма сдержанно даже теми печатными органами, которые мы только что цитировали. Особенно существенно, что эта книга вызвала гнев англиканской церкви, которая сочла необходимым вмешаться по этому случаю в лице своего самого известного теолога декана Ральфа Уильяма Инге. О чем же писал этот римский католик, этот француз Беллок, чья книга вызвала столько дискуссий? «У нас здесь в Англии не существует еврейской проблемы. Мы полагаем, что каждая страна имеет таких евреев, каких она заслуживает, и что поскольку мы достойно обращаемся с нашими еврейскими согражданами, то мы заслужили и получили самых лучших евреев». И прелат своеб-разно толковал право британцев на оригинальность:

«Мы, англичане, принимаем человека так, как он того заслуживает, и мы не притесняем его только за то, что он иммигрант. В качестве заключения отметим: без сомнения мы являемся единственным по-настоящему угнетенным народом Европы; у нас премьер-министр – валлиец, два архиепископа – шотландцы, а также огромное количество евреев, шотландцев и ирландцев, занимающих самые высокие посты. Таким образом, нас обслуживают лучше всех…»

Старая Англия не знала глупых континентальных страхов. Расовая гордость? «Я сильно сомневаюсь, что когда англичанин встречает в обществе еврея, то он хотя бы во сне может задать самому себе вопрос, принадлежит ли его сосед к высшей или низшей расе. Большинству из нас этот вопрос покажется абсурдным». Разумеется, необходимо отдавать себе отчет в действительном положении вещей и признать, что на континенте золото немецких евреев вызвало русскую революцию. Но декан Инге поспешил перейти к более серьезным вопросам;

«Безусловно, мы должны были бы стыдиться антиеврейских предрассудков. Мы не поддерживаем теорию Хьюстона Чемберлена, согласно которой Иисус Христос, а также Агамемнон, Данте, Шекспир и другие великие люди были немцами. Нас учили верить, что Он был евреем. В любом случае будет непоследовательным, после того как мы взяли священные книги у евреев, чтобы пользоваться ими каждый день при богослужениях, иметь предрассудки против народа, который их создал».

Расовое сознание – это, скорее всего, довольно глупая вещь. Разумный человек принимает своих соседей такими, какие они есть, и не слишком торопится поверить в темные заговоры». («The Evening Standart», 27 апреля 1922 года.)

Остается отметить, что в весьма характерной манере декан Инге придерживался дихотомии между «мы» (англичане) и «они» (евреи, которые при случае объединяются со всеми другими «неангличанами»). Следует также правильно оценивать все последствия этого отстранения. В эту эпоху фельетонист «The Times», прибепгувший к традиционному сравнению евреев и шотландцев в области финансов, сообщал как о «любопытном различии» о таком факте: первые любой ценой стремились быть англичанадш, а вторые – шотландцами.

В 1922 году великому страху британской олигархии пришел конец, тем более что в конце года Ллойа Джордж ушел в отставку и его сменил крайне традидаоналистский кабинет Стенли Болдуина. Сыновья Израиля обрели мир, который, конечно, нарушался извне Гитлером с 1933 года, а его английским конкурентом Мосли изнутри. Но несмотря на все эти перипетии, включавшие две войны, кажется, что в Англии наших дней ничего не изменилось в том, что касается евреев: в принципе «принимаемые так, как они того стоят» (Инге), они незаметно, но твердо рассматриваются как отличные от англичан, а следовательно, к ним относятся с меньшими увертками, их окружают меньшим количеством табу, чем в других странах, причем это относится даже к тем, кто продолжает ощущать последствия антисемитских страстей прошлого, В целом, как и многие другие английские творения, мода 1917-1922 года на тему еврейского заговора оставила следы прежде всего за семью морями, а также заряды тоталитаризма как товар на экспорт!