II. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Странный взрыв радости, сопровождавший начало военных действий летом 1914 года, не обошел и Россию. По крайней мере часть евреев, а именно русифицированные и ассимилированные евреи, разделяли преобладающие настроения. Их пресса на все лады выражала патриотические чувства. Так, выходивший в Вильне. «литовском Иерусалиме», «Новый восход» писал:

«Наша любимая страна, великая Россия, была втянута в ужасную и кровавую бойню. Это беспощадная борьба за целостность и величие России. Все верные сыны России поднялись как один человек, чтобы грудью заслонить родину от вражеской атаки. По всей Российской империи евреи, наши братья по религии, полны решимости исполнить свой долг; многие даже пошли в добровольцы…»*

В Думе начал формироваться «священный союз», объединяющий все течения за исключением экстремистов с обоих флангов, черносотенцев и большевиков. Позже умеренный антисемит Шульгин объяснял эту ситуацию следующим образом:

«Иудаизм сделал первый шаг «в долг», не ставя условий и поддержав (в начате войны) русское правительство {…). Русские евреи, которые по сути дела контролировали русскую прессу, заняли патриотическую позицию и выдвинули лозунг: «Воевать до полной победы». Делая это, они отвергали революцию. И я стал «филосемитом». Я был готов идти по этому пути до конца, чтобы облегчить таким образом ужасное давление, оказываемое войной на государство российское»*.

Но другие антисемиты рассуждали иначе, и ни на один день черносотенная пресса, финансируемая Николаем П и свободно распространяемая в войсках, не прекращала антисемитскую агитацию. Чтобы правильно понимать течение событий, нужно учитывать волну шпиономании, которая предшествовала всеобщему разложению и обрушилась на Россию с первыми военными неудачами, за чем в конечном итоге последовал крах царизма.

Кто же предавал Россию? Имелись две основные версии. Наибольшее распространение получила версия, без учета которой невозможно понять мирную «буржуазную» революцию февраля 1917 года, согласно которой вина лежала на императрице Александре, ее кумире Распутине и министрах, назначенных этой трагической парой, особенно на Борисе Штюрмере. В кругах интеллигенции и высшего общества ужасное подозрение сначала передавалось из уст в уста, постепенно перерастая в уверенность и распространяя отчаяние и цинизм, так что представитель партии кадетов Милюков заявило ней осенью 1916 годасвысокой трибуны Думы. Нов 1916 году народным массам также хорошо было известно о странных способах управления Россией, а солдаты в своем большинстве были убеждены, что «старец» был любовником «немецкой царицы».

Согласно другой версии, выдвигавшейся черносотенцами и разделявшейся определенной частью военных кадров, вину возлагали на еврейский шпионаж, а также на их общее сознательное стремление воспользоваться стечением обстоятельств, чтобы всеми возможными способами отомстить христианам. Так, однажды была распространена информация, предостерегавшая солдат от употребления в пишу сладостей, которыми торгуют евреи, потому что они «опасны для здоровья»; статья в газете описывала «со ссылкой на официальные источники» мучения, которые причиняли военнопленные евреи своим христианским собратьям по несчастью в немецких лагерях. «Пришив к рукавам галуны унтер-офицеров, они распределяют между собой дубинки, которыми избивают наших пленных. Пленные евреи свободно разгуливают по городу…» Попутно можно отметить противопоставление между «пленными евреями» и «нашими пленными», будь то православные, католики или мусульмане.

Тогда же было положено начало практике, подхваченной позднее Сталиным, согласно которой цензура запрещала предавать гласности подвиги, совершаемые фронтовиками-евреями, а из списков солдат, получивших награды, вычеркивали типично еврейские имена и фамилии. Однако и в этом плане парадокс 1914-1918 годов будет воспроизведен в 1935-1945 годах, евреи, носившие военную форму в наименьшей степени тяготились своим положением. В самом деле, начиная со времени военных поражений осени 1914 года гражданские евреи, жившие за линией фронта, который при отступлении уничтожил основную часть «черты оседлости», стали подвергаться систематической эвакуации, или, точнее говоря, депортации.

Во время первого года войны верховным главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич, которому помогал генерал Янушкевич (он занимал пост начальника штаба верховного главнокомандующего. – Прим. ред.). В их штабе было множество экстремистов, проявивших себя еще в 1905-1906 годах. Когда началось отступление русской армии, проявилась тенденция к использованию опыта войны 1812 года, т. е. стратегии выжженной земли, что означало эвакуацию местного населения. Но очень быстро выяснилось, что это причиняло русским больше проблем, чем немцам. Тогда было принято решение распространять эвакуацию лишь на «евреев и иньгх лиц, подозреваемых в шпионаже», как было сказано в циркуляре от 16 января 1915 года. Во время первого года войны более полумиллиона евреев было депортировано во внутренние области России. Более простое решение, принятое командованием восемнадцатого армейского корпуса, состояло в «изгнании евреев в сторону военных позиций противника, чтобы ни один из них не остался в зоне расположения своих войск». Именно при подобных драматических обстоятельствах еврейские массы смогли наконец ступить на исконную русскую землю, они были голодными, лишенными всего своего имущества, и составляли превосходный источник для пополнения рядов революционеров.

Осенью 1915 года Николай II решил принять на себя верховное главнокомандование и назначил генерала Алексеева начальником своего штаба. Депортации сменила практика взятия заложников, возрастало количество арестов и судебных приговоров. В отдельных случаях речь шла о сверхупрощенной судебной процедуре, заканчивающейся виселицей. Когда же дела рассматривались в регулярных военных трибуналах армейских корпусов, судебные разбирательства чаще всего завершались помилованием., что подтверждало, что евреев сознательно выбрали на роль козлов отпущения. Распространялись слухи, что они прятали аппараты беспроволочного телеграфа в своих традиционных длинных бородах. Другой обычай, вызывавший подозрения, состоял в том, что в синагогах хранили веревку или проволоку, достаточно длинную для того, чтобы окружить ею «город», т. е. периметр, который не полагалось переступать по субботам. В приговорах, вынесенных некоторыми военными трибуналами, говорилось о телеграфных или телефонных проводах, позволявших связываться с неприятелем.

Итак, если не вся армия целиком, то по крайней мере часть офицерского корпуса пребывала в убеждении, что евреи были шпионами почти по определению; причем можно вспомнить, что до того, как эта вера стала использоваться для антисемитских провокаций, ее разделяли некоторые самые знаменитые русские писатели. Можно также задать себе вопрос, а как обстояли дела в действительности: не могли ли знание немецкого, интеллектуальная гибкость или просто ожесточение во многих случаях побудить евреев помогать противнику? Подобные соображения невозможно полностью исключить, однако следует заметить по этому поводу, что, как правило, шпионы работают на того, кто больше платит; русские деньги пахнут не сильнее, чем немецкие, поэтому следует остерегаться, приписывая предателям-евреям слишком большую дозу идеализма.

Можно также добавить, что если императрицу и Распутина несправедливо подозревали в сотрудничестве с немцами, то этого отнюдь нельзя утверждать обо всем их окружении, а из лагеря черносотенцев раздавались весьма откровенные призывы в пользу пересмотра союзнических обязательств. Издаваемый любимым советником Николая II князем Мещерским «Гражданин» в 1916 году спокойно обвинял кузена русского царя английского короля Георга V в том, что он является франкмасоном и революционером. «Земщина» писала в 1915 году, что «это не Германия объявила войну, а евреи, которые избрали Германию в качестве орудия исполнения своих планов; они хотели натравить друг на друга две державы, где монархический принцип был наиболее силен, чтобы ослабить обеих».

Некоторые русские офицеры проявляли особые способности в деле распространения ненависти между евреями и солдатами других национальностей, которые в целом рассматривались как «русские солдаты». Можно себе представить, какое впечатление на тех и на других могло произвести чтение следующей инструкции, инициатором которой был генерал Жданович, командующий первой пехотной бригадой:

«Во время нынешней отечественной войны все многочисленные национальности, населяющие Россию, за единственным исключением жидов столь сильно сблизились в ходе общей борьбы, что национальные разногласия оказались полностью забытыми. Жиды могли бы воспользоваться этим исключительным историческим моментом, (чтобы восстановить репутацию своего народа, доказать свое человеческое благородство и добиться равенства в правах, раз они всегда указывают на несправедливое к ним отношение. Итак, пусть они воспользуются этой возможностью проявить свою привязанность и любовь к родине; они увидят, что такое поведение не останется незамеченным. Пусть они не с помощью хитрости, а благодаря примерным поступкам приобретут право сказать: «Мы проливаем свою кровь за родину», и родина их не забудет. Офицеры должны настойчиво внушать солдатам-евреям, что наступит день, когда война кончится, и что русские солдаты, вернувшись к родным очагам, непременно расскажут, как русские жиды изобретали всевозможные уловки, чтобы уклониться от необходимости защищать свою родину. Гнев и ненависть найдут тогда дая себя выход, и это станет гораздо опасней для них, чем риск, которому они подвергаются, уклоняясь от своих военных обязанностей, потому что народное мщение обернется не только против тех, кто своей преступной деятельностью помогал неприятелю, но и против их родителей и невинных детей»*. (8июля 1915г.)

Разумеется, нельзя утверждать, что это гнусное послание являлось отражением состояния умов русского офицерства (хотя в дальнейшем, во время гражданской войны так и произойдет); еще меньше провокации черносотенной прессы отражали общественное мнение в целом, которое становилось все более враждебным к императорской чете и их окружению и тем охотнее выступало в поддержку евреев, Большинство наиболее известных русских писателей того времени – Горький и Короленко, Мережковский и Леонид Андреев – выступали с протестами, подписывали манифесты в пользу евреев, разоблачали в своих статьях несправедливые обвинения и приговоры. Так Максим Горький писал:

«Наш народ, раздраженный поражениями и часто вводимый в заблуждение, хочет знать, на ком лежит ответственность за наши военные неудачи. Ему указывают на евреев и говорят: вся виновный! Уже давно ему повторяют, что евреи – это плохой народ, распявший Христа. Но ему забывают напомнить, что Христос сам был евреем, что все пророки были евреями, так же как и апостолы, эти бедные еврейские рыбаки, создавшие Евангелие. Христос был предан смерти, потому что он был дорог сердцам бедняков (…). Ожесточение, вызванное войной, нуждалось в жертве, и хитрецы, стремившиеся свалить свою вину на Других, указали на евреев как виновников всех наших бедствий»*.

Интересно отметить ту настойчивость, с которой Максим Горький стремился в этом эссе, безусловно адресованном самому широкому читателю (и конфискованном цензурой), опровергнуть древнее обвинение в богоубийсгве.

Правительство и государственные органы по-прежнему сохраняли навязчивые идеи о призраках международного еврейства, особенно революционного, Интересно познакомиться со взглядами действующих министров летом 1915 года накануне решения Николая II отправиться в ставку верховного главнокомандования, чтобы взять на себя личную ответственность за проведение военных операций и оставить Россию в женских руках, Речь здесь идет о старых слугах короны, а не о протеже императрицы и Распутина.

Итак, мы в августе 1915 года, когда после завоевания всей русской Польши немцы направились к Риге, а охваченный паникой генеральный штаб уже приступил к рассмотрению вопроса об эвакуации Петрограда. Слово берет министр внутренних дел князь Щербатов:

«Напрасно мы стараемся переубедить высшее военное командование. Мы все уже пытались вмешаться коллективно или индивидуально. Но всемогущий Янушкевич совершенно не принимает во внимание интересы государства. Все, что он хочет, это воспользоваться предрассудками против евреев, чтобы возложить на них вину за все наши поражения. Эта политика принесла свои плоды, и в армии усилились погромные тенденции. Мне неловко об этом говорить, но мы здесь находимся среди своих, – я подозреваю, что Янушкевич хочет использовать евреев в качестве алиби. К тому же даже если верховное командование отдаст приказ положить конец антиеврейским эксцессам, зло уже произошло. Сейчас сотни тысяч евреев независимо от возраста, пола и положения идут на восток. Местные штасти сообщают, что они не в состоянии обеспечить безопасность депортируемых, принимая во внимание возбуждение умов и агитацию за погромы, чем занимаются возвращающиеся с фронта солдаты. Итак, мы вынуждены разрешить поселение евреев за пределами черты оседлости. Действующие законы исходили из нормальных условий; но сейчас мы переживаем катастрофу и должны отдавать себе в этом отчет.

Руководители русского еврейства настаивают на принятии общих мер для облегчения положения своих соотечественников. В пылу разговора мне откровенно сообщали о подъеме революционных настроений в еврейских массах, о планах активной самообороны, об угрозах масштабных беспорядков и так далее. Мне сказали, что за границей также начинают терять терпение, и Россия рискует столкнуться с сокращением кредитов. Иначе говоря, просьбы превратились в ультиматум: если вы хотите получить деньги для ведения войны, то,.. Эти просьбы и жалобы означают необходимость принятия закона, который, облегчает положение беженцев и одновременно означает реабилитацию еврейских масс, осуждаемых из-за слухов об их предательстве»*.

Большинство присутствовавших министров согласились с предложением князя Щербатова и рассмотрели проект «контрультиматума», который министр сельского хозяйства Кривошеий сформулировал следующим образом; «Мы изменим законы, со своей стороны вы должны облегчить наши займы на русском и иностранном рынках и прекратить революционную агитацию в прессе». Кроме того, Совет министров признал, что земли казаков на юго-востоке должны оставаться закрытыми для евреев, поскольку, как заявил военный министр Поливанов, «исторически казаки и евреи никогда не могли прийти к согласию, а их встречи всегда плохо кончались». Отметим также несогласие министра связи Рухлова: «Мы говорили об экономических, политических и военных соображениях в пользу проеврейского жеста. Но никто еще не говорил об опасности расселения евреев по всей России с точки зрения распространения революционной заразы, Достаточно вспомнить о той роли, которую сыграла эта раса в событиях 1905 года; что касается современного положения, то я думаю, что министру внутренних дел известно, какова доля евреев среди лиц, занимающихся революционной пропагандой и участвующих в подпольных организациях». На это Кривошеий возразил, что невозможно «одновременно воевать против немцев и евреев; даже такая могущественная страна как Россия не в состоянии позволить себе это».

Но в очередной раз предлагаемые уступки натолкнулись на вето Николая П, как это объявил две недели спустя председатель Совета министров Горемьгкин: «Господа, я должен сообщить вам, что император заявил мне, что ни с чем не может согласиться в еврейском вопросе. Остается единственный выход – действовать через Думу. Если она на это способна, пусть займется вопросом равенства прав. В этом вопросе она не зайдет достаточно далеко».

В конце концов черта оседлости была административно отменена без труб и барабанов простым декретом министра, которые министр внутренних дел имел право принимать в «исключительных обстоятельствах» в соответствии со статьей 158 Свода законов.

Вскоре разразилась Февральская революция 1917 года; это была совершенно спонтанная народная русская революция, в ходе которой евреи не особенно отличились как профессиональные революционеры. Тем не менее и те, и другие были первыми, кто выиграл от происходивших событий, поскольку антиеврейские законы были отменены, и одновременно политические заключенные стали возвращаться с каторги и из ссылки. В течение нескольких недель больших надежд, которые за этим последовали, многочисленные евреи проявили стремление к полной русификации: их специфические требования отныне утратили смысл, и они стремились к «слиянию с массой новых граждан» (Марк Ферро). Это недавнее высказывание французского историка очень близко к яростному заявлению одного из активных деятелей той эпохи Семена Диманштейна, возглавлявшего «еврейскую секцию» сталинского Комиссариата национальностей:

«Для мелкобуржуазных еврейских партий первое место занимали решение национального вопроса и борьба против революции и против большевизма. Еврейская буржуазия всех мастей немедленно объединилась вокруг Временного правительства и прониклась глубоким патриотизмом, выступая за войну до полной победы, за наступление на всех фронтах, а новоиспеченные лейтенанты-евреи, сыновья буржуазных родителей, проявили себя истинными шовинистами, и отправлялись на линию фронта, чтобы воодушевлять солдат на бой».

Лдманштейн делал исключение лишь для еврейского промышленного пролетариата (которого не было в Петрограде, где разворачивались основные события, а также в целом на собственно русских землях). Его ретроспективная ярость объясняется очевидной враждебностью подавляющего большинства русских евреев к государственному перевороту Ленина: если на протяжении двух поколений все они почти как один человек выступали против правительства, за изменение режима и энергично боролись во имя этой цели, то это безусловно не было ради большевистского режима. Тем не менее некоторые из них играли в нем первостепенную роль или с самого первого часа, или присоединившись к нему в дальнейшем. Этой роли с избытком хватило, чтобы подтвердить в глазах основной массы противников большевизма всех оттенков и любого происхождения, и прежде всего в глазах офицерского корпуса, старинный миф о «еврейской революции». Итак, в конце концов оказалось, что черносотенцы и другие провозвестники опасности, Победоносцевы и Розановы были правы… Прежде чем мы рассмотрим, как эта интерпретация всемирной истории распространялась между 1917 и 1921 годами сначала в масштабе России, а затем и всего мира, так что привлекла внимание Генри Форда в Соединенных Штатах, Уин-стона Черчилля в Великобритании или Жоржа Клемансо во Франции, мы попытаемся, насколько это возможно, установить реальные факты, которые задним числом окружили этот миф пророческой аурой.

Парадокс этой истории состоит в том, что еврейские революционеры, которые в конце ХЕХ века выступили в роли акушеров для русской социал-демократической партии, в своем болыпинстве после знаменитого раскола 1903 года вошли в меньшевистскую фракцию: их настороженность к централизаторским, т. е. диктаторским тенденциям Ленина были хорошо известны, и в 1907 году не кто иной, как Иосиф Сталин позволял себе двусмысленные шуточки на тему «небольшого погрома» в лоне российской социал-демократии (В одном из выступлений Сталина на V съезде Российской социал-демократической партии имелся следующий пассаж: «Один большевик (по-моему, товарищ Алексинскпй) туга сказал, что меньшевики составляют еврейскую фракцию, тогда как большевики – это настоящие русские, и что нам, большевикам, было бы неплохо устроить небольшой погром в нашей парши»*.). Среди «старых большевиков», т. е. тех, кто присоединился к Ленину до 1917 года, доля евреев, по-видимому, не превышала десяти процентов, но за 1917-1918 годы это число превысило шестнадцать процентов, что достаточно много, если учитывать их долю в обшей численности населения, но что отнюдь не выглядит диспропорцией, если исходить из численности городского населения (аналогичной является и проблема революционных питомников, в роли которых выступали гимназии и университеты). К тому же, по общему правилу, различные обшины этнических инородцев, испытывавшие больший или меньший гнет, давали более высокий процент «антиправительственных элементов», чем русские; за первенствовавшими в этом отношении евреями следовали немцы, армяне и грузины. В плане статистики в настоящее время мы располагаем достаточно серьезными и точными данными. Так, американский историк У. Моссе, изучавший этническое и социальное происхождение 264 активистов, чьи имена упоминались в энциклопедическом словаре, опубликованном в СССР до больших чисток, пришел к следующим выводам, которые были им представлены в докладе на конгрессе по истории, состоявшемся в Москве в 1968 году:

«Русские, составлявшие более шестидесяти пяти процентов общей численности населения, дали лишь пятьдесят пять процентов (127 человек из 246) революционеров, перечисленных словарем «Гранат». Соответственно нерусские составляли среди них сорок пять процентов (119 из 246), в то время как их доля в общей численности населения не достигала тридцати пяти процентов. Отдельные цифры для украинцев еще больше усилили бы эту диспропорцию. Наиболее значительную группу меньшинства составляли революционеры еврейского происхождения. Их доля в общем населении была менее четырех процентов, тогда как их доля среди революционеров равнялась 16,6 процента (41 человек). За ними шли революционеры немецкого происхождения (15 человек) – немногим более шести процентов по отношению к 1,6 процента немцев от общей численности населения, Только эти две этнические группы – евреи и немцы, в сумме составлявшие лишь 5,5 процента населения, дали более одной пятой среди революционеров… Доля армян и грузин также была непропорционально велика, но в меньшей степени (…)».

Количественный анализ был весьма тщательным, но при этом практически совершенно не принимался во внимание качественный фактор, на котором сосредоточился другой американский советолог Леонард Шапиро, а именно захватывающая власть имен или псевдонимов, сеявших ужас: «[На следующий день после Октябрьской революции] тысячи евреев примкнули к большевикам, в которых они видели самых решительных деятелей революции и лучших интернационалистов. В сам момент взятия власти еврейское участие в высших эшелонах партии было достаточно значительным. Пять из двадцати одного полных членов Центрального комитета были евреями, среди них Троцкий, а также Свердлов, истинный хозяин аппарата секретариата (…).

Многие враги большевизма, старавшиеся объединить антисемитизм с антибольшевизмом, полагали, что большевизм являлся движением, чуждым сердцам истинных русских, что он был прежде всего еврейским движением. Подобное отношение было распространено среди русских, относящихся к среднему классу, особенно в первые послереволюционные годы. Ведь после Ленина самым видным и самым впечатляющим деятелем был Троцкий; в Петрограде занимал наиболее видный пост и вызывал наибольшую ненависть Зиновьев; а у того, кто имел несчастье попасть в руки ЧК, было достаточно много шансов попасть на допрос и, возможно, расстрел к следователю-еврею».

Можно также вспомнить о классификации, предложенной накануне Октябрьского переворота 1917 года Анатолием Луначарским, будущим комиссаром народного образования:

1. Ленин,

2. Троцкий,

3. Свердлов,

4. Сталин,

5. Дзержинский,

6. Зиновьев,

7. Каменев,

т. е. четыре еврея (а также один грузин и один поляк).

Историк, изучавший погромы, совершенные белой армией, ограничил свои исследования «чрезвычайно опасным катализатором», каковым в этом плане являлся Троцкий, – на самом деле также примкнувший к большевикам! – но в ту эпоху «воплощавший в одном себе советскую власть», бывший лучшим персонажем в духе Мефистофеля для антибольшевистских плакатов, которого только можно было пожелать, а также героем одного из самых популярных на юге России куплетов в 1918-1920 годах:

Сахар Бродского, Чай Высоцкого, Россия Троцкого.

Никодгу не приходило в голову ни подвергнуть сомнению коммерческую монополию, приписываемую фирмам Бродского и Высоцкого, ни возмутиться насилием над Россией, совершенным Владимиром Лениным.

Вернемся теперь в 1917 год.

С осени 1916 года агенты охранки сообщали о неизбежности массовых беспорядков в Петрограде, которые, как они думали, могли привести к еврейскому или немецкому погрому. Но никто не сомневался, что гарнизон столицы объединится с голодающими рабочими, и царский режим будет сметен в три дня, тем более революционные или активно оппозиционные круги. Свершившийся факт был встречен с удовлетворением большинством населения. Вначале кровопролитие ограничилось несколькими десятками агентов полиции, и офицерский корпус примкнул к новому режиму, как это было предписано Николаем II в его акте об отречении, чего бы это ни стоило некоторым генералам. Временное правительство не замедлило провозгласить равенство всех граждан перед законом к ликованию евреев, его наиболее стойких сторонников, тем более что с первых недель революции слухи, распространявшиеся черносотенцами и бывшими агентами охранки, как обычно обвиняли их во всех бедах, как старых, так и новых: вздорожание жизни или дезорганизация органов государственного управления, продолжение войны и начинающийся распад армии. С марта и апреля погромы начали происходить в некоторых провинциальных городах; по всей видимости, дезертиры, десятками тысяч устремлявшиеся в тыл, были основными организаторами этих погромов. Произошли и другие эксцессы; «в Москве одна военная часть отказалась признавать офицеров-евреев и не позволила говорить ораторам, посланным Советом, потому что он находился в руках евреев. В Екатеринодаре ученики школ организовали «славянскую группу», которая должна была вести антисемитскую пропаганду в деревнях. Как обычно, всевозможные антисемитские проявления достигли наибольшего размаха на Украине, на этот раз все происходило в рамках нового националистического движения, направленного против всех «исторических эксплуататоров». Но северная Россия также не избежала этого, так что в июне 1917 года генеральный прокурор Петрограда потребовал введения специального закона против погромов, необходимость которого он обосновывал следующим образом:

«По имеющимся у меня сведениям агитация за погромы все более широко ведется на рынках и в других местах скопления публики. Призывы к антиеврейскому погрому особенно громко звучат в Витебске и Петрограде. Погромщики утверждают, что евреи захватили милицию, советы и губернские думы, и угрожают убийством некоторых политических деятелей…»*

«Параллельная власть» Советов со своей стороны приняла резолюцию, в которой обвиняла контрреволюционеров в использовании «обскурантистских предрассудков» населения для отвлечения внимания в условиях общего кризиса, переживаемого страной, «Эта антиеврейская агитация, часто с использованием радикальных лозунгов, представляет огромную опасность как для еврейского народа, так и для всего революционного движения, поскольку она угрожает утолить в братской крови дело освобождения народа и покрыть революционное движение несмываемым позором…»*

Разумеется, антисемитская пропаганда была прежде всего делом рук реакционных и промонархических элементов, но часто на фоне общего хаоса происходили поразительные перемены во взглядах и отступничества- Адвокат Хрусталев-Носарь, один из революционных лидеров 1905 года, попытался провозгласить в своем родном украинском городе «антисемитскую республику». Черносотенная газета «Гроза» начала вести кампанию за немедленный мир, обвиняя евреев в следующих выражениях:

«Трудящиеся и солдаты столицы провели смотр своих сил во время [большевистской] антикапиталистической демонстрации 18 июня с намерением положить конец войне и заменить министров буржуазного и купеческого происхождения министрами, вышедшими из их собственной среды. Евреи попытшшсь воспротивиться этому, поддерживая капиталистов и требуя продолжения войны. Рабочие и солдаты набросились на евреев, побили их и порвата их флаги»*.

Осторожное «Новое время» совершенно иначе описывало эту же демонстрацию 18 июня, в ходе которой проявилась массовая поддержка программы большевиков: в этом варианте демонстранты унижали русских офицеров, которых газета защищала с большим пафосом, а их преследователями оказались евреи, подвергнутые осуждению в достаточно сдержанной, но многообещающей манере. Так какова же была позиция черной сотни? Месяц спустя в коммюнике правительства Керенского объявлялось, что в ходе обыска в главном штабе большевиков (особняке Кшесинской) среди прочих компрометирующих документов был обнаружен запас антисемитской литературы и почтовые открытки с изображением ритуальных убийств. Аналогичные материалы были найдены на «даче Дурново», где обосновались анархисты. Информация такого рода потоком шла из провинции – приводимое ниже письмо, датированное апрелем, как нельзя лучше отражает смутную обстановку того времени, царившую в деревнях вечной Руси:

«В деревне Дубово тираспольской губернии толпа солдатских жен во-рватсь к местному торговцу и начата громить его лавку, требуя раздать товары. При этом они говорили, что «хорошо осведомленные лица» объяснили им, что свобода была дарована, чтобы все разделить поровну и отнять у богачей их добро. В самом Тирасполе комиссар полиции Сергеев, много говоривший о своей преданности новой власти, был выбран начальником милиции. На вопрос, есть ли у него оружие, он дал честное слово, что у него ничего нет. Однако у него нашли восемьдесят винтовок и пятьдесят револьверов; боеприпасы он спрятал в коробке с надписью «макароны». Полицейский агент, уволенный со службы, дважды пытался симулировать ритуальные убийства»*.

В июле «Новое время» под заголовком «Злодеяния большевиков» описывало действия банды погромщиков, организованной в Москве бывшими агентами полиции. В этих обстоятельствах можно лучше понять, почему Ленин объявил беспощадную борьбу антисемитизму. Провокациями занимались повсюду, и именно, пытаясь дискредитировать партию большевиков, правительство Керенского оказалось у истоков самой распространенной международной версии о еврейском или еврейско-германском заговоре.

Однако, когда в апреле 1917 года Ленин прибыл в Петроград через Германию и навязал своей партии программу установления немедленного мира, Временное правительство, поддержанное западными союзниками, сначала попыталось делать хорошую мину при плохой игре, (В Париже Жорж Клемансо назвал большевиков «бессознательными защитниками германского милитаризма».) Лишь после неудачной попытки государственного переворота в июле правительство Керенского обвинило Ленина и группу большевистских лидеров и активистов в сотрудничестве с противником на основании данных фальшивых документов, переданных и, возможно, сфабрикованных агентами французской контрразведки. В то же время оно развернуло в прессе кампанию по дискредитации большевиков как немецких агентов. Яростные протесты большевиков доказывают, что удар попал в цель. Немного позже (22 июля) правительство решило, что наступил момент для того, чтобы открыть детали и, особенно, имена: в сотрудничестве с противником и подрывной деятельности в армии обвинялись граждане Ульянов, Апфельбаум, Гельфанд, Фюрстенберг и Козловский, дамы Коллонтай и Суренсон и четверо военных с нейтральными именами. Можно задать себе вопрос о критериях, которые определили выбор имен, отданных на съедение русскому общественному мнению.

Более того, некоторые пропагандисты пытались еще больше усилить напряжение с помощью утверждении, что настоящая фамилия Ленина Цедербаум или Цеделъбаум, рассчитывая на путаницу между лидерами большевиков и меньшевиков (Цедербаумом-Мартовым). Но эта попьпка не получила поддержки, что, разумеется, было совершенно оправданным. В конце концов, русский в окружении десятка евреев, т. е. исключение, подтверждающее общее правило, делало версию о еврейском заговоре еще более убедительной. Добавим, что как только обвинения и преследования стали открытыми, Петроградский совет, большинство в котором в то время принадлежало меньшевикам, постановил образовать комиссию для реабилитации Ленина, но по иронии судьбы «комиссия пяти», избранная для этой цели, оказалась состоящей из пяти евреев, так что решили, что было бы разумней назначить другую комиссию… Видимо, по той же логике в первом правительстве, сформированном большевиками в ноябре 1917 года, из пятнадцати человек был только один еврей – Троцкий. Но в тогдашней ситуации подобная предосторожность едва ли могла принести пользу: разве последние буржуазные газеты не утверждали, что настоящее имя военного комиссара Николая Крыленко – Абрам? (Однако нет дыма без огня; на каком-то этапе его подпольной жизни у Крыленко был такой псевдоним.) Итак, ставки были сделаны; то, что в глазах значительной, хотя и точно не определенной части русского общественного мнения речь шла о «еврейской революции», доказывают последние крики ужаса небольшевистской прессы всех направлений, которая еще могла выходить в течение нескольких недель, меняя типографии и даже названия, так что «Маленькая газета» открыто призывала к общему погрому большевиков и евреев. Мы увидим, как эту тему подхватили в лагере союзников по обе стороны Атлантики: лондонская «The Times» резюмировала эту идею в нескольких словах 23 ноября 1917 года, написав, что «Ленин и многие его соратники являются

авантюристами немецко-еврейской крови на службе у немцев».

Но в головоломке отсутствовала еще одна деталь. Еврейская или еврейско-немецкая революция – хорошо, но какую роль играют во всем этом международные еврейские капиталисты? Другая серия фальшивок, проданная в трагическом Петрограде зимы 1917-1918 года журналистом Евгением Семеновым американскому дип

ломату Эдгару Сиссону, смогла дать ответ на этот вопрос: больше вики, т. е. в первую очередь Троцкий, финансировались и направлялись «рейнско-вестфальским синдикатом» при посредничестве банкира-еврея Макса Варбурга и большевика-еврея Фюрстенберга. Общность взглядов евреев-революционеров и евреев-финансистов не

могла не быть столь тесной, поскольку все они были немцами. Американское правительство после консультаций двух специалистов-историков решило взять ответственность за эту информацию на себя, опубликовав эти документы в сентябре 1918 года под заглавием «Немецко-большевистский заговор». Это событие следует запомнить, потому что впервые официальная публикация антисемитской фальшивки была осуществлена правительством государства, не являвшегося ни царским, ни нацистским, но правительством Соединенных Штатов Америки. Таким образом, прием сработал, и западные демократии, как мы увидим, попадут под власть навязчивой идеи иудео-германо-болыпевизма, которую диктаторские режимы смогут легко эксплуатировать, убрав средний термин.

Если большевикам удалось практически без сопротивления овладеть обеими столицами и европейской частью собственно России, то окраинные районы, в первую очередь юг Украины и обширные сибирские территории, постепенно выходили из-под их власти. Самые решительные их противники – десятки тысяч офицеров, – устремились в эти «белые» районы: последовательность событий заставляет предположить наличие взаимозависимости между их боевым духом и юдофобией. Зга взаимозависимость существенно возросла, когда стало известно, что последний царь и его семья были убиты в Екатеринбурге (Свердловске) по приказу, как говорили, еврея Якова Свердлова и под непосредственным руководством евреев Юровского и Голошекина. Драма немедленно была украшена деталями, столь же впечатляющими, сколь и фантастическими. Процитируем версию английского военного атташе генерала Альфреда Нокса, который телеграфировал английскому правительству в феврале 1919 года:

«В местном совете было два лагеря: один хотел спасти царскую семью, а второй возглавляли пять евреев, двое из которых были яростными сторонниками убийства. Эти два еврея, Вайнен и Сафаров, сопровождали Ленина в его путешествии через Германию».

Но эта казнь, которая еще и сегодня волнует многие сердца, сопровождалась другими провиденциально антисемитскими знаками. Разве свастика не была личной эмблемой императрицы Александры? И разве не обнаружили среди книг, которые она читала в заключении, «Протоколы сионских мудрецов»? По крайней мере именно эти сведения сообщили следователи сибирской белой армии Колчака, «верховного правителя» антибольшевистских сил, и можно думать, что те, кто ранее подозревал «немку», отныне горели желанием отомстить за мученицу. В этих условиях пропаганда белых армий пришла к тому, что сделала призывы к избиению евреев одной из главных своих тем. Эта тенденция получила особенное развитие на юге России среди войск генерала Деникина, которые, как известно, в начале осени 1919 года продвинулись вплоть до Тулы, в двухстах километрах от Москвы, пройдя тем самым через часть губерний, входивших в еврейскую «черту оседлости».

В результате белые добровольцы смогли досыта утолить свою жажду мести, постоянную неутолимую жажду – убийства, насилия, грабежи лишь усиливали антиеврейскую ярость благодаря фатальному сплаву угрызений совести и преступлений. К тому же погромы были лишь одним из проявлений общей деградации этих «добровольцев», о которой столь часто свидетельствуют воспоминания и хроники их генералов,

«У нас зверские нравы; наши сердца преисполнены мщением и смертельной ненавистью; наше правосудие также жестоко, как и оргия убийств, которой предались многие наши добровольцы». «Армия, привыкшая к произволу, грабежам и пьянству,'возглавляемая командирами, которые сами подают подобные примеры, – такая армия не может спасти Россию» (генерал Врангель). Еше более потрясает осуждение собственной армии, прозвучавшее из уст самого генерала Деникина: «Народ встречал их с радостью и коленопреклонением, а провожал проклятьями». Из всего этого можно сделать вывод, какие испытания выпали на долю евреев; уцелевшим, а это в основном были жители больших городов, тоже пришлось вынести немало при появлении белых, прежде всего муки «пьггки страхом», как это выразительно сформулировал Шульгин.

Совсем как во времена царя-батюшки погромы часто продолжались три дня подряд, в это время военные законы де-факто переставали действовать, и, что совершенно очевидно, крови проливалось намного больше. Добавим, что «зеленые» и другие украинские банды соперничали в жестокости с так называемой регулярной армией. В коллективной прокламации основных главарей банд («атаманов») упоминались даже великие национальные святые, и от их имени христиан призывали покончить раз и навсегда с дьявольским еврейским отродьем. Обшее число евреев, убитых на Украине в 1918-1920 годах, оценивается в цифру, превышающую шестьдесят тысяч человек. Что касается белой армии, то генерал Деникин осуждал погромы и другие эксцессы, но был бессилен их остановить. К тому же его постоянно обвиняли в том, что он «продался евреям». Эти обвинения делали его еще менее способным прекратить антисемитскую пропаганду или предотвратить публикацию фальшивок, некоторые из которых обойдут весь мир в беспокойные первые послевоенные годы.

Такова была история с так называемым секретным^ докладом французского правительства, сфабрикованным в Нью-Йорке русским эмигрантом. В этом документе содержался список главных коммунистических лидеров, среди которых все были евреями за исключением Ленина, а также описывались их планы установления всемирного сионистского господства; «Евреи уже добились формального признания еврейского государства в Палестине; им также удалось образовать еврейские республики в Германии и Австро-Венгрии; это первые шаги к мировому еврейскому господству, но это не последнее их действие».

Этот документ был опубликован 23 сентября 1919 года в Ростове, перепечатан в 1920 году газетами «La vieille France» в Париже и «The Morning Post» в Лондоне. Рядом с ним можно поставить «Доклад товарища Рапопорта», перепечатанный в мае 1920 года в газете «L'lntransigeanl», а эта перепечатка в дальнейшем послужила основой для американской компиляции. Каким бы сионистом ни был товарищ Рапопорт, он остановил свой выбор на Украине, а не на Палестине:

«(…) после краха национального сотрудничества украинский национализм утратил свою экономическую базу. Основную роль здесь сыграли вексельные банки, возглаштяемые нашими товарищами Нацер-том, Глоссом, Фишером, Краусом и Шпиндлером. Класс русских собственников, легкомысленных и глупых, пойдет за нами, как бараны, которых ведут на бойню. Как представитель «Поатей-Цион» я должен выразить свое глубокое удовлетворение тем, что наша партия и партия Бунд стали действенными центрами, управляющими огромным стадом русских баранов».

Показательно, что генерал Деникин, которому было известно, что речь здесь шла о фальшивке, характеризовал этот документ как мистификацию, которая весьма похожа на истину и вылила из-под руки мастера. Итак, этот честный солдат, решительный противник погромов, считал правдоподобным документ, написанный неестественно выспренним языком, что является своеобразным свидетельством тех химер, которые продолжали господствовать над христианским воображением, возможно хроническим образом; разве в наши дни советская пресса не приписывала «сионистам» аналогичные замыслы? Деникин также обвинял еврейских активистов в преследовании русской церкви, как если бы эти «некрещеные большевики» занимались антирелигиозной пропагандой в качестве евреев, а не большевиков. (Эту точку зрения поддержит Солженицын в «Круге первом».)

Третьей фальшивкой был «документ Цундера», в 1922 году удостоившийся чести быть полностью прочитанным с трибуны молодого чехословацкого парламента. Согласно четвертой фальшивке, распространенной в США в 1922 году автомобильным королем Генри Фордом, евреи района Ист-Сайд в Нью-Йорке уже выбрали наследника последнего русского царя. Все эти басни, сочиненные в задних комнатах Ростова или Киева, будоражили все или почти все народы земли угрозой всемирного еврейского заговора. Не следует забывать и об исторически наиболее действенном мифе «Протоколов сионских мудрецов», которые печатались тиражами в сотни тысяч экземпляров на территориях, контролировавшихся белыми. В 1924 году генерал Нечволодов так вспоминал об ужасе, который внушал этот миф: «Автор настоящих строк видел в 1919 году в Екатеринодаре трех русских из простонародья, которые пришли из Киева, в то время находившегося под властью красных, для чего им пришлось

преодолеть заслоны Красной армии. Они принесли с собой экземпляр «Протоколов», изданных в 1917 году. Он был разделен на три части и зашит в одежду. Они сказали, что если бы большевики узнали об этом, то их бы немедленно расстреляли».

В своих воспоминаниях, опубликованных в 1926 году, Деникин с ужасом говорил о погромах и убийствах евреев, утверждая даже, что это стало одной из причин падения дисциплины и деморализации его войск, приведших к стремительному краху зимой 1919- 1920 года. В то же время он уверял, что добрая воля самых преданных генералов была неспособна остановить эти бесчинства: «Антиеврейское озлобление превратилось в войсках в бешеную ярость, с которой ничего нельзя было поделать». Одна упоминаемая им деталь говорит о степени этой спонтанной ненависти, возможно, не имеющей себе равных в долгой истории антисемитизма, больше, чем любые эпитеты. Деникин сообщает, что он был вынужден принять решение о формировании особых, «изолированных» частей из солдат-евреев, чтобы избавить их от притеснений и насилия со стороны солдат-христиан, а также о том, как десятки офицеров еврейского происхождения, которые приняли участие в белом движении с самого его начала, в дальнейшем были в буквальном смысле слова изгнаны из армии своими собратьями по оружию.