Смысл жизни
Смысл жизни
Хотите верьте, хотите нет, но я его сформулировал и теперь совершенно счастлив. Началось с долгого и невеселого размышления на тему «Зачем писать?». И вот я, значит, размышляю: хорошо, допустим, в девяностые и даже в начале нулевых у меня была твердая уверенность в необходимости делать свое дело. Я типа жаждал влиять на общество, искоренять его пороки… Что же изменилось? Ничего принципиального. Я просто понял, что пороки этого общества суть условия его существования. Если нашу российскую ситуацию изменить, Россия прекратится. А раз она не прекращается, значит, она в мире нужна такая — именно такая, какая есть. Что-то она собою уравновешивает, что-то сдерживает, чему-то важному противостоит. И не следует взламывать теплицу, как уже несколько раз взломала ее российская интеллигенция — которая, к сожалению, только в этой теплице и может существовать, но называет ее исключительно темницей.
И вдруг я понял. Поскольку никакого смысла, кроме эстетического, в нашей повседневности не обнаруживается, жить надо так, чтобы Богу было интересно. Он ведь, я думаю, главным образом наблюдатель, потому что вмешиваться во все — значит загубить эксперимент с самого начала. Он запустил всю эту историю не просто так, а чтобы понаблюдать; и потому ему должно быть прежде всего увлекательно — тогда он досмотрит и, может быть, поможет. Помощь его в том и заключается, что он не отводит глаз. Когда он доброжелательно наблюдает за персонажем — персонаж всегда это чувствует. Тогда все получается. Так вот, надо, чтобы Богу просто не было скучно или противно.
Богу скучны — до тошноты, до омерзения: любые демонстрации человеческой безнаказанной гнусности, массовые аресты и убийства, любые виды государственной лжи, тотальное лицемерие, кровавые и пыточные сцены, доминирование любой ценой, однообразные и корыстные преступления — все, от чего мы сами брезгливо отворачиваемся, когда встречаем это на экране. Мы ведь созданы по образу и подобию.
Богу интересны: любые проявления человечности в экстремальных обстоятельствах, умение подмигивать и перешучиваться, внося надежду и утешение в пространство сплошного отчаяния; нестандартные творческие решения, не сопряженные с разводиловом и грубыми наколками; подвиги внезапного самопожертвования; интересные сюжеты с неожиданными финалами; хорошие дети; хорошая эротика. Представьте себя зрителем — вы ведь ходите в кино: ужасное должно быть дозировано, прекрасное должно быть изобретательно, физиологическое должно быть красиво, энд должен быть хэппи, а если не хэппи, то поучительный, со значением. Иначе деньги на билет потрачены зря.
Хорошо, спросит атеист, а если Бога нет? А если Бога нет, отвечу я без тени смущения, так ведь зрителя никто не отменял. Потомок посмотрит — и для всех нас лучше, чтобы он не отвел глаз. Потому что ужасна дурная память в потомстве: ничего уже не возразишь, ничем не оправдаешься. Будем жить так, чтобы интересно было хотя бы этому будущему зрителю — иначе он перелистнет нашу эпоху, как перелистываем мы сегодня скучные страницы в истории человечества. Конечно, на всякий жанр можно найти любителя — есть люди, всерьез интересующиеся даже историей рабочего движения в развивающихся странах, — но большинство ценит авантюрные фабулы, красивые героические поступки, умение говорить правду, хорошие шутки и страстную любовь.
Как мало всего этого в нашей сегодняшней жизни! Как много эгоизма, неизобретательного воровства, добровольного отупения! Как много всего забыто, отброшено, не используется — а все почему? А все потому, что мы совсем уже было уверились, что за нами не наблюдает никто, кроме «Большого Брата», начисто лишенного эстетического чувства.
Ну, будь это так, и жить бы не стоило. Но, к счастью, все гораздо интереснее.
2 марта 2007 года
№ 8(453), 5 марта 2007 года