1905
1905
[1 января 1905. Ясная Поляна. ] Бездна народа*, и я устал от них. Но рад тому, что как появление письма*, так и это неприятное скопление вызывает не неудовольствие, а поощрение к внутренней работе: поступить наилучшим образом по отношению к тому, что неприятно. Думал как раз об этом:
1) Мы гадаем, ищем, желаем счастия, то есть таких условий, при которых нам бы было хорошо, а между тем нам хорошо может быть только от нашего усилия побороть то, что нам нехорошо. Так что выходит совершенно обратное того, что мы думали: то самое, что мы называем счастьем: здоровье, богатство, слава, красота, все это — Капуи*, все это ослабляет нашу энергию, устраняет возможность или, по крайней мере, не вызывает потребность проявить усилие, — то самое, что дает истинное благо. И обратно: все, что считается несчастием, вызывает эти усилия. На этом зиждется и то ужасное заблуждение, что внешние формы общественной жизни есть благо, и надо устраивать их. Хочется сказать парадокс, что чем лучше формы общественной жизни, тем ниже и умы и характеры людей (Америка до освобождения негров). Искать того, что называется счастливыми условиями жизни: богатства, славы, здоровья, красоты, привлекательности, — это все равно, что согреваться у печки, а не здоровым трудом на свежем воздухе.
2) Устройство внешних форм общественной жизни без внутреннего совершенствования — это все равно, что перекладывать без известки, но на новый манер разваливающееся здание из неотесанных камней. Как ни клади, все не будет защищено от непогоды и будет разваливаться. […]
2 января 1905. Ясная Поляна. Здоровье лучше. Гости свалили. На душе радостно. […]
20 января 1905. Ясная Поляна. Долго не писал. Все это время. И странное дело, все время борюсь с дурным, унылым, бездеятельным состоянием духа. Только и делал, что написал заметку о моей телеграмме и событиях*. Все это мало интересует меня. Здоровье хорошо. Записать надо:
1) Живем мы только для того, чтобы пользоваться благом жизни. Весь смысл жизни, доступный нам, только в том, чтобы мы имели возможность участвовать в божеской жизни; и потому мы должны быть счастливы. Если мы несчастливы, то это значит только то, что мы делаем не то, что должно, или не делаем того, что должно. Так что не только благо есть последствие исполнения долга, но наш долг в том, чтобы мы испытывали благо.
2) Музыка есть стенография чувств. Вот что это значит: быстрая или медленная последовательность звуков, высота, сила их, все это в речи дополняет слова и смысл их, указывая на те оттенки чувств, которые связаны с частями нашей речи. Музыка же без речи берет эти выражения чувств и оттенков их и соединяет их, и мы получаем игру чувств без того, что вызывает их. От этого так особенно сильно действует музыка, и от этого соединение музыки с словами есть ослабление музыки, есть возвращение назад, выписывание буквами стенографических значков.
[…] 9) Общественный прогресс истинный — в большем и большем единении людей. Для единения людей нужны три вещи: 1) сила, которая заставляла бы людей соединяться, так же, как для того, чтобы камни сложились в здание, нужно, чтобы были люди-каменщики, которые соединяли бы эти камни. Эта сила есть помимо воли людей: их дело только не мешать проявлению этой силы любви, 2) что нужно, это то, чтобы люди для того, чтобы могли соединиться, не имели бы свойств, отталкивающих их друг от друга: пороков, страстей, себялюбия, так же, как для того, чтобы сложить здание из камней, надо обтесать их, чтобы в них не было неправильных форм. И третье, что нужно, это то, чтобы, соединившись, люди сознавали бы необходимость и благо этого соединения, и чтобы это сознание держало их вместе так же, как известь или цемент держит вместе камни здания. […]
Пропустил больше недели. Нынче 29 января 1905. Ясная Поляна. Пишу «Единое на потребу», и оттого ли, что я соединил два разные начала, или просто не в духе, пишу, но идет плохо. Был все время Поша. Очень люблю его. Саша уехала в Петербург. Соня в Москве. Сережа здесь, и мне тяжело с ним. Хочу победить себя, но еще не могу. Рад, что после одного, первого спора (не очень резкого) не пошел дальше. Нынче получил второе письмо от Гали — нехорошее*. Есть задор и отсутствие серьезной внутренней религиозной работы. Спорить, доказывать тоже нельзя и потому не надо. Утром нынче было через Ледерле письмо от двух отказавшихся от службы матросов: они в Кронштадте в тюрьме. Хочу сейчас написать им и их начальнику. Поискал в календаре имя начальника — не нашел. Раздумал писать.
Утром был от Накашидзе милый человек Кипиани, который рассказал чудеса о том, что делается на Кавказе: в Гурии, Имеретии, Менгрелии, Кахетии. Народ решил быть свободным от правительства и устроиться самому. Душан записал. Надо будет изложить. Это — великое дело*. Бывают разные состояния: что совестно, грустно, досадно, умиленно, а нынче состояние: все не важно, не интересно, не стоит.
Записать надо все-таки многое:
1) Слушал политические рассуждения, споры, осуждение и вышел в другую комнату, где с гитарой пели и смеялись. И я ясно почувствовал святость веселья. Веселье, радость — это одно из исполнений воли бога.
2) В последнее время я почувствовал, как я духовно спустился после той духовной, нравственной высоты, на которую меня подняло мое пребывание в общении с теми лучшими мудрейшими людьми, которых я читал и в мысли которых вдумывался для своего «Круга чтения». Несомненно можно духовно поднимать и спускать себя тем обществом присутствующих или отсутствующих людей, с которым общаешься.
3) Мы так привыкли к болтовне об общем благе, что уже не удивляемся на то, как человек, не делая никакого дела, прямого труда для общего блага, не высказывая никакой новой мысли, говорит о том, что, по его мнению, нужно делать, чтобы всем было хорошо. В сущности, ведь ни один человек не может знать хорошенько, что ему самому нужно для его блага, а он с уверенностью говорит о том, что нужно для всех. Это — особенная черта только нашего времени. Платон, Солон, Конфуций, Сен-Симон, Фурье, Овен высказывают новые идеалы и новые законы; рядовые люди работают для себя, своей семьи, своей общины, предлагая свои мнения о ближайших интересах; но что такое, какое значение всех этих разговоров и статей о всем известном и надоевшем? […]
Нынче 1 февраля 1905. Ясная Поляна. Все пишу свою «Единое на потребу». Или плохо идет, или вовсе не идет, и продолжаю быть в состоянии «не стоит». Все яснее тщета и глупость политических интересов. С Сережей было неприятно. Я был недобр. И страдаю за это. Лева был у царя, и я рад этому. Странно сказать, что это совсем освободило меня от желания воздействовать на царя*. Удивительные сведения из Гурии, как они упразднили правительство и освободились, одновременно стали вести лучшую жизнь и стали более свободны. Записать надо очень важное, не знаю, осилю ли. Два дня писал понемногу воспоминания. […]
Все, что движется, мне представляется движущимся, в сущности же уже есть и всегда было и будет то, к чему, по направлению чего движется что-либо. Вся моя жизнь от рождения и до смерти — несмотря на то, что я могу находиться в начале или середине ее — уже есть; и то, что будет, также несомненно есть, как и то, что было. Также есть и все то, что будет с человеческим обществом, с планетой землей, с солнечной системой; я только не могу видеть всего, потому что я отделен от Всего. Я вижу только то, что открывается мне по мере моих сил. Я живу и, переходя от одного состояния в другое, вижу (так сказать) внутренность жизни. И, кроме того, главное, имею радость творчества жизни. […]
Не писал сто лет, то есть восемнадцать дней. Нынче 18 февраля 1905. Ясная Поляна. Был слаб умственно все это время. Печень. Нынче посвежее. Все писал «Единое на потребу». И все плохо. Все нет конца. «Круг чтения» мне не понравился. Страхов взял на себя работу*. И я очень рад.
[…] 8) Вспомнил, как удивительно все события моей жизни отклоняли меня от честолюбивой, тщеславной карьеры. И Барятинский, и Левин, и Философов*, и…[…]
24 февраля 1905. Ясная Поляна. Начал писать «Корнея Васильева». Плохо. Все слаб. Занимался «Кругом чтения». Хочется записать о жизни. […]
Нынче 28 февраля 1905. Ясная Поляна. Писал «Алешу»*, совсем плохо. Бросил. Поправил Паскаля и Ламенэ*. Дописал «Корнея». Порядочно.
[…] 2) Большинство людей живут так, как будто идут задом к пропасти. Они знают, что сзади пропасть, в которую всякую минуту могут упасть, но не смотрят на нее, а развлекаются тем, что видят.
6 марта 1905. Ясная Поляна. Живу очень счастливо. Поправил Паскаля и Ламенэ. Просмотрел «Единое на потребу» и, кажется, больше не буду править. Тут Маша и Коля. Написал кое-какие ничтожные письма. Записать надо как будто важное:
1) Как смешны люди, исследуя и большую и малую бесконечность своими телескопами и микроскопами. Это все равно, что человек, отыскивающий своих знакомых в доме, в котором, ему сказано, что никто никогда не жил и не может жить. Бесконечность есть только указание на то, что там, где предмет его изучения идет в бесконечность, как звезды и микробы, должна быть ошибка постановки вопроса, и изучение ни к чему не может привести.
2) Подумал о том, что преподается в наших школах, гимназиях: главные предметы:1) древние языки, грамматика — ни на что не нужны; 2) русская литература, ограничивающаяся ближайшими, то есть Белинский, Добролюбов и мы, грешные. Вся же великая всемирная литература закрыта. 3) История, под которой понимается описание скверных жизней разных негодяев королей, императоров, диктаторов, военачальников, то есть извращение истины, и 4) венец всего — бессмысленные, глупые предания и догматы, которые дерзко называют законом божиим.
Это в низших школах. В низших школах отрицание всего разумного и нужного. В высших школах, кроме специальностей, как техника, медицина, сознательно уже преподается матерьялистическое, то есть ограниченное, узкое учение, долженствующее объяснять все и исключать всякое разумное понимание жизни.
Ужасно! […]
9 марта 1905. Ясная Поляна. Писал «Кто я». Ни хорошо, ни дурно. Живется очень хорошо. Все больше помню и приучаюсь жить для бога. Это не трудно. Дело привычки. Думаю, что возможно и для молодых. Записать хочется сейчас:
[…] 3) Как опасна жизнь для славы людской! Для себя, для своего эгоизма можно сделать много дурного, но для славы людской делается ужасное, такое, которое в сто, тысячу раз хуже всего того, что может сделать человек из эгоизма.
Нынче 18 марта 1905. Ясная Поляна. Дней пять живу не бодро, сплю и борюсь с мрачностью. Это хорошо. Надо внутреннее усилие. Вчера вспомнил с осуждением о нелюбимом человеке и поймал себя на разжигании недоброжелательства. Да, или вовсе не думать о нелюбимых (естественно) людях, или, если думать, то только о том, что в них доброе, и меряя их дурное с таким же своим дурным. Свое всегда будет больше, хотя и в другом роде.
Поправлял вчера «Единое на потребу» и запнулся перед концом. Надо сделать лучше, что не трудно, потому что очень плохо.
[…] Записать надо одно:
1) Тургенев написал хорошую вещь: «Гамлет и Дон-Кихот» и в конце присоединил Горацио*. А я думаю, что два главные характера — это Дон-Кихот и Горацио, и Санхо Панса, и Душечка*. Первые большею частью мужчины; вторые большей частью женщины. Сыновья мои все Дон-Кихоты, но без самоотвержения, дочери все — Горации с готовностью к самоотвержению.
20 марта 1905. Ясная Поляна. Все нездоровится. Три дня ничего не писал, кроме писем. Нынче не выходил. Борюсь с славой людской. Письма укорительные, и не мог преодолеть неприятного чувства. […]
22 марта 1905. Ясная Поляна. Нынче проснулся. Очень хорошо работал «Единое на потребу». И кажется, даже наверное, кончил. Хочется много работать. […]
30 марта 1905. Ясная Поляна. Последние дни болею сердцем, и от этого ничего не работается, а очень хочется: и Хельчицкого*, и Илюшин рассказ*. И Фильку, и «Несчастную девушку»*. И учение веры. Думал о смерти хорошо. Жизнь перед богом все еще держится. Написал письмо о перекувыркнутой телеге*. Исправил корректуры «Круга». Записать:
1) Нужнее всего мне две вещи: победить заботу о мнении людей и недоброе чувство к ним.
Для первого — пользоваться всяким случаем осуждения, непонимания тебя, не огорчаясь и не справляя.
Для второго очень важное: не позволять себе думать недобро о людях. Нынче был опыт с Левой*, и нынче опыт первого: письмо о сочинениях*. […]
3 апреля 1905. Ясная Поляна. Был нездоров сердцем. Все проще и проще, естественнее и естественнее смерть. Несмотря на нездоровье, кое-что сделал, именно: предисловие к «Сети веры» (и недурно) и выборки из «Сети веры» (8) и предисловие к учению XII апостолов. Хуже, но годится. И письмо о перекувыркнутой телеге.
1) Все время думаю о том, как бы приучиться жить совершенно независимо от мнения людского (исключая изучение того, что им (людям) нужно, чтобы можно было служить им), независимо даже от желания их любви к себе, а только для бога, для исполнения закона своей жизни. Я думаю и чувствую даже, что можно приучить себя к этому. При такой одинокой, с одним богом жизни, теряется энергическая побудительная сила славы, одобрения людского, но приобретается великое спокойствие, постоянство и твердое сознание верности пути. Надо, надо приучать себя к этому. Я думаю, что можно приучить и детей.
[…] 5) Назначение человека — благо. И благо, хотя и различное, свойственно ребенку, юноше, мужу, старцу.
[…] 7) Умственная мужская деятельность за деньги, в особенности газетная, есть совершенная проституция. И не сравнение, а тождество.
6 апреля 1905. Ясная Поляна. Два дня (считая и нынешний) ничего не пишу. Вчера попробовал «Зеленую палочку»*. Не пошло. Все не то. Не могу соединить: всю истину, как я ее понимаю, с простотой изложения. Были Фельтен и Сергеенко, сын. Кажется, я вел себя хорошо. Записать надо:
[…] 3) Как нужно, нужно отвыкнуть от мысли о награде, похвале, одобрении. За все хорошее, что мы можем сделать, нам не может быть никакой отплаты. Плата вперед получена нами такая, что с самым большим усердием не отработаешь ее. […]
16 апреля 1905. Ясная Поляна. Все это время болею сердцем. Прежде не замечал, а теперь чувствую: стеснение, перебои. И хорошо, серьезно. От этого и не мог работать. А очень хочется и изложение веры, и о Генри Джордже, которого прочел по Николаеву* и вновь восхищен.
Бывает это последнее время такое — минутами — ясное понимание жизни, какого никогда прежде не было. Точно сложное уравнение приведено к самому простому выражению и решению. […]
Нынче 21 (вечер) апреля 1905. Ясная Поляна. За это время лучше сердце. Начал писать «Народные заступники»*. Недурно. И Генри Джорджа. Вчера с Бутурлиным был у Петра Осипова, и он жестко упрекал меня за то, что я говорю, а скупаю землю. Было и больно и хорошо. Почувствовал, как полезно, укрепляюще осуждение, в особенности незаслуженное, и как пагубно, расслабляюще похвалы, и особенно незаслуженные (а они все незаслуженные). Записать надо:
[…] 4) Чем хуже становится человеку телесно, тем лучше ему становится духовно. И потому человеку не может быть дурно. Я долго искал сравнения, выражающего это. Сравнение самое простое: коромысло весов. Чем больше тяжесть на конце телесном, чем хуже телесно и в смысле славы людской (тоже телесное), тем выше поднимается конец духовный, тем лучше душе.
5) Все чаще и чаще думаю о памяти, о воспоминании, и все важнее и важнее, основное и основное представляется мне это свойство. Я получаю впечатление. Его нет в настоящем. Оно есть только в воспоминании, когда я начинаю, вспоминая, обсуждать его, соединять с другими впечатлениями и мыслями. Я получил радость или оскорбление. В настоящем нет ни радости, ни оскорбления, оно начинает действовать только в воспоминании. Из бесчисленного количества впечатлений, которые я получал, я очень многие забыл, но они оставили следы в моем духовном существе. Мое духовное существо образовано из них. […]
Нынче 4 мая 1905. Ясная Поляна. Казалось, что недавно не писал, а вот прошло почти три недели. Нет, только две недели. Не писал ни дневника, ни писем. Чувствовал себя очень хорошо, а нынче дурно: слабо, уныло, тупо. За это время окончил «Великий грех». Написал рассказ на молитву*. Казалось хорошо, и умилялся во время писания, а теперь почти не нравится. Записать:
[…] 5) Для животного существа в человеке нужно счастье извне, для разумного, духовного существа нужно только усилие (усилие сознания) изнутри.
[…] 7) Саша от боли вспрыснула морфий. Няня не одобрила: пострадать надо, когда бог посылает. А Мечников хочет уничтожить не только страдания, но и смерть*.
Разве он не жалкий, испорченный ребенок в сравнении с народной мудростью старушки? […]
19 мая 1905. Ясная Поляна. Не писал больше двух недель. Здоровье все так же плохо: постоянная изжога, боль в желудке и печени. Но живу не очень дурно. Мысль о необходимости сознания жизни перед богом перестала действовать сильно, как новое, но, надеюсь, что проложила колею и часть ее (мысли) перешла в бессознательную деятельность. Поправлял все это время «Великий грех» и все еще не кончил. Соня больна. Нынче у ней был сильный припадок болей. Записать надо:
1) Записано: сознание останавливает время, то есть иллюзию.
Вчера получилось известие о разгроме русского флота. Известие это почему-то особенно сильно поразило меня*. Мне стало ясно, что это не могло и не может быть иначе: хоть и плохие мы христиане, но скрыть невозможно несовместимость христианского исповедания с войной. Последнее время (разумея лет 30 назад) это противоречие стало все более и более сознаваться. И потому в войне с народом нехристианским, для которого высший идеал — отечество и геройство войны, христианские народы должны быть побеждены.
Если до сих пор христианские народы побеждали некультурные народы, то это происходило только от преимущества технических военных усовершенствований христианских народов (Китай, Индия, африканские народы, хивинцы и среднеазиатские); но при равной технике христианские народы неизбежно должны быть побеждены нехристианскими, как это произошло в войне России с Японией. Япония в несколько десятков лет не только сравнялась с европейскими и американскими народами, но превзошла их в технических усовершенствованиях. Этот успех японцев в технике не только войны, но и всех матерьяльных усовершенствований ясно показал, как дешевы эти технические усовершенствования, то, что называется культурой. Перенять их и даже дальше придумать ничего не стоит. Дорого, важно и трудно добрая жизнь, чистота, братство, любовь, то самое, чему учит христианство и чем мы пренебрегли. Это нам урок.
Я не говорю этого для того, чтобы утешить себя в том, что японцы побили нас. Стыд и позор остаются те же. Но только они не в том, что мы побиты японцами, а в том, что мы взялись делать дело, которое не умеем делать хорошо и которое само по себе дурно.
3) Не дописал 19-го и пишу нынче утром, 24 мая 1905. Ясная Поляна. Нынче приезжает Чертков. Все это время исправлял, дополнял «Великий грех». Кажется, кончил. Но последний разгром флота вызывает ряд мыслей, которые надо высказать.
[…] 5) Говорят о нечестности крестьян, о лживости, воровстве. Это-то и ужасно. Ужасно то, что мы, те, которые ограбили и грабим крестьян, — мы виноваты в этом. Какой честности, правдивости требовать от человека по отношению к разбойникам, которые ограбили и захватили его?
[…] 7) Стареясь, жалко молодых радостей: веселья, дружбы, любви… И не нужно лишаться их. Стареешься, живи этими радостями в молодых, переносясь в них, любя их, руководя ими.
[…] 9) Как мы не знаем жизнь трудового народа! Не знаем всех тех жертв жизнями, которые они несут ради своего труда. Все это я думал, глядя на то, как откапывали засыпанного Семена Владимирова*. Самопожертвование, радость самопожертвования — видна в Алексее Жидкове, Герасиме. Удивительно. Надо бы выяснить это людям.
[…] 14) Очень важное: полезно заниматься особым родом молитвы. В мыслях перебирать людей нелюбимых, вникая в их душу и думая о них с любовью. У меня длинный список такого поминания. И у всех есть. Это очень полезно. […]
15) Очень хочется вложить в Илюшин рассказ свою исповедь и откровение о мужиках. А то не успею. […]
6 июня 1905. Ясная Поляна. Третьего дня уехал Чертков. Было очень, сверх ожидания, хорошо с ним. Был тяжелый разговор с С. (сыном). Трудное испытание. Я не выдерживаю его. Сократил «Великий грех», выбросил многое. Мне жалко. Поша милый приехал. Здоровье Сони нехорошо. Хотел написать: сомнительно, да боялся, что она прочтет. Оставляю, потому что точно сомнительно. Нынче приехал малеванец очень хороший, и жду с неудовольствием Долгорукова.
Вчера сидело много народа: старые, молодые, мужья, жены, девушки, дети, и мне так ясно стало, что это все отверстия — окна, через которые я вижу бога. Все они равномерно открываются мне сниманием той пелены, которая покрывает их. И, понимая это, сердиться на них: требовать от них одинакового понимания.
Начал купаться четыре дня тому назад. […] Хорошо. Часто прямо сознаю, что хорошо. Записать надо:
[…] 4) Чем старше я становлюсь, тем воспоминания мои становятся живее. И удивительно, вспоминаю только радостное, доброе и наслаждаюсь воспоминанием не меньше, иногда больше, чем наслаждался действительностью. Что это значит? То, что ничто не проходит, ничто не будет, а все есть. И чем больше открывается жизнь, тем резче выделяется доброе, истинное от дурного, ложного.
5) Пропасть народа, все нарядные, едят, пьют, требуют. Слуги бегают, исполняют. И мне все мучительнее и мучительнее и труднее и труднее участвовать и не осуждать.
6) Аналогия церкви и науки подтверждается во всем: так же не доказывают, не объясняют, не вникают в несогласное, а утверждают, не слушают и сердятся.
[…] 8) Меня сравнивают с Руссо. Я много обязан Руссо и люблю его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую цивилизацию, я же отрицаю лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть рост человечества. Рост необходим, нельзя про него говорить, хорошо ли это, или дурно. Это есть, — в нем жизнь. Как рост дерева. Но сук или силы жизни, растущие в суку, неправы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей лжецивилизацией.
9) Если гуляют и топчут хороший луг, я жалею, но не негодую, но когда под видом блага народа, любви к нему, в сущности же из корысти, славы людской и самых разнообразных целей, всковыривают луг и засевают абсянтом или портят, и он зарастает полынью, я не могу не негодовать. Знаю, что дурно, но не могу не негодовать против самодовольных либералов, которые делают это. […]
12 июня 1905. Ясная Поляна. Было очень дурное расположение духа. Старался пользоваться им. Написал в два дня рассказ «Ягоды». Не дурно. Сейчас был Миша и разговаривал хорошо. Очень может быть, что в нем пробудится жизнь. Во всех должна пробудиться. Все больше и больше болею своим довольством и окружающей нуждою.
[…] Пишу и сплю. Так слабо себя чувствую. Хотел писать и «Силоамскую башню»* и «Зеленую палочку» и ничего не могу.
18 июня 1905. Ясная Поляна. Больше недели чувствую себя физически очень дурно: желудок, кишки. Написал только вступление к «Великому греху» и несколько ничтожных писем. Записать надо несколько, кажущихся мне важными, вещей.
1) (К «Силоамской башне».) Это разгром не русского войска и флота, не русского государства, но разгром всей лжехристианской цивилизации. Чувствую, сознаю и понимаю это с величайшей ясностью. Как бы хорошо было суметь ясно и сильно выразить это. […]
29 июня 1905. Ясная Поляна. Больше недели нездоров желудком. Почти ничего не делал. Лева здесь. Мне его всей душой жалко, но помочь ему невозможно. Может быть, так и нужно. И ему хорошо в его слепоте. Только нынче немного пописал «Силоамскую купель». Пошу чем больше вижу, тем больше ценю и люблю. Саша грубеет. Или нет идеалов, или очень низкие. Здоровье Сони не определенно. Скорее вероятно, что нет дурного. С ней очень хорошо.
Записать надо: самое главное.
[…] 2) (К «Силоамской башне».) Изменение государственного устройства может произойти только тогда, когда установится новая центральная власть или когда люди местами сложатся в такие соединения, при которых правительственная власть будет не нужна. А вне этих двух положений могут быть бунты, но не перемена устройства.
3) Toqueville говорит, что большая революция произошла именно во Франции, а не в другом месте, именно потому, что везде положение народа было хуже, задавленнее, чем во Франции. En d?truisant en partie les institutions du moyen ?ge on avait rendu cent fois plus odieux ce qui en restait[45]. Это верно. И по той же причине новая, следующая революция освобождения земли должна произойти в России, так как везде положение народа по отношению к земле хуже, чем в России.
[…] 8) Революция только та благотворна, которая разрушает старое только тем, что уже установила новое (гурийцы). Не склеивать рану, не вырезать ее, а вытеснять ее живой клетчаткой.
9) Увеличение свободы есть просветление сознания.
10) Свобода есть освобождение от иллюзии, обмана личности.
11) Как французы были призваны в 1790 году к тому, чтобы обновить мир, так к тому же призваны русские в 1905.
3 июля 1905. Ясная Поляна. Немного лучше. Переделывал предисловие к «Великому греху». Не работается. Нынче живо думал: только бы смотреть на выработку в себе любви как на главное дело жизни, и дела всегда есть, и не будешь жалеть, что не пишется. Думал: нездоровье, боль, дурное расположение духа? Я этого нынче желал, чтобы в этих состояниях испытать себя и победить.
1) Павла Николавна, как и многие, говорит, что не любит принципов, потому что нельзя live to it[46]. Это — неспособность мыслить. Принципы — это сознание истины, добра, и вся жизнь есть приближение к ним. Как же жить без них. […]
5 июля 1905. Ясная Поляна. Вся жизнь наша есть проявление сознания…
Начал выписывать мысли, но чувствую себя столь слабым, что отложу до другого раза. Все боль желудка. Не спал от боли. И опять утро не работаю.
Все хочется писать совет людям в теперешнее время, и все не в силах. Видно, не надо. И так хорошо, и дело, самое важное дело, есть. Записать:
1) Цивилизация шла, шла и зашла в тупик. Дальше некуда. Все обещали, что наука и цивилизация выведут нас, но теперь уже видно, что никуда не выведет: надо начинать новое. […]
31 июля 1905. Ясная Поляна. Не писал 28 дней. Никак не думал, чтобы так долго. Все это время был физически довольно здоров, но духовно слаб: мало писал. Мало подвинулся в «Конце века». Но кажется, за это время было немало мыслей, может быть, и интересных. Сейчас запишу их. За все это время была большая лень, слабость и дурное расположение, но, слава богу, мало проявлявшееся. Записываю.
1) Записано так: пассивная революция началась в России.
2) В такие времена борьбы, как теперь в России, нужно, первое: воздерживаться от того, чтобы помогать той или другой стороне; второе: отыскивать средства примирения.
3) Интеллигенция внесла в жизнь народа в сто раз больше зла, чем добра.
4) Записано: Не прав ли Сютаев? А теперь не могу вспомнить, в чем.
5) Революция теперь никак не может повторить того, что было 100 лет назад. Революции 30, 48 годов не удались потому, что у них не было идеалов, и они вдохновлялись остатками большой революции. Теперь те, которые делают русскую революцию, не имеют никаких: экономические идеалы — не идеалы*.
6) Революция плодотворная только та, которую нельзя остановить. […]
14) Как хорошо, что я бываю и зол, и глуп, и гадок и знаю это про себя. Только благодаря этому я могу (к несчастью, только иногда) кротко, прощая, переносить злость, глупость, гадость других.
[…] 16) Ничто так не подвигает к добру, как сознание того, что тебя любят. Оно подвигает и тем, что радостно быть любимым, и делаешь то, что вызывает любовь, подвигает и прямо, непосредственно тем умилением, которое возбуждает любовь, возбуждаемая и испытываемая.
17) Слишком хорошо, легко бы было жить, если бы не было того, что тревожит, огорчает, испытует.
18) Все совершающиеся изменения в жизни людей, все существенные — совершаются по духовным причинам. Но это не только не значит того, что изменения эти произвольны, но, напротив, показывает, что они непроизвольны, так как изменения духовные вне власти человека — они сама жизнь.
19) Цивилизация лжехристианская завела христианские народы в такой тупик, из которого ясно, что нет никакого выхода, и надо идти назад, не всю дорогу назад, а ту часть дороги, которая завела в тупик.
20) Сидим на дворе, обедаем десять кушаний, мороженое, лакеи, серебро, и приходят нищие, и люди добрые продолжают есть мороженое спокойно. Удивительно!!!!
[…] 24) Русская революция должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивно, неповиновением. […]
Нынче 10 августа 1905. Ясная Поляна. Был в Пирогове. Два или три дня чувствовал себя особенно слабым, но после трех дней стало работаться, и почти кончил «Конец века». Было очень хорошо в уединении и у Маши. Вернулся 7-го, и здесь было хорошо. Вчера нагрешил, раздражился о сочинениях — печатании их. Разумеется, я кругом виноват. Хорошо ли, дурно это, но всегда после такого греха: разрыва любовной связи — точно рана болит. Спрашивал себя: что значит эта боль? И не мог найти другого ответа, как только то, что открывается (посредством времени) сущность своего существа. Считаешь его лучшим, чем оно есть.
Странное испытываю я теперь в хорошие минуты ощущение понимания смысла жизни, такого ясного, что становится жутко. Надо попытаться выразить. […]
11 августа 1905. Ясная Поляна. Порядочно работал. На душе хорошо.
«Подмененный ребенок»* хорошо бы.
27 августа 1905. Ясная Поляна. Писал все время «Конец века». Кажется, порядочно. Почти кончил. Все еще «почти». Вышли «Единое на потребу» и «Великий грех», и кажется, что «Великий грех» врезался в препятствие, и прет, и, может быть, ломает. Сейчас прочел критику американца. Очевидно, против шерсти, и больно. То же отношение в России: или молчание, или раздражение боли. Хорошо.
Как мне ясно определилась теперь история моих отношений к Европе: 1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди; 2) радость, что они меня ценят наравне с своими; 3) что ценят выше своих; 4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят; 5) что они едва ли понимают; 6) что они не понимают; 7) ничего не понимают, что они, те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие. Сегодня получил критику на «Великий грех» жалкую и Questionnaire[47] редактора «Echo» о смертной казни, почему она необходима и справедлива*. И фамилия редактора — Sauvage*.
Просыпаюсь утром и спрашиваю себя: что у меня впереди? и отвечаю: ничего, кроме смерти. Ничего не желаю. Все хорошо. Что же делать? Как же жить? Наполнять остающуюся жизнь делами, нужными пославшему. И как легко! Как спокойно! Как свободно! Как радостно!
Записать:
1) Кто свободнее: монгол, раб Чингис-хана или богдыхана, который может отнять у него имущество, жену, детей, жизнь, или бельгиец, американец, посредством выборов управляющий будто бы сам собою?
[…] 7) В детстве желают всего, в юности и мужестве — чего-либо одного, в старости — ничего.
8) Жизнь есть умирание. Хорошо жить — значит хорошо умирать. Постарайся хорошо умирать. […]
9 сентября 1905. Ясная Поляна. От Маши дурные известия. Очень жаль ее, и не могу утолить боль. Все время писал «Конец века» и редко бывал чем-нибудь так доволен. Кажется, что хорошо. Могло бы и должно бы быть много лучше, но и так ничего. Перед этим было почему-то очень грустно. Чувствую себя одиноким, и хочется любви. Разумеется, это неправда. И так очень хорошо. Все так же часто слишком ясен смысл жизни и тяжела бессмысленная жестокая жизнь. Нынче был еврей, корреспондент «Руси». В конце разговора, вследствие моего несогласия с ним, он сказал: «Этак вы и убийство Плеве признаете нехорошим». Я сказал ему: «Жалею, что говорил с вами», — и с раздражением ушел, то есть поступил очень дурно.
Записать надо:
1) Во мне два начала: духовное и телесное; они борются. И постепенно побеждает духовное. Борьбу этих начал я сознаю собой и называю своей жизнью.
[…] 6) Все революции были большее и большее осуществление вечного, единого, всемирного закона людей. […]
19 сентября 1905. Ясная Поляна. Совсем кончил «Конец века» и редко был так доволен тем, что написал. Это поймут меньше, чем что-либо из того, что я писал, а между тем это оставит след в сознании людей.
Маша опять потеряла начавшегося ребенка. Таня еще держится. Очень жаль их. Все время относительно здоров и порядочно работаю по утрам. Хочется для «Круга чтения» заменить рассказ «Царь и пустынник». Очень противен он мне. Весь выдуман.
[…] Читаю Канта. Очень хорошо.
20 сентября 1905. Ясная Поляна. Утром писал «Конец века». Все доволен. На душе тоска, которая не поборает меня, но которую не могу не чувствовать. Редко, кажется, никогда не испытывал такой тоски. Записать одно, очень важное:
1) Старо это. И много раз думал и говорил и писал, но нынче особенно живо чувствую: когда грустно, тяжело, стыдно, стоит только подумать, что это-то мне и нужно побороть, и все проходит, а иногда и радостно становится.
21 сентября 1905. Ясная Поляна. Унылое состояние. Начал думать, что это оттого, что никто меня не любит. Стал перечислять всех нелюбящих. Но вспомнил, за что меня любить? Именно не за что. Только бы мне любить, а это их дело. И любят меня много больше, чем я того стою.
Потом ночью много думал о себе. Я исключительно дурной, порочный человек.
1) Во мне все пороки, и в высшей степени: и зависть, и корысть, и скупость, и сладострастие, и тщеславие, и честолюбие, и гордость, и злоба. Нет, злобы нет, но есть озлобление, лживость, лицемерие. Все, все есть, и в гораздо большей степени, чем у большинства людей. Одно мое спасенье, что я знаю это и борюсь, всю жизнь борюсь. От этого они называют меня психологом. […]
23 сентября 1905. Ясная Поляна. Кончил «Конец века». Маша вне опасности. Милое, духовное письмо. Сейчас — утро — письмо от интеллигентного сына крестьянина с ядовитым упреком, под видом похвалы «Великому греху», что я сам не отдаю свою землю. Ужасно стало обидно. И оказалось на пользу. Понял, что я забыл то, что живу не для доброго мнения этого корреспондента, а перед богом. И стало легко, и даже очень. Да, никогда не забывать всю серьезность жизни.
27 сентября 1905. Ясная Поляна. Был довольно дурно, тяжело, мрачно настроен. За это время думал: хорошо человеку не только физически, но и духовно пострадать. Жить в довольстве, согласии, любви со всеми людьми. Как же бы стал умирать тогда. Совсем кончил «Конец века» и примеряюсь к новой работе. Не знаю, что: учение или драму?*[…]
6 октября 1905. Ясная Поляна. Продолжаю быть здоров, но работал за это время мало. Кончил «Конец века» и читал с отметками Александра I*. Уж очень слабое и путаное существо. Не знаю, возьмусь ли за работу о нем.
Не помню, есть ли что записать. Одно, что есть: о значении старости, запишу отдельно, как предисловие к «Зеленой палочке» или учению о том, как жить и как воспитывать детей*.
12 октября 1905. Ясная Поляна. Шесть дней не писал. Дня четыре нездоровится — печень. Ничего не писал. «Федор Кузмич» все больше и больше захватывает*. Читал Павла. Какой предмет! Удивительный!!!* Читал и Герцена «С того берега» и тоже восхищался. Следовало бы написать о нем — чтобы люди нашего времени понимали его*. Наша интеллигенция так опустилась, что уже не в силах понять его. Он уже ожидает своих читателей впереди. И далеко над головами теперешней толпы передает свои мысли тем, которые будут в состоянии понять их. Записать:
[…] 3) Совершенно ясно понял и почувствовал все безумие нашей, богатых, освобожденных от труда сословий, жизни и то, что оно не может быть иначе. Люди, не работая, то есть не исполняя один из законов своей жизни, не могут не ошалеть. Так шалеют перекормленные домашние животные: лошади, собаки, свиньи. […]
23 октября 1905. Ясная Поляна. Не писал долго. Все время поправлял, добавлял «Конец века». Продолжаю быть довольным. Кончил. Больше не буду. Чертков прислал корректуры «Божеского и человеческого», и мне очень не понравилось, а переделать хочется, но едва ли осилю: предмет огромной важности: отношение к смерти. Есть план, но как удастся исполнить. […]
Мне тяжело среди окружающих. […]
3 ноября 1905. Ясная Поляна. Почти две недели не писал. Нездоров последнее время — желчь: слабость и дурное расположение. Провинился вчера с Ильей. Спорил. Временами тяжело. Писал «Божеское и человеческое» недурно. Затеял обращение к народу*. Нехорошо. Записано немного:
1) Ехал верхом и думал о своей жизни: о праздности и слабости большей ее части. Только по утрам исполняю свое назначение — пишу. Только это от меня нужно. Я орудие чье-то. […]
22 ноября 1905. Ясная Поляна. За это время поправлял «Божеское и человеческое» и все недоволен. Но лучше. Начал Александра I*. Отвлекся «Тремя неправдами»*. Не вышло. Здоровье — равномерное угасание. Очень хорошо. Великое событие — Таня родила*. Приехала Маша с мужем. Очень хочется писать «Александра I». Читал Павла и декабристов*. Очень живо воображаю. […]
Пропустил эти страницы и пишу. 9 декабря 1905. Ясная Поляна. За это время закончил «Божеское и человеческое». Писал: «Свободы и свобода», как отдельную статью, и нынче включил в «Конец века» и послал в Москву и в Англию. Вероятно, поздно. Пускай по-старому. Вчера продолжал «Александра I». Хотел писать «Воспоминания», но не осилил. Все забастовки и бунты. И чувствую больше, чем когда-нибудь, необходимость и успокоение от ухождения в себя. Как-то на днях молился богу, понимал свое положение в мире по отношению к богу, и было очень хорошо. Да, забыл, третьего дня писал «Зеленую палочку». Записать надо:
1) Как это люди не видят, что жизнь есть зарождение нового сознания, а смерть — прекращение прежнего и начало нового.
2) Когда наступит новый, разумный, более разумный склад общественной жизни, люди будут удивляться тому, что принуждение работать считалось злом, а праздность — благом. Тогда, если бы тогда было наказание, лишение работы было бы наказанием.
[…] 5) Переход от государственного насилия к свободной, разумной жизни не может сделаться вдруг. Как тысячелетия слагалась государственная жизнь, так, может быть, тысячелетия она будет разделываться.
16 декабря. Писал немного «Александра I». Но плохо. Пробовал писать воспоминания — еще хуже. Два дня совсем ничего не писал. Все нездоров желудком и был очень сонен умственно и даже духовно. Ничто не интересует. Такие периоды я еще не привык переносить терпеливо. В Москве продолжаются ужасы озверения. Известий нет, поезда не ходят*. Иногда думаю написать соответственно обращению к царю и его помощникам — к интеллигенции и народу*. Но нет сильного желания, хотя знаю ясно, что сказать. Все борюсь с своей антипатией к NN и почти безуспешно. Вчера он не понял, начал из середины, не понимая, и у меня заколотило сердце. Col?re rentr?e[48] еще хуже. Надо, надо победить. От Черткова телеграмма. «Конец века» вышел 23, 10. Из Москвы ничего не знаю.
[…] Да, еще: ясно пришел в голову рассказ — сопоставление параличной старушки, радующейся на то, что может уже до печки дойти, с плешивым Потоцким: «Ah, que je m’emb?te!»[49]*
18 декабря 1905. Ясная Поляна. Немного лучше, но продолжается умственная слабость. Вчера ничего не писал. Нынче начал писать «Александра I», но плохо, неохотно. Записать надо то, что видел во сне.
Кто-то говорит мне: вы хороший человек? Я говорю: сказать, что я хороший человек, будет несмирение, то есть что я не — хороший человек; сказать, что я дурной, будет рисовка. Правда в том, что я бываю и хороший и дурной человек. Вся жизнь в том проходит, что, как гармония, стягивается и растягивается и опять стягивается — от дурного до хорошего и опять к дурному. Быть хорошим значит только то, чтобы желать чаще быть хорошим. И я желаю этого.
23 декабря 1905. Ясная Поляна. Здоровье лучше, умственно свежее. Говорил о революции и увлекся писать все то же в краткой форме: «Правительство, революционеры, народ». Все эти дни писал это, и кажется, годится.
[…] Не дотрогивался в это время ни до «Александра I», ни до воспоминаний. А хочется. Записать:
[…] 2) Один из главных мотивов революции это — чувство, которое заставляет детей ломать свои игрушки, страсть к разрушению.
3) Теперь, во время революции, ясно обозначились три сорта людей с своими качествами и недостатками. 1) Консерваторы, люди, желающие спокойствия и продолжения приятной им жизни и не желающие никаких перемен. Недостаток этих людей — эгоизм, качество — скромность, смирение. Вторые — революционеры — хотят изменения и берут на себя дерзость решать, какое нужно изменение, и не боящиеся насилия для приведения своих изменений в исполнение, а также и своих лишений и страданий. Недостаток этих людей — дерзость и жестокость, качество — энергия и готовность пострадать для достижения цели, которая представляется им благою. Третьи — либералы — не имеют ни смирения консерваторов, ни готовности жертвы революционеров, а имеют эгоизм, желание спокойствия первых и самоуверенность вторых.
Думал, что для воспоминаний — напишу ли я когда подробно — надо хотя бы из каждого возраста написать сцены, события, душевные состояния самые характерные.
27 декабря 1905. Ясная Поляна. Все эти дни исправлял «Правительство, революционеры и народ». Кажется, кончил, но не знаю, куда девать. Довольно хорошо себя чувствую и живу. Нынче — теперь утро — проводил Дунаева и Никитина, бездна Сухотиных, и чувствую себя слабым. Получил письмо от Великанова*. Надо ответить наилучшим образом не только письмом, но и делом. Трудно. Тем лучше. Решай трудное. Поправил вчера корректуры «Круга чтения» за июль месяц. И мне очень не понравилось. Неприятное чувство остается от игры в карты, а все-таки несравненно лучше разговоров. Записать надо:
[…] 2) Дунаев ужасается на зверство людей. Я не ужасаюсь. Это кажется удивительно, но происходит это оттого, что тот ужас, который он испытывает теперь при проявившемся зверстве (причина которого в отсутствии религии), я испытал 25 лет тому назад, когда увидал себя вооруженным рассудком животным, лишенным всякого понимания смысла своей жизни (религии), и увидал кругом всех людей такими. Я тогда ужаснулся и удивлялся только тому, что люди не режут, не душат друг друга. И это не фраза, что я ужаснулся тогда. Я действительно ужаснулся тогда едва ли не более, чем люди ужасаются теперь. То же, что делается теперь, есть то самое, перед чем я ужаснулся и чего ждал. Я — как человек, стоящий на тендере поезда, летящего под уклон, который ужаснулся, увидав, что нельзя остановить поезда. Пассажиры же ужаснулись только тогда, когда крушение совершилось.
[…] 6) Еще ясная пришла характеристика Александра I, если удастся довести хоть до половины. То, что он искренно, всей душой хочет быть добрым, нравственным и всей душой хочет царствовать во что бы то ни стало. Показать свойственную всем людям двойственность иногда прямо двух противоположных направлений желаний.
Сейчас ночь 31 декабря 1905, начало 1906. Все это время добавлял «Правительство, революционеры, народ». Иногда кажется нужно, иногда слабо. Здоровье недурно. Но нет живости мысли. Записать только две:
1) Читая Строганова о Ромме*, был поражен его геройством в соединении с его слабой, жалкой фигуркой. Напомнило Николеньку. Я думаю, что это чаще всего бывает так. Силачи, чувственные, как Орловы, бывают трусы, а эти — напротив.
Другое 2) Моя двойственность. То я поутру и ночью истинно мудрый и хороший человек, то я — слабое, жалкое существо, не знающее, что с собой делать. Разница в том, что первое — настоящее, а во втором состоянии я знаю, что я в тумане заблуждений.
3) Еще ясно пришла мысль о том, что жизнь есть прохождение духовной сущности через отделенную расширяющую форму.
Сейчас начало нового, 1906 года. Помоги, господи, исполнять твою волю. Не для того, чтобы что-то сделать, а только для того, чтобы делать, что должно.