Л. Троцкий. 1905 – 1917

Л. Троцкий. 1905 – 1917

(Ближайшие задачи нынешней революции)

Франко-прусской войной 1870 – 1871 г.г. закончился бурный период образования европейских национальных государств.[23] Началась эпоха политического застоя. В недрах капиталистических обществ накопились антагонизмы, не имеющие себе равных в истории; но ни один из них не обозначился в резкой форме. Великое искусство правящих классов заключалось в том, что они сглаживали противоречия, замазывали все щели и отодвигали в будущее решение всех великих вопросов. Поссибилизм,[24] приспособление к обстоятельствам, сделался могущественной традицией. В такой обстановке складывалась психология двух поколений. Революция считалась устаревшим методом политического «варварства», целиком принадлежащим прошлому. Революционеры казались фантазерами и пережитками миновавших политических форм.

Русско-японская война и русская революция 1905 г. нанесли сильный удар предрассудкам поссибилизма. Эти события отозвались во всем мире. В Австрии русская революция тотчас же привела к завоеванию всеобщего избирательного права. В Германии дрогнул политический консерватизм социал-демократии, и на своем иенском съезде[25] партия «в принципе» приняла генеральную забастовку. Во Франции поднял голову революционный синдикализм, как противовес к глубоко оппортунистическому и безыдейному французскому парламентаризму. В Англии образовалась рабочая партия.[26] Но до открытого конфликта между пролетариатом и государством в Европе дело не дошло. В то время как на азиатском Востоке, в Персии, Турции и Китае, русские события нашли могучий отклик и прямо повели к государственным переворотам, в Европе они произвели только психологическую встряску, после которой все осталось по-старому. Русская революция была задушена соединенными силами царизма и европейской капиталистической реакции. Ее крушение повсюду оживило дух оппортунизма. Время между 1907 и 1914 г.г. было в рабочем движении временем самого узкого консерватизма и самой мелочной борьбы. Но история приготовила для революционеров блестящий реванш.

Инициативу и на этот раз взяла на себя Россия.

Люди, мыслящие одними формулами или не мыслящие вовсе, полагают, что весь вопрос решается тем, что в России сейчас происходит «буржуазная революция». В действительности же вопрос только поднимается: какая это буржуазная революция? каковы ее внутренние силы и дальнейшие перспективы?

В Великой Французской Революции конца XVIII века главной движущей силой была мелкая буржуазия, державшая под своим влиянием крестьянскую массу. Где у нас в России мелкая буржуазия? Ее экономическая роль ничтожна. Русский капитализм с самого начала стал развиваться в своих высших централизованных формах. Русский пролетариат враждебно противостоял русской буржуазии, как класс классу, еще на пороге первой русской революции в 1905 году. Таким образом, есть глубокое различие между русской революцией и французской революцией конца XVIII столетия. С одними историческими аналогиями здесь далеко не уйдешь; необходимо присмотреться к живым силам и определить линию их движения.

Между нашей революцией и восстанием «третьего сословия» во Франции лежит почти как раз по середине немецкая революция 1848 г. Последняя, разумеется, также была буржуазной революцией. Но немецкая буржуазия оказалась уже не в силах выполнить свою революционную миссию. Характеризуя события 1848 года, Маркс[27] писал:

"Немецкая буржуазия развивалась до такой степени вяло, трусливо и медленно, что в тот момент, когда она восстала, наконец, против феодализма и абсолютизма, она увидала перед собой угрозу пролетариата и тех слоев буржуазного общества, которые по своим интересам и взглядам близки к пролетариату…

«Прусская буржуазия не была похожа на французскую буржуазию 1789 г., т.-е. на тот класс, который представлял собою все новое общество в его борьбе с господствующими силами старого строя, с королевской властью и с дворянством. Немецкая буржуазия уже упала до степени отдельного класса, который в такой же мере стоял против короны, как и против народа. Она была враждебна обоим и нерешительна по отношению к каждому из своих противников в отдельности, потому что она сама принадлежала к тому же старому обществу… Не потому у руля революции, что народ стоял за нею, а потому, что народ толкал ее перед собою… без веры в себя, без веры в народ, ворча против верхов, дрожа перед низами, эгоистическая на оба фронта и сознающая свой эгоизм, революционная против консерваторов, консервативная против революционеров, не доверяя своим собственным лозунгам, с фразами вместо идей, напуганная мировой бурей и эксплуатируя мировую бурю, – … пошлая, ибо лишенная оригинальности, оригинальная только в пошлости, – барышничающая своими собственными желаниями, без инициативы, без веры в себя, без веры в народ, без мирового исторического призвания, – проклятый старец, который оказался осужден руководить и злоупотреблять в своих старческих интересах первыми юношескими движениями могучего народа, – без глаз, без ушей, без зубов, без всего – такою стояла прусская буржуазия после мартовской революции у кормила прусского государства».

Читая эту характеристику, написанную рукою великого мастера, не узнаем ли мы нашу собственную буржуазию и ее вождей? Наша буржуазия выступила на политическую арену еще позже, чем немецкая. Русский пролетариат гораздо сильнее, самостоятельнее и сознательнее, чем был немецкий пролетариат в 1848 г. Общеевропейское развитие уже давно поставило в порядок дня вопрос о социальной революции. Все эти обстоятельства отняли у либеральной русской буржуазии последние остатки веры в себя и доверия к народу.

Нужно удивляться тому, с каким бесстыдством царь третировал либеральную буржуазию. Он созывает Думу, когда ему нужен новый заем; получив его, он распускает депутатов по домам. На их требование «министерства общественного доверия» он немедленно отвечает назначением самых диких реакционеров. Придворная камарилья все время провоцировала Гучковых и Милюковых – лучшее доказательство, что она их не боялась. И со своей точки зрения она была права: она знала, что, как ни сильна ненависть представителей либеральной буржуазии к придворной банде, они все же не решатся начать против нее революционную борьбу из страха перед рабочими массами. «Если бы путь к победе вел через революцию, – заявил в Думе Милюков несколько месяцев тому назад, – то мы отказались бы от победы». Поскольку дело шло о либеральной буржуазии, Николай мог спокойно спать: он знал, что ее слабость парализует ее ненависть к нему.

Совсем иначе обстояло дело с пролетариатом. Накануне войны он находился в состоянии сильнейшего революционного возбуждения. Число рабочих, участвовавших в политических и экономических стачках 1914 года, сравнялось с числом 1905 г. Летом 1914 года, когда Пуанкаре приехал в Петербург, чтобы сделать последние приготовления к назревающему европейскому конфликту, французский президент имел возможность увидеть в столице первые баррикады второй русской революции. Движение 1912 – 1914 г.г. развивалось в гораздо более крупном масштабе, опираясь на опыт самого бурного и содержательного десятилетия в русской истории.

Как и десять лет тому назад, объявление войны тотчас же приостановило развитие революционного движения. Распад Интернационала очень плохо подействовал на авангард пролетариата. Прошел 31 месяц войны, поражений, правительственных скандалов, сухомлиновщины, распутиновщины, общей разрухи, дороговизны, голода, – прежде чем рабочие массы вышли на улицы Петрограда.

Они вышли против воли всей либеральной буржуазии 6 марта, накануне всеобщей забастовки; печать призывала рабочих не нарушать нормальный ход производства, чтобы не повредить военным операциям. Но это не удержало голодающих женщин. Они вышли на улицу с лозунгом «хлеба и мира». Рабочие столицы поддержали их. Всеобщая стачка сразу отодвинула на задний план конфликт между Думой и министрами. Пролетарские массы остановили городскую жизнь, заполнили улицы и доказали, что для них дело идет не о демонстрации, а об открытой революционной борьбе с правительством.

Поддержка армии определила судьбу революции в ее первой стадии. Петроградские рабочие были в этот момент еще недостаточно организованы, недостаточно связаны с пролетариатом всей России, чтобы иметь возможность захватить в свои руки власть. Но они были достаточно сильны для того, чтобы первым же ударом выбросить в мусорный ящик царя и его министров. Правительственная власть осталась, таким образом, вакантной. Только в этот момент появляется на сцену «прогрессивный блок».

Родзянки, Гучковы, Милюковы – те самые, которые до последней минуты всеми силами боролись против революции, – были вынуждены протянуть руку к власти в тот момент, когда революция уже опрокинула старое правительство. «Не потому, – как писал Маркс, – встали они у руля революции, что народ стоял за ними, а потому, что народ толкал их перед собою».

К этому присоединялось еще сильное давление из Лондона и Парижа. Опасность, что Россия, парализованная «анархией», выйдет из войны, не только расстраивала планы большого весеннего наступления (третьего по счету), но могла также смутить американскую буржуазию накануне ее вступления в войну. Нужно было сделать так, чтобы в России тотчас же появилось «авторитетное» правительство, которое могло бы объявить от имени революции, что новая Россия берет на себя все финансовые и дипломатические обязательства старого режима и, прежде всего, обязуется продолжать войну до «победного конца». Такое правительство могло быть создано только «прогрессивным блоком».

Министерство Львова ввело свободу печати и собраний и объявило амнистию. Но этим еще не был решен ни один из основных вопросов, вызвавших революцию, а был дан только свободный выход накопившемуся народному гневу. Война осталась. Дороговизна, голод, финансовый кризис остались. И во всей своей остроте остался аграрный вопрос.

Рабочие массы будут теперь подниматься, группа за группой, требуя улучшения условий труда и протестуя против войны. Крестьянские массы восстанут в деревнях и, не дожидаясь решения конституционного собрания, начнут изгонять крупных помещиков из их имений. Все усилия устранить классовую борьбу ввиду опасности контрреволюционного переворота не приведут ни к чему. Обыватель думает, что революция делается революционерами, которые по своему желанию могут остановить ее на любой точке. Логика классовой борьбы и революционных столкновений остается для обывателя книгой за семью печатями.

Объединить пролетариат всей страны в единстве революционного действия есть главная задача социал-демократии. В противоположность правительству буржуазно-империалистического либерализма рабочий класс борется под знаменем мира. Чем скорее русский пролетариат убедит немецкие народные массы, что революция – за мир и за свободу национального самоопределения, тем скорее гнев немецкого пролетариата разразится открытыми восстаниями. Борьба российской социал-демократии за мир направляется против буржуазного либерализма. Но только такая борьба может укрепить революцию и перебросить ее на европейскую почву.

Конфискация романовских, помещичьих и монастырских земель есть второе условие укрепления революции. Политические филистеры (в том числе и считающие себя социалистами) пробуют учесть шансы республики в России на основании процента крестьян, не умеющих читать и писать. Но этим они доказывают только свою собственную политическую безграмотность. Если революция передаст русским крестьянам землю, принадлежащую царю и помещикам, то крестьяне будут всеми силами защищать свою собственность против монархической контрреволюции.[28]

«Die Zukunft»[29] Апрель 1917 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.