У нас в Испании[167]

У нас в Испании[167]

В разговорной речи имеются удачные обороты, которые рождаются как раз тогда, когда они нужны, и распространяются в народе подобно тому, как волны, вызванные падением камня в середину пруда, докатываются до самых берегов. Мы могли бы указать множество подобных оборотов, особенно в политическом лексиконе. К их числу относятся выражения, которые, разжигая партийные страсти, так мрачно звучали в наших ушах еще совсем недавно, в минувшие годы нашего века, столь богатого переменой декораций и мизансцен. Какой-нибудь краснобай в узком кругу пустит в оборот словцо, а весь народ, жадный до слов, подхватывает его, передает его из уст в уста. И со скоростью электрической искры все большее и большее число людей машинально повторяет и освящает это слово, часто не понимая его и постоянно забывая, что слово само по себе может иногда стать рычагом, который способен поднять массы, воспламенить сердца и произвести переворот в состоянии дел.

Подобные излюбленные обороты, как правило, исчезают вместе с обстоятельствами, вызвавшими их к жизни. Ихсудьбу можно целиком уподобить судьбе пустого звука, который теряется в отдалении, как только исчезла причина, его породившая. Но есть у нас одно выражение, которое живет постоянно, хотя по своей природе оно не принадлежит к числу только что упоминавшихся, и поэтому объяснить его бытование у нас весьма затруднительно. Обороты и фразы, о которых мы говорили вначале, в годы революций служат для того, чтобы польстить победившим партиям и унизить побежденных, – цель, которую нетрудно понять, зная благородную натуру человека. Но фраза, составляющая предмет этой статьи, навеки упрочилась у нас, будучи позорным клеймом как для тех, кто ее слышит, так и для тех, кто ее произносит. Ее повторяют в равной мере и побежденные и победители; те, кто может и кто не желает вырвать ее с корнем; испанцы и чужеземцы.

У нас в Испании… – таково это выражение, которое мы все наперебой повторяем. Оно служит ключом при любом объяснении, каково бы ни было то, что неприятно поражает нас. «Чего же вы хотите? – говорим мы. – У нас в Испании…» Любое неприятное происшествие, которое с нами случается, мы считаем возможным объяснить словечками: «ведь здесь – Испания…», словами, которые мы произносим тщеславно и повторяем без всякого зазрения совести.

Является ли эта фраза свидетельством того, что вся нация признает свою отсталость? Не думаю, чтобы именно в этом скрывалась причина рождения подобного оборота: ведь только тот может заметить отсутствие какой-либо вещи, кому знакома сама вещь. Следовательно, жители страны не были бы отсталыми, если бы все они, как один, сознавали свою отсталость. Быть может, леность воображения или недостаток разумения мешают нам исследовать истинную причину того, что с нами происходит? Быть может, именно это заставляет нас всегда держать наготове шаблонную фразу, которая помогает отвести собственные возражения, создавая при этом иллюзию, что мы-то не являемся соучастниками зла, ответственность за которое перекладывается на страну в целом? Эта версия скорее остроумна, чем точна.

Думаю, что мне удалось обнаружить истинную причину популярности этого унизительного для нас выражения. Когда какая-нибудь страна ощущает приближение переломного момента в своей истории, когда из-за туч появляются, ослепляя наши глаза своим блеском, сияющие лучи солнца, народ в этот момент еще не ведает блага, но уже познал зло, от которого следует избавиться, чтобы изведать что-нибудь иное, – все равно что, лишь бы оно не было похоже на прошлое. С народом происходит то же, что с девушкой, расстающейся с отрочеством: она еще не ведает любви и ее наслаждений; но ее сердце или, вернее, природа начинает открывать ей чувства, которым вскоре предстоит безраздельно ею завладеть, а источник и средства удовлетворения которых она носит в самой себе, хотя еще и не познала их; смутное беспокойство ее души, которая ищет и жаждет, сама не зная чего, приводит ее в смятение и пробуждает чувство неудовлетворенности нынешним состоянием и своим прошлым; и вот мы видим, как она начинает презирать и безжалостно разбивать те самые игрушки, которыми она еще так недавно в своем неведении восхищалась.

Быть может, именно таково наше состояние, и в этом, как мы полагаем, заключен источник фатовства нашей молодежи: полузнайство царит среди нас; нам еще неведомо благо, но мы уже знаем, что оно существует и что в нашей власти его обрести, хотя и понятия не имеем, каким образом. И вот мы нарочито и жеманно отворачиваемся от того, что имеем, чтобы дать понять тем, кто нас слушает, что нам знакомо и лучшее. Мы мелочно лжем друг другу, хотя все находимся в одинаковом положении.

Это полузнайство мешает нам насладиться тем хорошим, что у нас имеется, и более того – жажда обладать всем сразу ослепляет нас и мешает заметить наше неуклонное, хотя и малозаметное движение вперед. Мы находимся в положении тех, кто, ощущая голод, отказывается от вкусного завтрака в предвкушении великолепного, но весьма сомнительного обеда, который то ли будет, то ли нет. Попробуем мудро заменить надежды на завтрашний день воспоминаниями о вчерашнем дне и посмотрим, имеем ли мы основания говорить по всякому поводу: ведь здесь – Испания!..

Только эти предварительные размышления позволяют понять характер дона Перикито, тщеславного юноши, образование которого свелось к первоначальным сведениям о латыни – ее стремились ему преподать, а он не пожелал ее усвоить. В своих странствиях он никогда не забирался дальше Карабанчеля.[168] Читает он только в глазах своих возлюбленных, а это, конечно, не самые глубокомысленные книги. Ему неведома иная слава, кроме собственной, иные люди, кроме его друзей, скроенных на тот же лад, иной свет, кроме светского общества в Прадо,[169] иные страны, кроме той, в которой он живет. Не так давно мне случилось нанести визит этому типичному представителю большей части нашей молодежи, исполненной презрения к своей родной стране.

Я нашел его в комнате, плохо обставленной и еще хуже прибранной, как это обычно бывает у холостяков; в обстановке и разбросанной повсюду одежде царил такой ужасающий беспорядок, что, увидев меня, он не мог не устыдиться.

– Эта комната похожа на клетку в зверинце, – сказал он. – Чего вы хотите? У нас в Испании…

И он остался весьма доволен подобным оправданием собственной неряшливости. Он настаивал на том, чтобы я позавтракал с ним, и мне не удалось устоять перед его назойливостью. Скверный завтрак, плохо сервированный стол с неизбежностью должны были вызвать новый приступ извинений, и дон Перикито не замедлил объявить:

– Друг мой, у нас в Испании невозможно никого угостить даже завтраком; приходится довольствоваться заурядными блюдами и шоколадом.

«Боже мой, – подумал я, – да разве у нас в стране нет отличных поваров, изысканной сервировки и подходящих слуг, чтобы насладиться превосходным бифштексом и всем прочим, что требуется для легкого завтрака; и разве в Париже тем, кто платит восемь или десять реалов за меблированные комнаты или за жалкий номер в гостинице, подобно моему другу Перикито, подают на завтрак индейку с трюфелями и шампанское!»

Мой друг Перикито – человек надоедливый (такие встречаются в любой стране); он настаивал, чтобы я провел с ним весь день. Я немедленно принял это предложение, ибо уже принялся, подобно анатому, рассекающему труп, изучать этот своеобразный человеческий механизм. Несмотря на явную непригодность к какому-либо делу, дон Перикито ищет должности. Поэтому мы побывали с ним в нескольких министерствах. Одно из двух мест, на которые он рассчитывал, перехватил другой претендент, оказавшийся более настойчивым.

– Так всегда бывает у нас в Испании! – воскликнул он, поведав мне о своей неудаче.

– Конечно, – ответил я, посмеиваясь над его несправедливым суждением. – Ведь во Франции или в Англии никто не прибегает к интригам, и не приходится сомневаться, что там все сплошь святые и люди там на людей не похожи.

На вторую должность, которой добивался дон Перикито, назначили более сведущего человека.

– Ну, конечно, это же в Испании! – повторил он.

«О да; в других странах безусловно предпочитают назначать тупиц», – подумал я.

Затем он повел меня в книжную лавку, предварительно признавшись, что, увлеченный дурным примером, опубликовал брошюру. На вопрос – сколько экземпляров его на редкость занимательной брошюры распродано, владелец магазина ответил:

– Ни одного!

– Вы видите, Фигаро? – сказал он. – Вы видите? У нас в Испании невозможно писать. А в Париже разошлись бы уже десять изданий.

– Ну, конечно, – ответил я, – потому что в Париже люди, вам подобные, легко распродают свои сочинения.

В Париже безусловно не бывает плохих книг, которых никто не читает, и глупых авторов, которые щелкают зубами от голода.

– Поймите же: у нас в Испании ничего не читают, – продолжал он.

«А вы, дон Перикито, жалующийся на это, – что вы-то читаете? – мог бы я его спросить. – Все мы жалуемся на то, что никто ничего не читает, но никто из нас сам ничего не читает».

– Читаете вы газеты? – спросил я дона Перикито.

– Нет, сеньор. У нас в Испании не умеют издавать газеты. Почитайте хотя бы «Ежедневник дебатов», этот здешний «Таймс»![170]

Следует предупредить, что дон Перикито не знает ни французского, ни английского языков, а что касается газет, то теперь они все же издаются, хорошо ли, плохо ли, а ведь длительное время их у нас вовсе не было.

Мы проходили мимо строящегося здания, одного из тех, что всё более украшают наши города, и он воскликнул:

– Что за грязь! Здесь, в Испании, нет полиции!

В Париже дома, разрушающиеся и вновь отстраиваемые, конечно не загрязняют улицы!

Вот он оступился и угодил в лужу.

– В Испании чистота не в почете! – восклицает он.

За границей грязи не бывает.

Заговорили о случившейся недавно краже.

– А, страна разбойников! – завопил он с возмущением.

Ясно же, в Лондоне не грабят. В Лондоне, где злоумышленники под покровом тумана среди бела дня нападают на прохожих!

Какой-то нищий попросил у нас милостыню.

– У нас в Испании – сплошная нищета, – воскликнул Перикито в негодовании.

Конечно, за границей любой бедняк разъезжает в экипаже!

Мы отправились в театр.

– Что за ужас! – восклицал дон Перикито тоном сострадания, хотя лучших спектаклей он никогда не видел. – Здесь нет приличных театров!

Проходили мы мимо кафе.

– Не заходите! Разве имеются у нас в Испании настоящие кафе! – закричал он.

Зашла речь о путешествиях.

– Избави меня бог! В Испании невозможно путешествовать! Что за гостиницы! Что за дороги!

О адский зуд, заставляющий презирать родную страну, которая, стремясь к обладанию преимуществами, имеющимися у так называемых образцовых стран, вот уже несколько лет неуклонно движется по пути прогресса, и притом гораздо быстрее, чем некогда двигались эти страны!

Почему дон Перикито и ему подобные, отвергающие все сейчас, в 1833 году, не обернутся назад или не спросят своих отцов о временах не столь отдаленных, когда в столице был только один киоск с прохладительными напитками на улице Каноса, а утолить жажду можно было только молоком на льду; когда в Испании не существовало иных дорог, кроме как на тот свет; когда не было иных гостиниц, кроме злополучных постоялых дворов для выбившихся из сил путников да гостиниц, которые описаны Моратином в пьесе «Когда девушки говорят «да»,[171] с ломаными стульями и изображением блудного сына на стене; когда на дорогах можно было встретить лишь фургоны да каталонские колымаги; когда орава так называемых «колбасников» и «поляков»[172] гнилыми апельсинами приветствовала драматические таланты, а публика приносила с собой мехи с вином и закуску, чтобы за глотком вина провести время на представлениях буффонных комедий или драм Комельи; когда известностью пользовалась лишь опера о Мальборо (или Мальбруке, как говорят в народе),[173] исполнявшаяся под гитару; когда из всех газет читали лишь «Ежедневный вестник»;[174] когда, наконец…

Но завершим нашу статью, и так слишком длинную. Люди, подобные дону Перикито, конечно не станут вспоминать прошлое, потому что это заставило бы их ограничить свое злословие и назвать чудом те почти внезапные перемены в нашей стране, которые произошли за столь краткий срок.

В заключение разъясним, однако, совершенно четко нашу позицию, хотя людям типа дона Перикито, нас окружающим, это не понравится и не польстит.

Когда мы слушаем иностранца, которому посчастливилось родиться в стране, где преимущества просвещения дали себя знать намного раньше, чем у нас, по причинам, исследовать которые не входит в нашу задачу, ничто нас не удивляет в его устах, если не считать недостатка уважения и даже благодарности, которыми каждый честный человек обязан отплатить за гостеприимство, ему оказываемое. Но когда это презрительное выражение, избранное нами сегодня в качестве объекта нашей сатиры, мы слышим из уст испанцев и в особенности тех, которые ничего, кроме своей страны, не видели и тем не менее ее поносят, тогда нашему негодованию нет пределов.

Вычеркнем же из нашего лексикона это унизительное выражение, в котором наша отчизна упоминается лишь для того, чтобы нанести ей оскорбление; обратим свои взоры в прошлое, сравним его с настоящим и убедимся том, что сейчас мы счастливы. Если же нам доведется когда-нибудь заглянуть вперед и сравнить наше положение с тем, что мы наблюдаем за границей, то пусть это послужит лишь для того, чтобы подготовиться к тому грядущему, которое будет лучше нашего настоящего; пусть это поможет нам вступить в соревнование за прогресс с нашими соседями. Только в этом смысле мы намерены в некоторых наших статьях противопоставлять то хорошее, что есть за пределами Испании, тому плохому, что имеется у нас в стране.

Забудем же, повторяю, это отвратительное выражение, которое способствует лишь тому, что возрастает наше неверие в собственные силы и возможности. Будем более милосердны или более справедливы в отношении своей родины и поверим в плодотворность наших усилий и в возможность нашего счастья. Пусть каждый испанец выполнит свой долг искреннего патриота и, вместо того, чтобы искать оправданий своему бездействию с помощью наводящей уныние фразы «у нас в Испании», пусть каждый приложит все усилия, чтобы добиться наибольших успехов. Тогда и иностранцы не смогут относиться к нашей родине с презрением, которому сейчас мы ничего не можем противопоставить, ибо сами подаем в этом иноземцам постыдный пример.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.