ГЛАВА XII ИРАНСКИЙ АЗЕРБАЙДЖАН — «ЯБЛОКО РАЗДОРА» ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ (МАРТ 1946 ГОДА)

ГЛАВА XII

ИРАНСКИЙ АЗЕРБАЙДЖАН — «ЯБЛОКО РАЗДОРА» ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ (МАРТ 1946 ГОДА)

И вот наступил март 1946 г., ознаменовавшийся осложнением ситуации в Южном Азербайджане и во всем мире. Взаимное сотрудничество сменилось взаимными обвинениями, историческое партнерство превратилось в историческое соперничество и противостояние двух общественных устройств, двух идеологий стало реальностью. Началась более чем полувековая эра холодной войны, 45 лет державшая мир в состоянии страха. Роберт Россоу, занимавший в те дни пост консула США в Тебризе, десять лет спустя в журнале «Мидл Ист» («Средний Восток») опубликовал статью «Битва за Азербайджан — 1946», которая начиналась словами: «Можно с уверенностью сказать, что холодная война началась 4 марта 1946 года. В этот день 15 советских бронебригад вошли в азербайджанскую провинцию на северо-западе Ирана и от ирано-турецкой границы стали продвигаться к центру. Еще одна армия, в таком же количестве и качестве, из Болгарии направилась к европейским границам Турции. Движение тяжелой бронетехники сопровождалось дипломатическим давлением на Анкару и Тегеран, а также беспорядками в Греции, Азербайджане, Иранском Курдистане.

Можно выделить две фазы советского наступления. Первая фаза пред- полагала захват Турции, выход на берега Средиземного моря, к Суэцкому каналу, нефтяным запасам Персидского залива и сближение с Индией. В случае срыва этого плана Советы приступали ко второй фазе, избрав мишенью Иран. В любом случае в течение девятимесячной кампании планировалось полностью оккупировать Южный Азербайджан. Битва за Азербайджан сопровождалась захватом высоты Ванкер, Балл Рана, берега Марны, осуществившимися без единого выстрела. Эти события до сих пор остаются наименее понятными и исследованными в истории холодной войны. Несмотря на то, что основные исторические факты и события известны, стратегические и тактические тонкости вопроса все еще не разработаны»[628].

2 марта 1946 года ознаменовалось важным событием в истории международных отношений. Иногда его называют знаменательным днем. Именно 2 марта сотрудничеству трех великих держав был положен конец. В этот день Советский Союз, следуя международным обязательствам, должен был вывести войска из Ирана. Однако ТАСС сообщил, что СССР выведет войска только из Мешхеда, Шахруда и Семнана, а в других районах войска останутся вплоть до полного выяснения ситуации.

Как отмечал Р. Россоу, 2 марта приближалось, а в стане советских войск не было никакого движения, и люди, и лошади в ту ночь спокойно спали. Однако 3 марта советские войска неожиданно стали покидать Тебриз. В первые часы находящийся в Тебризе дипкорпус был в растерянности и не понимал, что происходит. Было лишь ясно, что войска в полной военной выкладке движутся, но не в сторону советской границы. Следящий за развитием событий Россоу направил госсекретарю США тревожную и совершенно секретную телеграмму: «Советская тяжелая техника в количестве 450 грузовиков 3 марта отбыла из Тебриза в направлении Тегерана. Двигавшиеся в этом же направлении 20 танков и 100 грузовиков достигли Бостанабада. Две артиллерийские батареи с полным боекомплектом вышли сегодня из Тебриза в Маранд. Неизвестно, свернут ли они на Хой, Резайе, Маку или Джульфу. Из Махабада передают, что на днях курды начнут военные действия на турецком направлении. Два дня назад разведка донесла о наличии советских кавалерийских частей на границе с Ираком и о 9 танках, двигавшихся к перекрестку дорог у Мараги». В то же время Россоу докладывал Бирнсу о том, что начиная с 3 марта от советских границ к Тебризу движутся войска[629].

О прибытии в Тебриз новых советских войск тегеранские власти узнали поздно. Они планировали занять иранскими войсками казармы, которые должна была покинуть 2 марта Советская армия, создавали шпионские центры для наблюдения за крупными азербайджанскими городами. На почте Зенджана было перехвачено письмо «полковника № 639», адресованное в Тегеран. В конверте был чистый лист бумаги. Специальная обработка выявила тайнопись следующего содержания: «Благополучно прибыл в Зенджан, никто меня не узнал. Я очень умело маскировался. Положение в Зенджане невыносимое, населению угрожает голодная смерть. Разбойники-демократы мучают население, издеваются над ним. Они подвергли обыску дома некоторых ханов и все, что там было ценное, разграбили. От купцов и лиц других профессий требуют больших налогов. Позавчера из Миане в Зенджан прибыл большой отряд вооруженных демократов. Однако все они не стоят одного тегеранского солдата. Внутреннее положение Демократической партии очень непрочно. Достаточно иметь небольшой отряд вооруженных людей, чтобы уничтожить всю эту партию. Ждем ваших указаний. Полковник 639»[630]. Автор письма установлен не был.

3 марта из Тегерана транспортный отдел министерства почт и телеграфа Ирана направил телеграфом на зенджанскую почту запрос с просьбой сообщить о возможности посадки самолетов в Зенджане. В тот же день военное министерство из Тегерана пыталось по телеграфу связаться с военным министерством Азербайджана или же непосредственно с телеграфистом, работавшим у Пишевари, но получило отказ. Тогда запросили у телеграфиста почты, уходят ли русские войска из Тебриза, были ли в городе демонстрации. Телеграфист ответил, что без разрешения демократического правительства он им ничего ответить не может. Сообщение о том, что советские войска остаются на севере Ирана, успокоило население Южного Азербайджана.

Пока премьер-министр Ирана находился в Москве, в Южный Азербайджан поступила дополнительная советская техника, и это побудило демократов сделать еще более радикальные шаги. 4 марта в Тебриз по железной дороге доставили еще 46 танков «Т-34». Дипломатические, военные, разведывательные органы США и Великобритании активно собирали сведения о новой технике, фотографировали танки и самолеты еще на платформах и посылали информацию в Вашингтон, Лондон и Тегеран. Начиная с 26 февраля денежные ассигнования в адрес американского консульства увеличились в пять раз. Например, в марте Россоу получил 240 тысяч риалов, тогда как обычно получал 50 тысяч. Комиссар госбезопасности С. Емельянов считал, что резкое увеличение ассигнований связано с увеличением объема разведывательной работы. Разведданные, добытые советскими спецслужбами, в свою очередь, доставлялись Сталину и Молотову[631].

В первые дни марта в Тебризе распространился слух, что иранское правительство намеревается напасть на Азербайджан со стороны Тикантепе и Зенджана, для чего собраны большие силы в Солтанабаде, Хамадане и Биджаре. И даже указывалась численность войск в Саггызе — 30 тысяч человек.

4 марта в Махаббаде «Курдская республика» по указанию Советского Союза объявила об автономии курдов, живущих в южной части Турции. Грузинская Советская Республика официально заявила о своих претензиях на северо-восточные территории Турции, включая Трабзонский залив и черноморское побережье. При наличии мощных советских армейских группировок на двух флангах Турции дипломатическое давление на Анкару приобрело жесткий характер. В первые дни марта требования о предоставлении привилегий в проливах Босфор и Дарданеллы, передаче Карса и Ардагана Советскому Союзу звучали уже в форме угроз и шантажа.

4 марта президент США Г. Трумэн принял госсекретаря Дж. Бирнса с целью обсудить политику СССР в отношении Ирана и Турции, а также в азербайджанском вопросе. Он уполномочил Бирнса написать Сталину письмо, чтобы прояснить ситуацию. Бирнс послал ноту, которая через день была вручена в Москве. Советская сторона официально не ответила на эту ноту, но назвала Трумэна главным организатором начавшегося давления на Советский Союз. В связи с этим Трумэн заметил, что, оказывается, когда русские не хотят видеть друзей сильными, они возобновляют старые, потерявшие значение игры[632].

5 марта экс-премьер Великобритании Черчилль произнес в Вестминстерском колледже города Фултон (штат Миссури) речь, которая прояснила многие вопросы. Черчилль предложил всеми силами беречь монополию Запада на ядерное оружие. Он говорил: «Известие о создании атомного оружия, сосредоточение в руках Америки технологии и сырья не тревожат сон ни одного человека нигде в мире. Я так думаю, что если бы ситуация изменилась и это страшное известие пришло бы из какой-либо коммунистической или новой фашистской страны, мы бы не могли спать спокойно». Он предлагал противопоставить коммунистической экспансии союз англосаксов, т. е. в первую очередь США и Великобритании. Он заявил: «На земли, еще недавно светившиеся радостью победы союзников, набежала тень. Никто не знает, что собираются делать Советская Россия и ее международная коммунистическая организация в ближайшем будущем и до каких границ могут дойти их захватнические устремления, если вообще имеются такие границы». Анализируя сложившуюся в мире ситуацию, Черчилль пришел к такому выводу: «Начиная от Штеттина на Балтийском море и до Триеста на Адриатическом море над Европой опущен железный занавес. Все сокровища древних государств Центральной и Восточной Европы хранятся по ту сторону этого занавеса. Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и проживающее в них население попали в сферу влияния Советов, и в той или иной степени подчиняются Советам и находятся под усиливающимся контролем Москвы. Турция и Иран под давлением московского правительства и тяжестью претензий к ним, пришли в страшное волнение». В заключение фултонской речи Черчилль так резюмировал свою мысль: «Я не верю, что Советская Россия хочет войны. Она хочет сорвать плоды победы и, безраздельно пользуясь своей силой, широко распространять свои теории… Больше всего на свете русские любят силу и меньше всего уважают военную слабость. Поэтому наша старая теория о равновесии сил уже неудовлетворительна. Мы не можем уповать на бессмысленное преимущество в силе, так как может появиться причина испытать его в деле»[633]. Консул Россоу в статье «Битва за Азербайджан — 1946» справедливо отмечал, что на момент фултонской речи Черчилля Чехословакия еще не сдалась, Берлин еще не был в блокаде, оставалось еще много времени до изменения Китая и суда над шпионами. И даже термин «железный занавес» был употреблен Черчиллем внутри азербайджанского вопроса».

Газета «Правда» отреагировала на фултонскую речь Черчилля редакционной статьей «Черчилль бряцает оружием», и спокойно относящийся к подобным выступлениям И. Сталин ответил на вопросы корреспондента «Правды». Сталин отметил, что эта речь — опасный шаг, и цель его посеять зерна раздора между союзниками и осложнить их сотрудничество. Рассматривая мировое коммунистическое движение как закономерный процесс, Сталин напомнил, что политика Черчилля, организовавшего после Первой мировой войны «поход 14 государств» на Советскую Россию, потерпела полный провал. «Я не знаю, удастся или нет господину Черчиллю и его друзьям организовать после Второй мировой войны новый военный поход на Восточную Европу. Однако, если им это удастся, а это вряд ли, так как миллионы простых людей стоят на страже дела мира, — тогда с точностью можно сказать, что как и 26 лет назад они будут вновь разбиты»[634]. Руководствуясь этой концепцией, Советский Союз не обратил должного внимания на врученную Дж. Кеннаном лично В. Молотову ноту, хотя госсекретарь Дж. Бирнс сообщал, что США не могут относиться безучастно к азербайджанскому кризису[635].

В начале марта 1946 года наблюдалось осложнение международной ситуации не только в политической и дипломатической, но и военной сфере. 6 марта командующий Прибалтийским военным округом Иван Баграмян с группой высокопоставленных советских командиров прибыл в Тебриз. Одновременно командующий Советской южной группой маршал Федор Толбухин был направлен в Болгарию для руководства военными частями, сконцентрированными на европейских границах Турции. Консул Россоу в секретном донесении Бирнсу от 6 марта писал: «Советские военные соединения днем и ночью продолжают прибывать. Генерал армии Баграмян прибыл в Тебриз и принял командование над советскими войсками в Азербайджане. Говорят, что Баграмян является специалистом танковой войны. У предыдущего командующего, генерала Глинского, не было большого опыта. Дорога Тегеран — Тебриз проложена для невоенных видов транспорта. Советские войска двигаются в направлении Тегерана. Относительно крупные части азербайджанской армии двигаются в том же направлении. Посылаются войсковые части из Тебриза и России в направлении Махабад — Курдистан. Наблюдаются захватнические действия курдской армии, действующей в направлении Махабад — Резайе и на турецкой границе. Все указывает на то, что советские соединения готовятся к крупным военным действиям». На следующий день в совершенно секретном донесении в Вашингтон Россоу заявлял, что не может равнодушно смотреть на действия советских войск. «20 средних танков, 20 бронемашин и 40 грузовиков вышли на Тегеран, 12 танков — на Махабад. Сегодня утром по железной дороге прибыли 12 средних танков. Сейчас Тебриз превращен в военной лагерь. Улицы забиты краснозвездными солдатами, советской техникой, кавалерией, пехотой и офицерами, в необходимых местах Советы установили посты. Меня отказываются ставить в известность об этом». Взволнованный консул предупредил госдепартамент, что необходимо принять срочные меры[636].

Позднее Россоу писал, что за этот период из Советского Союза прибыли по крайней мере 500 танков, необходимое оборудование и запчасти, а также 15 бригад. Эти силы были разделены на три штурмовые и одну запасную части[637].

Как только эти сведения достигли Вашингтона, госсекретарь Бирнс отбросил все сомнения и твердо определился в своем отношении к СССР. 7 марта он собрал расширенное совещание с участием своего заместителя Дина Ачесона и других высокопоставленных официальных лиц государственного департамента. На заседании в центре всеобщего внимания была карта Азербайджана, испещренная линиями, которые создавали иллюзию продвижения советских войск к Турции, Ираку, Тегерану и нефтяным запасам Южного Ирана. Объясняя это тревожное положение, Бирнс с трагическим пафосом восклицал: «Теперь мы вынуждены будем отдать им обе нефтяные бочки»[638].

На следующий день под руководством Ачесона обсуждение иранского вопроса в госдепартаменте было продолжено. В ходе прений эксперт-советолог Чарльз Бохлен заявил: «Если учесть, что у Америки нет возможности воздействовать на советские войска в Иране, что у США нет никаких военных сил в этом регионе, нам не остается ничего другого, как только напугать соперника»[639]. Это предложение Ч. Бохлена было принято аналитиками Белого дома. 8 марта Дж. Бирнс направил В. Молотову ноту, которая по сравнению с нотой двухдневной давности была несравнимо жестче. В ней говорилось: «Вашингтонское правительство проинформировано о действиях Советов в Иране и о продвижении советской техники и военного снаряжения из Тебриза в направлении Тегерана и Турции… США хотели бы знать, почему Советы, вместо того чтобы выйти из Ирана, вводят туда дополнительные войска?» Правительство США требовало от советского руководства объяснить причины происходящих в Южном Азербайджане событий[640].

Пока Кавам находился в СССР, госсекретарь Бирнс через посла Мюррея сообщил тегеранскому правительству, что во время встречи с Кеннаном премьер-министр интересовался статусом Совета Безопасности ООН. Госсекретарь сообщал, что Совет Безопасности временно приостановил свою деятельность в Лондоне, но неофициально согласовано, что очередное заседание состоится 21 марта в Нью-Йорке. Однако Бирнс напомнил, что в случае необходимости Совет Безопасности может собраться в любое время. В то же время 8 марта Бирнс через временного поверенного в делах Британии в Вашингтоне Гольмана направил своему коллеге Бевину запрос: «Если мы не получим удовлетворительного ответа на ноту от 6 марта и советское правительство в противовес желанию иранского правительства будет продолжать держать свои войска в Иране, поднимет ли наше правительство незамедлительно этот вопрос в Совете Безопасности? Присоединится ли Соединенное Королевство как третий участник Декларации об уважении территориальной целостности Ирана к США в постановке этого вопроса перед Советом Безопасности?»[641].

Несмотря на жесткую позицию Бирнса и неудачу московских переговоров, Кавам предпочитал в переговорах с СССР быть предельно осторожным. Он сомневался в целесообразности вынесения вопроса на Совет Безопасности до приезда нового советского посла в Тегеран. Эти сомнения подтвердил и советник иранского посольства в Вашингтоне А. Дефтери в беседе с заместителем директора управления Ближнего Востока и Африки госдепа Джорджем Алленом. Доктор Дефтери сообщил, что, по инструкции премьер-министра Кавама, иранское посольство должно внимательно изучить вопрос до вынесения его на Совет Безопасности и учесть, что после прибытия нового посла в Тегеран переговоры будут продолжены. Дж. Аллен допускал, что тегеранские переговоры могут создать новые возможности для иранского правительства.

Острота событий первой декады марта в Южном Азербайджане привела государственный департамент США в состояние сильного замешательства. Тревожные телеграммы, получаемые из американского консульства в Тебризе, еще больше запутывали ситуацию. Президент Трумэн уже дал секретный приказ командующим сухопутными, морскими и воздушными силами привести войска в полную боевую готовность[642]. Этот приказ впервые проявился в заявлении командующего военно-морскими силами США о том, что авианосец «Миссури» получил приказ доставить в Стамбул тело скончавшегося в Вашингтоне посла Турции.

Военная подготовка СССР в Азербайджане, политико- дипломатические заявления США по этому поводу, секретные решения военного характера создали самую острую конфликтную ситуацию со времен Второй мировой войны. М.Дж. Багиров сообщал Сталину и Молотову, что в последние дни у английского консула в Тебризе Уолла происходят почти ежедневные совещания с американским и турецким консулами. Сотрудники дипкорпуса старались лично убедиться в достоверности развединформации. М.Дж. Багиров писал: «Английский консул Уоол мобилизовал всю свою агентуру для сбора сведений о численности и родах советских войск, уходящих из гор. Тебриза, а, главным образом, прибывающих в Тебриз. Не ограничиваясь этим, сам консул и его работники посещают места разгрузки наших воинских эшелонов. 10 марта, когда на станции Тебриз стоял прибывший из Советского Союза эшелон с танками, Уолл и вице-консул Ланг, подъехав к станции, пытались сфотографировать эшелон, но, заметив наших работников, отъехали от станции и продолжали из автомашин фотографировать с расстояния. 11 марта Уоол и Ланг снова появились на станции Тебриз, где стоял эшелон с нашими самолетами». Срочно была дана команда советскому военному руководству в Тебризе и начальнику управления железной дороги подавать к станции и разгружать эшелоны с советской военной техникой только в ночное время.

Дабы следить за поставками советских военных грузов в Южный Азербайджан, Америка участила разведполеты над зоной расположения советских войск. С высоты 300–500 метров американские самолеты собирали информацию. Советские военпреды в Иране немедленно доложили об этом Генштабу в Москве и предложили, чтобы посольство СССР заявило решительный протест в связи с полетами американских самолетов над диспозицией советских войск[643].

В середине марта консул Россоу также посетил станции железной дороги. В 6 км от Тебриза при попытке приблизиться к советскому артиллерийскому складу консул, находившийся в машине с американским флажком, был схвачен и доставлен в военную комендатуру. В письме госсекретарю консул жаловался на грубость и угрозы[644].

Возвращение 10 марта Кавама из Москвы фактически с пустыми руками, поступление в Южный Азербайджан тяжелой военной техники, оружия и снаряжений, проведение экстренных заседаний в государственном департаменте США, направление двух американских нот в Москву и, наконец, усиление азербайджанского Национального правительства способствовали сильнейшему беспокойству в Тегеране. Выступления С.Дж. Пишевари, направленные против центрального правительства, вызывали раздражение и страх. В столице Ирана царила паника[645]. Старания Кавама рассеять беспокойство не приносили результата. 13 марта сторонники Сеида Зияеддина устроили в Тегеране большую демонстрацию. В первом ряду демонстрантов шел Халили — главный редактор газеты «Эгдам», отличавшийся жесткими антисоветскими публикациями. Они несли лозунги с требованием вывода советских войск из Ирана и выступали с речами против СССР. 24-летний профсоюзный активист Шабастафи попытался помешать выступлению Халили, но был застрелен из пистолета.

В первой половине дня 10 марта Мухаммед Реза шах принял посла США Мюррея и заявил ему о возможности пророссийского восстания в Тегеране. В тот же день Кавам, вернувшийся из Баку, прямо с аэродрома отправился к шаху, чтобы доложить о результатах московского вояжа, а в 5 часов вечера принял посла Мюррея в своем доме. Причем он попросил посла держать в секрете даже от шаха эту 2,5-часовую беседу. Мюррей показал Каваму копии американских нот Советскому Союзу и заявил, что если советские войска против желания Ирана не будут выведены и Иран поднимет этот вопрос в Совете Безопасности ООН, правительство Соединенных Штатов поддержит Иран. Кавам спросил: «Если Советский Союз, невзирая на наши протесты, будет продолжать держать войска в Иране, что могут сделать США и Британия?» Мюррей уклонился от прямого ответа. Затем Кавам дал подробный отчет о ходе московских переговоров. Мюррей писал: «Когда я напомнил Каваму о слухах про его московский вояж, он воздел руки к небу и поклялся, что все сказанное им правда. Премьер сказал, что он боялся спровоцировать русских, но намекнул, что на переговорах были затронуты некоторые серьезные вопросы». Когда в конце беседы Мюррей спросил у Кавама о его намерениях, тот ответил, что собирается направить послу в Вашингтоне Гусейну Ала отчет о переговорах в Москве, и попросил Мюррея переслать этот отчет дипломатической почтой. По поводу Совета Безопасности Кавам ничего конкретного не сказал[646].

11 марта Кавам явился в Меджлис. В этот день завершались полномочия Меджлиса 14-го созыва. Некоторые депутаты пытались продлить срок своих полномочий, но Кавам этого не допустил. Премьер выступил с краткой речью, сообщил об окончании депутатских полномочий и распустил Меджлис. Таким образом он получил возможность осуществлять любые мероприятия без вмешательства парламента.

Еженедельный журнал «Ханданиха» в своем 30-м номере в связи с роспуском парламента опубликовал интересный коллаж: на обложке были изображены центральные ворота, запертые на замок, с надписью «закрыто». Перед воротами кричит и размахивает руками женщина, олицетворяющая Иран. По одну сторону от ворот изображен плачущий экс-председатель Меджлиса Табатабаи, по другую — плачущий в три ручья Сеид Зияеддин[647]. Через несколько дней после роспуска Меджлиса Кавам приказал арестовать Сеида Зияеддина, а также удалил от дел одного из ведущих деятелей правительства Хакимульмюлька и начальника генерального штаба генерала Гасана Арфу. На одной из пресс-конференций премьер заявил, что арест Зияеддина продиктован его собственными соображениями, а не является результатом давления из-за рубежа. Он объяснил этот акт дестабилизирующими действиями Сеида Зияеддина, представляющими угрозу внутренней безопасности Ирана.

Через два дня после роспуска Меджлиса Кавам вновь принял Мюррея и обещал, что через пару-тройку дней даст распоряжение Г. Ала вынести жалобу Ирана на обсуждение Совета Безопасности. Он сообщил, что вначале поднимет вопрос в Совете Безопасности, а уже потом сообщит об этом в советское посольство, объяснив свои действия тем, что Советский Союз нарушает свои обязательства. Кавам спросил у Мюррея: «Что бы вы сделали на моем месте, если бы советские войска под предлогом защиты русских граждан захватили Тегеран?» Посол сообщил госсекретарю, что эти же слова говорил ему шах после встречи с советским послом.

14 марта временный поверенный в делах СССР в Тегеране А. Якубов встретился с Кавамом. Во время беседы он дал понять, что у советского правительства есть информация о том, что Иран собирается обратиться в Совет Безопасности с жалобой на СССР. Он предупредил, что это обращение дорого обойдется Ирану и посоветовал от имени советского правительства не делать рискованных шагов. Когда Кавам объяснил необходимость подобных действий юридическими обязательствами, советский представитель указал на необходимость подождать, пока Совет Безопасности сам не потребует отчета по этому вопросу.

После состоявшейся беседы премьер тайно послал своего эмиссара в посольства США и Британии. Он хотел знать, какие шаги ему рекомендуют предпринять и что предпримут правительства США и Великобритании в случае, если советская опасность станет реальностью. От Бирнса и Бевина пришли указания в тегеранское посольство о том, что Каваму следует внушить, будто у него нет других путей, кроме как обратиться в Совет Безопасности[648].

В тот же день, 14 марта, М.Дж. Багиров встретился в Джульфе с лидерами Национального правительства — С.Дж. Пишевари, М.А. Шабустари и С. Джавидом. Здесь Багиров впервые сообщил лидерам демократов, что в связи с создавшейся международной обстановкой советские войска могут покинуть Северный Иран. На встрече были обсуждены вопросы усиления обороноспособности Азербайджана и ускорения формирования частей народной армии. Багирову было примерно известно, с какими предложениями новый посол И. Садчиков направляется в Тегеран. Поэтому встреча 14 марта преследовала цель подготовить руководителей Национального правительства к предстоящим тяжелым испытаниям. Багиров старался, чтобы в случае вывода советских войск национальная армия была готова к боям. Он послал Сталину обширный отчет о состоянии азербайджанской Национальной армии на 15 марта. Очевидно, эти сведения нужны были советскому руководству, чтобы обдумать, на какие уступки Тегерану можно пойти. М.Дж. Багиров писал, что артиллерия укомплектована рядовыми полностью, офицерами на 25 %, сержантами на 19,3 %. Части обеспечены 16 тяжелыми, 46 легкими пушками и тремя боекомплектами. Артиллерия обеспечена тягловой силой на 20 %, до 20 марта получит еще 50 автомашин. Судя по справке маршала артиллерии Яковлева, необходимое оборудование и запчасти, взрыввещества, приборы наблюдения и прицельные приспособления находятся уже в пути и первого апреля будут доставлены в Тебриз. Пехотная бригада укомплектована рядовыми на 97,7 %, офицерами на 23 %, сержантами на 10,7 %. Бригаде переданы 6 иранских танков, 4 миномета, 54 тяжелых пулемета, 190 легких пулеметов, 1457 автоматов, 1203 винтовки, 1603 карабина, 880 пистолетов и 2.180.600 патронов разного калибра. Штат бригады установлен в 7700 человек. Вместе с силами, не входящими в бригаду, численность азербайджанской Народной армии к 1 апреля будет составлять 9827 человек. До 20 апреля из этого числа будут отобраны 200 человек для обучения в Кировабадской пехотной школе, в том числе 25 человек — в Кировабадской школе военной авиации, 45 человек — на артиллерийских курсах Бакинского военного округа. Багиров просил Сталина включить этих южноазербайджанцев в штатное расписание Советской Армии. Для передачи азербайджанской Народной армии в Бакинский военный округ были присланы 24 танка марки «Виккерс II», 132 миномета, 200 одноконных артиллерийских упряжей, 3 комплекта артснарядов[649].

В разгар военной подготовки в Южном Азербайджане и подвоза в Тебриз тяжелой боевой техники 15 марта ТАСС выступил с заявлением, опровергавшим все эти факты. В заявлении отмечалось: «Американская пресса опубликовала заявление Государственного департамента США о том, что советские войсковые соединения двигаются на Тегеран и вдоль западных границ Ирана. ТАСС уполномочен заявить, что все это не соответствует действительности». В связи с тем, что публикаций по иранской политике Советского Союза в зарубежной, особенно американской и английской, прессе становилось все больше, газета «Известия» начиная с 14 марта опубликовала три больших статьи Н. Алексеева под общим заголовком «Иранский вопрос». Первая статья называлась «Захватнические планы иранских реакционеров». В ней шла речь о требованиях, выдвинутых иранской делегацией на Парижской мирной конференции 1919 года в отношении южных территорий бывшей Российской империи. Известно, что Иран желал включить в свой состав территорию Кавказа южнее Дербента, земли Туркестана южнее Амударьи и превратить Каспий в иранское море. «Известия» писали, что Хакими, возглавлявший иранское правительство с января 1945-го до февраля 1946 года и осложнявший ирано-советские отношения, в 1919 году входил в правительство Самсама ос-Салтане и был одним из вдохновителей захвата Советского Кавказа, Баку и Советского Закавказья. Все это требует от Советского Союза бдительности и необходимости внимательно следить за действиями иранских правящих кругов и их внешнеполитическими планами[650].

Вторая статья Алексеева называлась «Иностранные концессии в Иране». По мнению автора, Россия отказалась 26 февраля 1921 года от царских привилегий на месторождения нефти, железную дорогу и др. лишь с тем условием, что иранское правительство не передаст «эти привилегии в собственность, распоряжение и пользование какой-либо третьей стране или ее гражданам». В статье указывалось, что за последние 25 лет Иран неоднократно пытался нарушить это обязательство. В качестве примера приводились случаи с американской «Стандарт ойл» на севере Ирана в ноябре 1921 года, с американской корпорацией «Синклер» в 1923 году, предоставление 500.000 кв. км корпорации «Делавер» на востоке и северо- востоке Ирана в 1937 году, а в 1939 году — голландской «Алгемеен Эксплоратсие Мачапай». В статье наибольшее внимание уделялось анализу деятельности Англо-иранской нефтяной компании, добывшей в 1945 году 17 млн. тонн нефти и сохранившей нефтяную монополию при содействии иранских правящих кругов. Н. Алексеев писал: «Иранские государственные деятели заявляют, что концессия Англо-иранской нефтяной компании была предоставлена давно, еще в «доконституционный период» и что в настоящее время Иран отказывает в концессиях иностранным фирмам. Но это утверждение не выдерживает ни малейшей критики. Во-первых, новый концессионный договор с Англо-иранской нефтяной компанией был подписан в 1933 году на основе и доныне существующей иранской Конституции. Во-вторых, правительство и Меджлис Ирана охотно предоставляли нефтяные и рудные концессии иностранным компаниям и в самый последний период, вплоть до 1944 года. На протяжении 1944 года иранское правительство вело переговоры с представителями американских и английских фирм о предоставлении им новых нефтяных и рудных концессий в Иране, причем в принципе иранское правительство соглашалось на предоставление им этих концессий.

Таким образом, иранские правящие круги не пожелали считаться с интересами Советского Союза в данном вопросе и поставили Советский Союз в положение дискриминируемой стороны»[651].

Третья статья называлась «Вторая мировая война и политика иранских реакционеров» и была написана в еще более непримиримом тоне. Здесь приводились многочисленные факты сотрудничества иранских правительственных кругов с Германией в годы Второй мировой войны. Здесь переплетались быль и небыль о деятельности германских фирм, фашистских политических кругов, службы безопасности третьего рейха в Иране. По поводу азербайджанского вопроса газета «Известия» писала: «Особого подъема демократическое движение достигло в Иранском Азербайджане, население которого в течение длительного периода подвергалось не только политическому, но и национальному угнетению, жестоким репрессиям и гонениям. Поэтому в Азербайджане движение за реформы вылилось в борьбу за национальную автономию в рамках иранского государства и уже привело к осуществлению ряда национально-демократических преобразований в соответствии с коренными интересами местного азербайджанского населения.

Совершенно очевидно, что продолжение политики реакционных кругов в Иране может привести лишь к дальнейшему обострению положения в стране»[652].

Тем временем Верховный Совет СССР 16 марта опубликовал основные направления пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства на 1946–1950 годы. Статьи расходов на тяжелую и военную промышленность, на развитие вооруженных сил, предусмотренные на ближайшие пять лет и принятые в качестве государственного закона, указывали на начало нового этапа мировой гонки вооружений. Председатель Государственной плановой комиссии СССР Н.А. Вознесенский, докладывая о четвертой пятилетке, сказал: «Без быстрого восстановления тяжелой индустрии нельзя закрепить технико-экономическую независимость страны. Опоздать в этом деле — значит потерять те материальные предпосылки, которые обеспечили нам в период Отечественной войны военную, экономическую и политическую победу… Нашей задачей является дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил Советского Союза новейшей военной техникой… Не нужно забывать, что монополистический капитализм способен рождать новых агрессоров… Необходимо укреплять вооруженные силы Советского Союза, неустанно заботиться об оснащении их современной новейшей техникой и о дальнейшем укреплении военно- экономической мощи советского государства».

Эти слова, сказанные в верховном законодательном органе СССР, привели к новому витку напряженности и противостояния. В принятом 18 марта Верховным Советом СССР законе о четвертом пятилетнем плане говорилось: «Обеспечить дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил новейшей боевой техникой»[653].

В тот же день, 18 марта, новый посол Советского Союза в Иране Садчиков прибыл из Баку в Тегеран. Подготовленные новые предложения, содержавшие уступки в вопросах вывода советских войск, нефтяных концессий, а также связанных с Азербайджаном, были обсуждены в Баку с Багировым. Политические круги США и Великобритании старались, чтобы до начала переговоров между Садчиковым и Кавамом иранский вопрос был вынесен на Совет Безопасности. Несмотря на нерешительность Кавама, Дж. Бирнс и Э. Бевин добились этого. 18 марта генеральный секретарь ООН Трюгве Ли принял посла Гусейна Ала, который в соответствии с полученными инструкциями вручил генсеку ООН обращение Ирана и просьбу вынести на обсуждение в Совете Безопасности вопрос о возникших ирано-советских противоречиях. Ссылаясь на § 1 статьи 35 Устава ООН, Иран просил внести свой вопрос в повестку дня заседания Совета Безопасности, а также распространить текст своего обращения среди членов Совета Безопасности[654].

По обращению Г. Ала Совет Безопасности назначил слушания на 25 марта. Генсек ООН распространил текст жалобы среди членов Совета. Первыми отреагировали на это обращение представители СССР, США и Великобритании. Назначенный представителем СССР при ООН советский посол в Вашингтоне Андрей Громыко написал 19 марта Трюгве Ли: «Я прошу от имени правительства СССР предпринять шаги к тому, чтобы перенести заседание Совета Безопасности с 25 марта на 10 апреля. Для советского правительства весьма неожиданна эта жалоба Ирана в то время как идут переговоры между Ираном и СССР. Учитывая неготовность Советского Союза к обсуждению этого вопроса в Совете Безопасности, советское правительство предлагает провести заседание Совета Безопасности 10 апреля». Однако представитель США Э. Стеттиниус с подачи Дж. Бирнса в своем письме Т. Ли счел нецелесообразным переносить дату заседания. Он писал: «Получил ваше письмо от 19 марта по поводу обращения Ирана. По инструкции моего правительства, обращение Ирана должно быть учтено. В соответствии с резолюцией Совета Безопасности от 30 января следует потребовать рапорт о проведенных между сторонами переговорах»[655]. В свою очередь, британское министерство иностранных дел дало указание своему вашингтонскому послу в случае, если Россия не согласится на проведение заседания Совета Безопасности 25 марта, следует провести заседание без ее представителя. Англия считала, что целью Советского Союза было, затягивая обсуждение вопроса, обеспечить свои интересы в Иране. Госсекретарь Дж. Бирнс был согласен с англичанами. Президент Трумэн на пресс-конференции 21 марта подтвердил эту позицию США. Он еще раз заявил о твердом намерении США рассмотреть иранский вопрос на Совете Безопасности ООН[656]. Таким образом, под давлением США и Великобритании жалоба Ирана на Советский Союз была включена в повестку дня Совета Безопасности ООН.

20 марта премьер-министр Ирана Ахмед Кавам принял нового посла СССР в Тегеране Ивана Садчикова. Встреча проходила тайно, но директор Национального банка Ирана Эбтихадж информировал посла Мюррея о ходе переговоров. В частности, Садчиков сообщил Каваму, что еще в Баку узнал об обращении Ирана в Совет Безопасности и очень сожалеет об этом. Посол был уверен, что его приезд в Тегеран будет воспринят именно как продолжение московских переговоров. В свою очередь, Кавам заявил, что задержка советских войск в Иране после 2 марта связывает ему руки и не дает возможности продолжать переговоры. Садчиков отметил, что во время московских переговоров Иран не сделал в сторону СССР ни одного жеста доброй воли, особенно в вопросе нефти, чем очень обидел Сталина. Кавам обосновал свои действия тем, что ничего не мог сделать в период запрета Меджлиса на все виды концессий, и заметил, что если Советский Союз заставит его преступить закон, то ему останется только подать в отставку, и вряд ли следующий премьер-министр будет к Москве более благосклонен, чем он. Этот ответ премьера заставил Садчикова задуматься. Кавам сообщил советскому послу, что видит перед собой два пути: или подать в отставку, или обратиться в Совет Безопасности. При этом он, как всегда, заверил, что остается сторонником улучшения советско-иранских отношений[657].

22 марта Кавам встретился с послом США. Вновь последовала просьба о полной секретности темы их беседы. Мюррей сообщил о просьбе А. Громыко отложить заседание Совета Безопасности и об официальном заявлении президента Трумэна о невозможности переноса даты заседания. Хотя посол и старался разговорить Кавама, но премьер был все еще под впечатлением бурных переговоров с Садчиковым. Кавам спросил: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы ответили на предложение советского посла вывести войска взамен предоставления СССР нефтяной концессии в Северном Иране?» Мюррей сказал, что он может ответить лишь как частное лицо и добавил, что следует очень осторожно относиться к письменным договорам или обмену письмами между Ираном и СССР. Посол высказал мнение, что Советский Союз не выполняет серьезные международные договоры, и только простофиля может поверить, что он будет соблюдать ограниченный двусторонний договор. Поэтому, если Ирану удастся в Совете Безопасности заставить СССР назвать точную дату вывода своих войск, это будет гораздо более сильным аргументом в руках Ирана. В то же время Мюррей советовал во имя интересов Ирана держать двери открытыми для СССР.

В своем отчете госсекретарю Мюррей так резюмировал беседу с Кавамом: «Кавам остерегается, что, если Совет Безопасности, осудив СССР, потребует вывода войск, русские озлобятся и различными способами будут нагнетать напряженность в Иране, создавая все новые поводы для беспокойства и опасения, а ООН не сможет оказать Ирану адекватную помощь. Опытный политик Кавам считает, что давно уже пора договориться с СССР о нефти в Северном Иране. Он верит, что в будущем любой Меджлис санкционирует решение о предоставлении СССР концессии и что эта концессия неизбежна. Он очень осторожно готовит этот план, чтобы выставить его как условие вывода войск». Одновременно посол предупреждал госсекретаря, что если шах не сможет отговорить Кавама, то последнему удастся договориться с Садчиковым об условиях вывода войск не позднее 6 недель после установленного срока[658].

В то время как Кавам испытывал сильнейшее беспокойство в связи с советской угрозой Тегерану, в Вашингтоне посол Г. Ала выступил 21 марта с протестом по поводу обращения А.Громыко. Посол сообщал, что недопустимо более откладывать вывод советских войск из Ирана, т. к. это еще более усугубляет кризисную ситуацию в стране, а в дальнейшем может нанести вред национальным интересам Ирана. Заявление президента Трумэна от 21 марта еще более окрылило посла Ирана. Наконец, 22 марта А. Громыко заявил журналистам, что позиции СССР в этом вопросе незыблемы; по его словам, заседание Совета Безопасности ООН должно быть отложено именно в интересах Ирана, ибо поспешность в этом вопросе может осложнить ситуацию. В Москве, несмотря на заявление для печати советского представителя, предпочли не сообщать в газетах об обращении Ирана в Совет Безопасности ООН и всех последовавших за этим событиях. 22 марта Дж. Кеннан писал из Москвы в Вашингтон: «Хочу привлечь внимание департамента к тому, что прошло уже несколько дней с момента обращения Ирана в Совет Безопасности, но это известие ни прямо, ни косвенно не попало в советскую печать. Также не попала в печать просьба о переносе даты заседания. В эти дни ничего не написано о переговорах между двумя странами. В целом советская общественность не в курсе того, что Советский Союз своими действиями создал в Иране кризисную ситуацию»[659].

Проанализировав последние рапорты из Тегерана, госдепартамент обвинил Мюррея в подталкивании Кавама к предоставлению Советам концессии в обмен на вывод войск, а также в том, что он дал совет держать двери открытыми для СССР. От Мюррея потребовали объяснений, он оправдывался тем, что ему трудно вести переговоры, не имея четких инструкций департамента. В принципе, он смог убедить премьер-министра отступиться от планов, кажущихся ему удачными, но не уверен, что в результате сложившейся затем ситуации ООН и США смогут защитить Иран. Мюррей выразил уверенность, что вывод советских войск крайне необходим и только в этом случае можно будет сохранить советско-иранские дружеские связи. По его мнению, вызвавшая много шума победа над Советским Союзом в Совете Безопасности может обернуться неадекватными последствиями: или вывод войск так и не будет осуществлен, или этот дипломатический реванш лишь унизит русских, и тогда они отыграются на Иране.

Кавам отмечает, сообщал Мюррей, что между СССР и Ираном весьма протяженная граница, и если войска покинут Иран вынужденно, Советы будут иметь достаточно возможностей для осуществления диверсий в Северном Иране. Возможно, что именно об этом предостерегал премьер-министр через Абульгасана Эбтихаджа, который сказал во время нашей беседы, что Иран не может вечно просить Совет Безопасности защитить его от могучего соседа. Кавам считает, и, может быть, это верная мысль, что Ирану следует все же уступить нефтяные концессии России. Если это правильная позиция, то она поможет решить этот столь щекотливый вопрос. Если Советы смогут заполучить концессию в Иране, то они, естественно, проникнут в страну, но это, однако, не означает тактическое или потенциальное поражение США в нефтяном вопросе, т. к. шансы Штатов получить нефтяные концессии в этом районе нереальны. И даже если США получат такую возможность, то транспортировка нефти, с экономической точки зрения, будет абсолютно невыгодна. Премьер очень хорошо представляет себе опасность укрепления России в этом районе и старается свести ее к минимуму, а потому готовит соглашение со все возможной тщательностью. План Кавама подготовлен в лучших персидских традициях, то есть предполагается предпринять обходной маневр и добиться своего хитростью. Кавам получил истинно восточное воспитание, и весьма возможно, что аргументы, приводимые американским дипломатом, не действуют на него. Но это не означает, что аргументы и факты, используемые официальным Вашингтоном, также не дадут должного эффекта. По мнению Мюррея, он не мог возражать против единственно удовлетворяющего всех в это сложное время варианта, и, решив эту проблему, ООН и США могли бы заняться другими, более важными вопросами.

После пространных объяснений Мюррей писал: «Можно прийти к выводу: чтобы защитить свои права, Иран должен дать взятку. Как это ни прискорбно, я не считаю этот путь неправильным. Не исключено, что большинство иранцев сочтут данное решение верным и приемлемым. Эбтихадж упорно твердит, что если Каваму удастся осуществить свой план, это даст надежду многим малым народам, живущим в зоне влияния русских. Если план успешно осуществится, то образуется фундамент для улучшения советско-иранских отношений. С другой стороны, мы не можем гарантировать защиту Ирана от всех опасностей. Я даже сказал бы, что это соглашение будет в известной мере победой США и ООН, так как Америка сможет с помощью резолюций ООН умерить аппетиты России. Иранцы понимают, что вывод советских войск может осуществиться только с помощью США, и поэтому благодарны нам»[660].