Повышение коэффициента суммарной рождаемости в начале века – новая альтернатива?

Повышение коэффициента суммарной рождаемости в начале века – новая альтернатива?

Первое десятилетие XXI в. вдохнуло новую жизнь в давние пронаталистские ожидания, пожалуй, впервые подкрепив их «статистической констатацией фактов». Это десятилетие ознаменовалось повышением во многих развитых странах так называемого коэффициента суммарной рождаемости (total fertility rate), что сразу привлекло внимание, ибо на протяжении длительного времени этот показатель повсеместно снижался. Новый феномен получил отражение в научной и околонаучной литературе, в заявлениях политиков, в ряде случаев он трактовался как признак перелома долговременной тенденции и чуть ли не начала новой эры в динамике рождаемости, как появление некоей исторической альтернативы ее снижению. Например, авторы письма в журнал «Nature» [Myrskyl? et al., 2009] пришли к выводу, что уровень рождаемости связан не с банальным ростом благосостояния (что много раз опровергалось), а с величиной индекса развития человеческого потенциала (ИРЧП), так что по достижении достаточно высокого ИРЧП снижение рождаемости сменяется ее повышением. С моей точки зрения, при чтении этого письма уважаемых авторов трудно не вспомнить русскую пословицу: «Тех же щей, да пожиже влей», – но у них есть и немало сторонников.

Мне трудно спорить с авторами, которые применили такой суперсложный (хотя и не всегда надежный) метод исследования, как корреляционный анализ, но при использовании более простых средств указанная ими связь не просматривается (рис. 2). Сделанный ими вывод не позволяет объяснить, например, почему среди стран с наибольшим ростом коэффициента суммарной рождаемости в «нулевые» годы (они сосредоточены в правой части графика на рис. 2) страны с высоким ИРЧП (Норвегия, Нидерланды, Великобритания, Ирландия, Италия, Испания, Швеция) перемежаются со странами, в которых этот показатель довольно низок, весьма далек от определенного М. Мирскила с соавторами порогового уровня 0,86, при котором обратная связь сменяется прямой (Латвия, Сербия и Черногория, Эстония, Словения, Болгария, Россия). Россия с ИРЧП в 2010 г., равным 0,719, соседствует непосредственно со Швецией (0,885), тогда как Германия, имея те же 0,885, находится в числе стран, показавших минимальный рост КСР, а в Японии (ИРЧП = 0,884), Канаде (0,888) или Швейцарии (0,874) он вообще не рос, а сокращался.

Рис. 2. Изменения коэффициента суммарной рождаемости (детей на одну женщину) между 1999 и 2009 гг. (левая шкала) и Индекс развития человеческого потенциала в 2010 г. (правая шкала)

К тому же сам ИРЧП – показатель довольно эклектический, он может быть полезен в некоторых случаях для межстрановых сравнений, но едва ли его можно считать настолько строгой и надежной характеристикой состояния общества той или иной страны, чтобы можно было связывать с ним изменения в ходе рождаемости – процесса, зависящего от очень многих, часто неуловимых социальных параметров. Все это говорится не для того, чтобы охаять письмо в «Nature», оно – закономерная часть научного процесса, вполне оправданная попытка дать объяснение необычному изменению статистических параметров, письмо было переведено на русский язык и опубликовано в еженедельнике Демоскоп Weekly [Myrskyl? et al., 2009а], чтобы дать возможность ознакомиться с ним русскоязычному читателю. Здесь мы хотим лишь сказать, что эта единственная вызывающая немало вопросов публикация не может служить фундаментом для пересмотра всех взглядов на рождаемость, которым посвящены десятки и сотни статей и книг последних десятилетий.

Между тем пресловутое письмо породило целую цепочку публикаций, в которых о нем говорится как о научном открытии, в корне изменившем представления о мотивации рождаемости в развитых странах. Хороший пример – статья «Детотрясение» в российском журнале «Эксперт». «В статье в журнале “Nature”, опубликованной в августе 2009 г., авторы показали, что отрицательная корреляция между уровнем развития (измеряемым как Human Development Index, HMI) и суммарным коэффициентом рождаемости работает до уровня HMI ? 0,9 (что примерно соответствует подушевому валовому продукту около 25 тысяч долларов и средней продолжительности жизни 75 лет). Но после этой точки происходит перелом – корреляция становится положительной. Российские исследователи Андрей Коротаев и Дарья Халтурина рассматривают повышение рождаемости в самых богатых странах как следующую фазу второго демографического перехода, когда дальнейшее повышение уровня образования женщин и их вовлеченность в экономику уже положительно коррелирует с рождаемостью. Коротаев и соавторы считают, что выйти на более высокий уровень рождаемости удавалось благодаря продуманной эффективной государственной политике поддержки рождаемости» [Панкратов, Турчин, 2010].

К хору поклонников письма «во всемирно известном журнале “Nature”» присоединяется и М. Клупт, отмечая, что оно стало «заметным событием в дискуссии о взаимовлиянии социально-экономического и демографического развития. Сопоставляя динамику индекса человеческого развития (ИЧР) и суммарного коэффициента рождаемости (СКР) за последние три с лишним десятилетия, авторы статьи пришли к выводу, что при уровнях ИЧР, превышающих 0,86, отрицательная корреляция СКР и ИЧР превращается в положительную» [Клупт, 2012, с. 66]. «Пример развитых стран, рождаемость в которых достигла уровня простого воспроизводства населения или близка к нему, свидетельствует, что повышение рождаемости до уровня простого воспроизводства вполне возможно и в условиях наступившего столетия» [Там же, с. 72]. «Происходящие изменения, полагает М. Клупт, учитывает более новая теоретико-методологическая позиция [Коротаев и др., 2010]. В соответствии с ней “каноническую” (однофазную) схему второго демографического перехода следует дополнить новой, второй фазой. При этом, если первой фазе соответствует низкий аттрактор рождаемости, то второй – высокий. Во вторую фазу, по мнению исследователей, придерживающихся данной точки зрения, вступили высокоразвитые страны с уровнем рождаемости, близким к простому воспроизводству населения» [Клупт, 2012, с. 67]. Судя по всему, М. Клупт разделяет веру авторов письма в то, что появился шанс «обратить тенденции спада рождаемости вспять» [Там же, с. 66].

Какой, однако, смысл вкладывается в эту формулу «обратить тенденции спада рождаемости вспять»? Ее ведь можно понимать по-разному.

Одно дело, если речь идет о действительном появлении альтернативы современной низкой рождаемости, о переходе к тому, что некоторые авторы называют «среднедетностью» – к массовому распространению трех– четырехдетной семьи. Только ведь об этом пока говорить преждевременно, здесь, пожалуй, следует немного продолжить цитируемый М. Клуптом текст: «наш анализ предполагает, что успехи в развитии дают шанс обратить тенденции спада рождаемости вспять, даже если мы и не можем ожидать подъема рождаемости снова выше уровня замещения поколений» [Myrskyl? et al.].

Это – совсем другое дело. Речь идет о некотором повышении коэффициента суммарной рождаемости в некоторых странах не выходя за рамки того разнообразия показателей низкой рождаемости, которое и сейчас наблюдается во всей совокупности развитых стран. Возможности такого повышения, например, в России, которая не раз демонстрировала спады и подъемы показателя, никто никогда не отрицал. Но дает ли это основание говорить о появлении новых альтернатив? Едва ли.

Проявляя разумную осторожность, М. Клупт замечает: «Подчеркнем, однако, что нет оснований трактовать перспективу, рисуемую авторами статьи в “Nature”, в качестве единственно возможной, это – лишь одна из альтернатив. В развитом мире сегодня четко обозначилась и другая – низкая или очень низкая рождаемость, при которой население страны воспроизводит себя не более чем на 60–70 %. Географически эта альтернатива представлена немецкоязычной Европой, романоязычной Южной Европой, постиндустриальной Азией и постсоциалистическими европейскими странами… К последним, несмотря на повышение СКР с 1,30 в 2006 г. до 1,54 в 2009 г., примыкает и Россия» [Клупт, 2012, с. 68].

Представим себе, однако, что статья М. Клупта написана не в 2012 г., а за 25 лет до этого, в 1986 г. Размах вариации коэффициента суммарной рождаемости в Европе намного больше, чем сейчас (не 0,86, а 1,43 – между Италией и Молдавией). Немецкоязычная Европа и романоязычная Южная Европа погрязли в низкой рождаемости, с трудом удерживают свои позиции – примерно на уровне 1,8 – лишь Франция, Швеция и Великобритания. Зато на востоке Европы вырисовывается величественная альтернатива повышения рождаемости до уровня простого воспроизводства и даже выше: Венгрия (1,84), Чехия (1,94), Болгария (2,02), Белоруссия (2,10), Литва (2,12), Украина (2,13), Эстония (2,17), Россия (2,18), Сербия и Черногория (2,19), Словакия (2,20), Латвия (2,21), Польша (2,22), Македония (2,27), Румыния (2,40), Молдавия (2,78).

Почему эта альтернатива не реализовалась? Может быть потому, что, как полагают авторы статьи «Детотрясение», в демографии всегда «надо ожидать неожиданного», динамика рождаемости – это «циклический процесс», наблюдаются «сильные колебания рождаемости», «складываются самоподдерживающиеся циклы подъема и спада рождаемости» и т. п.? Но если это так, то каковы основания каждый цикл подъема или спада рассматривать на появление альтернативной тенденции?

Впрочем, может быть, дело вовсе не в цикличности рождаемости или в нежелании ее замечать, придавая каждому циклу значение нового эпохального поворота, а в том, что все упомянутые авторы, включая и М. Клупта, используют неадекватные измерители рождаемости, а потому и неверно судят о ее реальных тенденциях?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.