Снижение рождаемости

Снижение рождаемости

Первым принципиальным изменением стало снижение рождаемости, еще в XIX столетии казавшееся странной особенностью Франции, в начале XX в. охватившее все страны западной культуры, а позднее распространившееся на весь мир. Будучи реакцией на всеобщее снижение смертности, снижение рождаемости особенно ясно демонстрирует универсальный характер происходящих перемен.

Традиционная высокая рождаемость была столь же неотъемлемой частью «Божественного порядка», как и высокая смертность, которая, собственно, и задавала главные правила семейной жизни. Производство потомства было одним из важнейших приоритетов «семейного труда», задачей брака, решавшейся только после многих лет совместной жизни, потому что смерть постоянно сводила на нет усилия по рождению и воспитанию детей. Традиционные условия жизни не оставляли места для свободы прокреативного выбора, попытки тем или иным способом намеренно ограничить число рождений всегда были маргинальными формами поведения, морально предосудительными, а часто и сурово каравшимися законом.

Изменение «Божественного порядка» в одном звене – исчезновение высокой смертности – необратимо нарушает сложившееся равновесие и влечет за собой цепочку других изменений, без которых восстановление равновесия невозможно. Сохранение традиционно высокой рождаемости при резко снизившейся смертности не просто не нужно, оно становится опасным, порождая массовую многодетность и стремительный рост населения, что вступает в противоречие с экономическими и прочими возможностями отдельных семей, целых государств, в конечном счете – всего Человечества.

В европейских странах эту опасность прежде всего почувствовала семья. Постепенно нараставшее и резко ускорившееся с конца XVIII в. снижение смертности при сохранении высокой рождаемости превращало многодетность из редкого и исключительного феномена во все более массовое явление, что порождало множество непривычных проблем – дробление наследств, недостаток земельных наделов, невозможность прокормить семью и т. п. – и заставляло семьи искать пути возврата к прежнему равновесию, т. е. к прежней малодетности. Поначалу это осознали семьи, принадлежавшие к верхним слоям европейского общества – аристократии и буржуазии. Историки установили, что уже во второй половине XVII в. число рождений в семьях европейской аристократии заметно сокращается за счет того, что женщины прекращают рожать детей во все более молодом возрасте: средний возраст при рождении последнего ребенка опускается до 31,2 года, а во второй половине XVIII в. – до 25,1 года[139]. А в семьях женевской буржуазии сдвиг произошел позднее, однако уже в первой половине XVIII в. средний возраст при рождении последнего ребенка и у них опустился до 31,5 года, а число рождений снизилось с 5,9 в конце XVII в. до 3,5 (первая половина XVIII в.)[140]. Но постепенно озабоченность непосильной многодетностью распространилась на крестьянское и городское население. Не случайно основателем неомальтузианского движения, имевшего целью снижение рождаемости в браке, стал Фрэнсис Плейс, английский рабочий активист, отец 15 детей.

К концу XIX в. опасения в отношении многодетности докатились и до России. Вот размышления на эту тему Долли Облонской – персонажа «Анны Карениной» Л. Толстого. «И все это зачем? Что ж будет из всего этого? То, что я, не имея ни минуты покоя, то беременная, то кормящая, вечно сердитая, ворчливая, сама измученная и других мучающая, противная мужу, проживу свою жизнь и вырастут несчастные, дурно воспитанные и нищие дети… Так что и вывести-то детей я не могу сама, а разве с помощью других, с унижением. Ну, да если предположим самое счастливое: дети не будут больше умирать, и я кое-как воспитаю их. В самом лучшем случае они только не будут негодяи. Вот все, чего я могу желать. Из-за всего этого сколько мучений, трудов… Загублена вся жизнь!» При этом Долли еще не приемлет никаких методов ограничения числа рождений, и у нее на лице появляется «выражение гадливости», когда Анна Каренина передает ей слова врача о том, как это можно сделать. «Открытие это, вдруг объяснившее для нее все те непонятные для нее прежде семьи, в которых было только по одному и по два ребенка, вызвало в ней столько мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и только широко раскрытыми глазами удивленно смотрела на Анну. Это было то самое, о чем она мечтала еще нынче дор?гой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась».

Вопросы, которые ставила перед собой Долли Облонская, давно задавали себе в более или менее явном виде миллионы европейских семей, вынужденных искать ответы на новую ситуацию, вызванную снижением смертности и выживанием в каждой семье все большего числа детей. И все эти ответы сводились, в конечном счете, к одному: к намеренному ограничению числа детей, известному и прежде, но только как маргинальная, культурно неприемлемая или количественно ограниченная (монашеский целибат) практика.

Теперь же проблема ограничения деторождения становится перед всеми, и какими бы способами ни достигалась эта цель – откладыванием браков или пожизненным безбрачием, детоубийством, искусственным абортом, применением противозачаточных средств, – все эти способы вступают в противоречие с традиционными установками на высокую рождаемость. В новых условиях все попытки сохранить прежние традиционные культурные нормы прокреативного поведения оказываются несостоятельными, и эти нормы быстро отмирают.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.