Чай по-русски
Чай по-русски
Человек
Чай по-русски
ЗИГЗАГ СУДЬБЫ
…А кто-то говорит, что у нас нет предпринимательской жилки
Марина ВОРОНИНА, ГОРОДЕЦ, Нижегородская обл.
В перестройку Валерий Иванович потерял всё. Председательскую должность, деньги, уважение, имя – всё. Это произошло окончательно в ноябре 1993 года. Я помню, как он, сын знаменитого председателя Емельянова, получивший «в наследство» отцовский колхоз, сидел в зале некогда шикарного Дома культуры эпохи сталинского ампира – одинокий, глаза в пол, в руках подрагивают бумажки-документы.
В тот год Дом культуры не затопили – кому? зачем? – и все ютились по креслам в пальто и куртках. Огромный зал был едва освещён. Зато сцена в зацветших пыльных драпировках сияла огнём всех оставшихся софитов. Посредине стояла кумачовая трибуна.
Шёл аукцион по продаже имущества и земли колхоза имени Емельянова. В рамках реализации программы «ЗЕРНО» – приватизации земли и реорганизации сельскохозяйственных предприятий Нижегородской области.
Невероятно диковинное мероприятие для деревни. С непредсказуемыми последствиями. Но никакого наплыва жителей, любопытствующей публики, ни одного чиновника, ни одной телевизионной камеры. В зале только колхозные специалисты и он, Валерий Иванович, – пока ещё председатель. Из журналистов присутствовал один-единственный корреспондент районной газеты в моём лице. Пригласила меня агроном колхоза Люба Бубнова. В выходной день имею право ехать куда пожелаю, вот я и явилась посмотреть: как тихой сапой станут делить одно из самых крупных и мощных хозяйств Нижегородчины.
…Через четыре месяца в наш район, в деревню Ковригино, на показательный аукцион уже соседнего колхоза съедутся такие люди, что земля прогнётся под их тяжестью. Достаточно сказать, что возглавит чиновно-журналистско-политическую когорту российского масштаба премьер Виктор Черномырдин об руку с красавцем губернатором Борисом Немцовым, чтобы представить, что там творилось.
В Тимирязеве же было безлюдно и тихо. По улицам шустрил колючий ветер, в проснувшихся избах пекли воскресные блины. А в Доме культуры ловко размахивал полированным молоточком холёный аукционист в смокинге и галстуке-бабочке. Странно, что даже на него никто не пришёл взглянуть.
Или – не велели?..
Делёж протекал мирно до зевоты. Было понятно, что колхоз, предварительно искромсанный на многие-многие паи и доли, претенденты уже распределили между собой, а сейчас просто закрепляли это дело процедурой аукциона. Но ещё оставались спорные лоты. Может, поэтому тряслись руки недавнего председателя? А может, его терзали боль и стыд? Во всяком случае, наблюдая крах ещё вчера эталонного для всей страны хозяйства, хотелось думать так. Ведь если внезапный, без видимых причин, распад гиганта потряс даже равнодушных к сельскому хозяйству горожан, мог ли он не задеть души того, кому в своё время достался по наследству?
– Береги и приумножай! – завещал отец, сделавший с этой бедной землёй немыслимое, вырастивший немало талантливых хозяйственников, но только в одном человеке видевший своё продолжение – в сыне.
Знаменитый Иван Абрамович Емельянов – легендарная личность. Сколько книг о нём написано, а какие делегации наезжали в Тимирязево перенимать опыт! И вот нате вам – рушилась, хуже – растаскивалась по кускам осуществлённая мечта, дело всей жизни замечательного человека.
Если покойники действительно смотрят на нас с небес, то непонятно, кому в тот момент было хуже – Ивану Абрамовичу или его наследнику?..
Продуманно или случайно, но колхозных кусков сын получил меньше всех. Он уходил из холодного зала один, и даже агроном Люба Бубнова не решилась с ним заговорить. Специалисты, теперь сами ставшие директорами собственных предприятий, оживлённо обсуждали событие и делали вид, что не замечают уход экс-председателя.
Было ему тогда 50 лет. Оказаться в этом возрасте у разбитого корыта – хорошего мало. Оставался выбор: или вечно глотать оскомину совершённых ошибок, или, презрев двадцать лет жизни, начинать заново. На фоне молчаливого осуждения и ухмылок сделать то и другое было немыслимо трудно.
Пришлось Емельянову-сыну наблюдать, как бурлит всё вокруг, как бывшие подчинённые творят смелые эксперименты, пробуют новые методы работы с землёй. Везде происходили дела, а у него – делишки. Пахал доставшиеся гектары, сеял что-то по мелочи. Ни в чём не участвовал. Публичности сторонился. Депутатство, партстроительство, ранговые мероприятия, встречи руководителей пропускал мимо, предпочитая общаться с властью неофициально, втихую.
И вдруг – отметился громкими проектами. В магазинах появился емельяновский хлеб – пышные пшеничные караваи, необычайно вкусные, испечённые по старинным русским рецептам. Но исчез хлеб так же быстро, как появился, уступив место бутылочкам с какой-то питательной жидкостью. Доходили разговоры о неудавшемся производстве инсулина, о лопнувшей ферме по разведению рыб лососёвых пород.
Российская глубинка понимает инициативы. И не препятствует, если они опираются на привычные основы и хоть как-то связаны с традициями. Когда Любовь Бубнова превратила свои паи в зону экологически чистого земледелия – ни грамма минеральных удобрений и пестицидов! – её одобряли, удивляясь желанию рисковать. Новшество Любы было понятным, оно возвращало память о прежнем сельском хозяйстве: с лошадьми, коровьими пастбищами, унавоженной землёй и водой из речки, не требующей кипячения.
Но то, чем занимался Емельянов-сын, казалось придурью, пустым прожектёрством и потому отвергалось с насмешкой. В одиночку не одолеешь и кочку. Проекты умирали, не находя поддержки ни вверху, ни внизу местного сообщества.
Потом к нему «пришёл» чай…
Волгари – записные водохлёбы. В Городце, какое бы пиршество ни затевалось – хмельное, весёлое, долгое, – оно непременно завершается чаепитием. Это закон и привычка. Распространяется на ресторанные застолья тоже. А ведь чай – растение экзотическое. Кроме как расфасованным в пачки и пакетики, мы его знать не знаем. Когда же успели так привыкнуть к чаю, что он стал мерилом положений (выпей чайку – позабудешь тоску, с чая лиха не бывает, чай пить – не дрова рубить); начал определять наши душевные качества?
Известно, что чай на Руси появился не более трёхсот лет назад. А раньше, на протяжении тысяч лет, чем пробавлялся народ? Брагой? Квасом? Медовухой? Молоком или водой колодезной? Так это ж питьё по случаю и на любителя. Значит, имелось что-то ещё. Нечто простое и общепринятое. Как нынешний чай.
Так чай и пили! Свой, особый русский чай. Эта открытие пришло к Емельянову-сыну, когда ни дел, ни делишек у него уже не оставалось. Пытаясь сохранить остатки профессионализма и самоуважения, он волком рыскал по Интернету, специальной и неспециальной литературе, пытаясь набрести на какую-нибудь подходящую идею и, зацепившись, вырвать себя из фатального круга неудач.
Идею он отыскал под ногами. Вернее, она простиралась вширь и вдаль горелыми урочищами, делянками, просеками, заросшими лилово-розовым кипреем. Могучей богородициной травой – иван-чаем. Которую из общего разнотравья реже всего используют в обиходе. То ли дело – ромашка, зверобой, та же пижма. А что делать с двухметровой порослью, сразу после верхушки лета превращающейся в сухостой?
Емельянову-сыну повезло докопаться, что именно ивановская трава являлась когда-то источником силы и могущества Российского государства. Следовательно, могла теперь помочь и ему. Главное было – понять, с какой стороны к ней подобраться. Спасительная разгадка отыскалась всё в тех же анналах.
С середины XIII века село Копорье, основанное Александром Невским на месте разрушенной немецкой крепости, промышляло изготовлением чая из кипрея, который так и назывался – копорским. С берега Финского залива чай развозился по всей Руси, десятками тысяч пудов продавался в странах Европы, особенно ценился в Англии. За границей русский чай был знаменит так же, как персидские ковры, китайский шёлк и дамасская сталь. Но конкуренция с Ост-Индийской компанией оказалась ему не под силу.
В XVIII веке копорский продукт ушёл на внутренний рынок, а затем и вовсе был замещён агрессивно навязываемыми индийскими и китайскими чаями. Производство в Копорье прекратилось. Через десяток лет о существовании русского чая помнили только старики, а после них уже никто.
Идея возродить на Городецкой земле производство русского чая представлялась утопической, похлеще Любиного экологического земледелия (которое, к слову, провалилось: вырастить «чистый» картофель оказалось сложно, урожайность доставалась большими вложениями и дополнительными усилиями, оценивалось всё это крайне низко и в результате потеряло всякий смысл).
Наученный предыдущими неудачами, Емельянов-сын не стал искать единомышленников дома. Поехал в Москву – к изобретателям и учёным людям. Через два года брошенная на краю заросшего березняком поля мастерская превратилась в маленькую чайную фабричку.
Когда население округи стали зазывать на сбор ломких листьев кипрея, который и растёт вообще бог знает где, многие крутили пальцем у виска. Положение спасли сельские школьники. Емельянов-сын убедил организовать что-то типа трудовых десантов, не бесплатных, в зачёт ремонта школ, и потянулись в лес машины с ребятнёй. Постепенно заработать копеечку захотели и другие.
Прошло десять лет. То на полных оборотах, то едва поскрипывая, фабричка продолжает сушить и вялить кипрейные листья, превращая их в чай. Емельянов-сын настаивает, что получается настоящий русский чай. Почти тот, что пили предки. Верить или нет – дело личное. Но в Городце продуктом уже стали хвалиться.
Есть у нас песня, сочинённая неизвестно кем, с подачи, подозреваю, Емельянова-сына:
Ещё в Древней Руси
Москвичи, псковичи
Полюбили цветок нежно-розовый.
Он больных исцелял,
Жажду в зной утолял,
Согревал вечерами морозными…
А ещё здесь в ходу легенда о преемственности. Не поленюсь переписать отрывок.
«…Поздней осенью 1263 года в Фёдоровский монастырь Городца привезли занемогшего в пути светлого князя, русского господаря Александра Ярославовича Невского, и устроили на покой в келье. В помощники слугам его определили инока Иоанна. В те скорбные дни молодой Иоанн и узнал о чудесном, волшебном напитке прозванием копорский чай.
Холщовые мешочки с вкусно пахнущей вяленой травой были достаны сразу, как уложили княжича на постель. И все дни, что оставались великому витязю на земле, ему подавали этот чай, и ничего более. И когда Александр принял схиму и отходил уже в мир иной иноком Алексеем, он вдруг призвал к себе Иоанна.
– Дозволь, брат мой во Христе, оставить тебе и братии эти мешочки. Всю-то жизнь пил я иван-чай, матушка ещё меня им вспоила. Значит, тебе в наследство чай и передаю. Прими с Богом!..
С тем и отошёл. Почил в Бозе великий государь земли Русской Александр Невский. А юный монах с той поры стал вкушать драгоценный сей напиток. Когда же наступало лето, отправлялся в леса-луга, искал куртины заповеданной травы и заготавливал для братии новые припасы…»
Я не знаю, как называется явление, когда народ начинает слагать песни и сказки про собственную, старую и новую, жизнь. Но чай, который называется русским, мы тем не менее пьём.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии: