В Батуми в 1920 году

В Батуми в 1920 году

Ранней осенью 1920 года Осип Мандельштам попал из врангелевского Крыма в Батуми. Подробности его пребывания в меньшевистской тюрьме описаны в его собственных очерках¹. А о том, как Тициан Табидзе и Николо Мицишвили хлопотали за него перед батумским генерал-губернатором, рассказано в мемуарной «Эпопее» Николо Мицишвили².

12 сентября 1920 года тбилисская газета «Слово» сообщала: «Прибыл из Феодосии поэт Ос. Мандельштам. Вследствие недоразумений с визой О.Мандельштам некоторое время находился под арестом»³. После выхода на свободу Мандельштам обнаружил в Батуми некоторых из своих знакомых по довоенному Петербургу. Во-первых, Илью Михайловича Зданевича, который в 1913–1914 годах активно участвовал в футуристических выступлениях (в ту пору он, впрочем, называл себя «всеком»). С Мандельштамом он был знаком по «Бродячей собаке», где оба они были завсегдатаями. В стихотворении Владимира Пяста, перечисляющем поэтов, постоянно выступавших в этом подвале, наряду с Маяковским, Хлебниковым, Мандельштамом, А.Н. Толстым назван и Илья Зданевич: «Бесконечно-приязненный всек»⁴.

Вторым давним знакомцем был Николай Васильевич Макридин (1882–1942), инженер путей сообщения, потом инженер-мелиоратор, антропософ, знакомец Андрея Белого⁵. Он занимался литературной работой, готовил неосуществившиеся издания Н. Языкова и Д. Веневитинова, выступал с лекциями о литературе (в Батуми он делал доклады о Льве Толстом, о футуристах, о пролетарском искусстве⁶). В конце 1911 года он стал членом петербургского Цеха поэтов, точнее сказать, одним из самых первых его членов, наряду с Мандельштамом, Анной Ахматовой, Михаилом Лозинским и другими. Привлек его в этот замкнутый и высокотребовательный поэтический кружок, по-видимому, Сергей Городецкий, который писал Корнею Чуковскому в 1921 году: «Поэт Макридин, передающий Вам это письмо, мой петербургский цеховой, забатумевший здесь»⁷. Впоследствии Ахматова вспоминала о Городецком: «Потоки клеветы, которую извергало это чудовище на обоих погибших товарищей (Гумилева и Мандельштама), не имеют себе равных (Ташкент, эвакуация). Покойный Макридин, человек сериозный и порядочный, нахлебавшись этого пойла, с ужасом спросил меня: “Уж не он ли их обоих погубил? – или он совсем сумасшедший”»⁸.

В Батумском ОДИ (Обществе деятелей искусства), вероятно, по инициативе Макридина, 19 сентября 1920 года был проведен вечер Мандельштама. В этот день в газете появилась заметка о петроградском поэте:

…Это имя всегда с любопытством встречал на страницах журналов искатель прекрасного, а в предреволюционные годы оно приобрело широкую известность в публике обеих северных столиц. Мандельштам – весь форма и мысль, сгущенная до плотности бронзы. Свод – тяжесть, победившая самое себя, – служит эмблемой его творчества. Недаром последняя книга его называется «Камень». Стиль его стар, как пирамида. От спекулянтской (на Бога и на революцию) поэзии наших дней он тянется, минуя символизм с его «la musique avant toutes chose»⁹, к архитектурности и простоте, к «Анчару» Пушкина. И еще дальше: к тому египетскому каменотесу, который выбирал для своих статуй непременно самый твердый материал, чтобы, не нарушая его глыбкости, придать ему то сильные, то нежные, но всегда простые формы. Таков Мандельштам. В наши дни, когда души вброшены в тигель революции более разрушительной, чем думают сами ее деятели, тугоплавкие образы Мандельштама неизменно успокоительны. Они за порогом аполлонической красоты¹⁰.

Отчет о вечере появился в «Батумской жизни». Он был подписан «В.З.». Несомненно, это инициалы жившего тогда в Батуми поэта В. Зданевича, стихи которого напечатаны в вышедшем в том же году в Батуми альманахе «Кривой Арлекин» (альманах двуязычный, грузинско-русский). Вот как проходил вечер:

…Вступительное слово И. Зданевича представляло собою «поп multa sed multum»¹¹. Поэзия О. Мандельштама, одного из лучших представителей петербургской поэтической школы акмеистов, прежде всего обращает внимание своей музыкальностью. Природа музыкальности лежит в долготе звука, которой так мастерски оперирует поэт в своих стихах. Внимание поэта покоится исключительно на гласных – согласные в пренебрежении. Отсюда, заключает И. Зданевич, поэтическая концепция О. Мандельштама уподобляется геометрическим построениям, абстрактность которых также совпадает с содержанием его поэзии.

Н.В. Макридин в своем несколько затянувшемся слове поделился с публикой своими мыслями о той школе, к которой принадлежит поэт, и привел длинный ряд деталей из стихов О. Мандельштама, которые, по мнению докладчика, характерны для поэта.

Поэт О. Мандельштам выступил с чтением своих стихов в двух отделениях. В первом он читал стихи, вошедшие в его книгу «Камень» (Петроград, 1916), а во втором позднейшие стихи. Читка стихов у поэта очень своеобразна. Когда поэт читает, он отдается только мерности, только ритму. Точно далькрозовское упражнение. И логические ударения, и значимость слов, и словесная инструментовка стиха – все приносится в жертву ритму. В этом, правда, своеобразие, но и значительная потеря красот собственной поэзии.

Переполненная аудитория студии очень внимательно слушала поэта и наградила его аплодисментами¹².

Замечания Ильи Зданевича крайне любопытны. Они опираются на некоторые строки Мандельштама (например, «Есть иволги в лесах, и гласных долгота – / В тонических стихах единственная мера», 1911) и на впечатления от его авторской читки, для которой, по замечанию исследователя поэтической декламации С.И. Бернштейна, было характерно «мелодическое раскачивание гласных звуков»¹³. Независимо от Ильи Зданевича тот же тезис выдвинул спустя два года Борис Эйхенбаум, писавший, что у Ахматовой и Мандельштама, в отличие от символистов, «внимание перешло от согласных к гласным»¹⁴.

Из Батуми Мандельштам направился в Тбилиси, где встретился с Ильей Эренбургом, который рассказал об их совместных тбилисских днях в книге «Люди, годы, жизнь». 26 сентября в консерватории состоялся вечер, на котором Эренбург читал доклад «Искусство и новая эра» и свои стихи, Мандельштам – стихи из «Камня» и позднейшие, а петроградский актер Н.Н. Ходотов читал стихи обоих поэтов¹⁵.

Из Тбилиси через Москву Мандельштам вернулся в свой город, «знакомый до слез», где 21 октября публично читал те же стихи, что в Батуми и Тбилиси. Александр Блок, слушавший это чтение, записал в дневнике: «Постепенно привыкаешь, жидочек прячется, виден артист». «Человек-артист» было в языке Блока одной из высших похвал.

Впервые: Осип Мандельштам в Батуми в 1920 году // Сохрани мою речь: Зап. Мандельштамовского о-ва. М. 2000. Вып. 3. Ч. 2. С. 147–150. С примечанием редакции: «Настоящая заметка продолжает и развивает тему, связанную с пребыванием О. Мандельштама в Грузии в 1920 году (см. также: Нерлер П. «Из Крыма пустился в Грузию…» // Литературная Грузия. 1987. № 9. С. 197–203; Парнис А. Заметки о пребывании Мандельштама в Грузии в 1921 году // L’Avangardia a Tiflis. Venezia, 1982. P. 211–227)».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.