Василевский Л. Митинг глухонемых // День. 1917. 22 марта. О таком петроградском митинге вспоминал и Горький: «Это нечто потрясающее и дьявольское. Вы вообразите только: сидят безгласные люди, и безгласный человек с эстрады делает им [доклад], показывает необыкновенно быстрые, даже яростные свои пальцы, и они вдруг – рукоплещут. Когда же кончился митинг и они все безмолвно заговорили, показывая друг другу разнообразные кукиши, ну, тут уж я сбежал. Неизреченно, неизобразимо, недоступно ни Свифту, ни Брейгелю, ни Босху и никаким иным фантастам. Был момент, когда мне показалось, что пальцы звучат. Потом дважды пробовал написать это, – выходило идиотски плоско и бессильно» (Сергеев-Ценский С.Н. Собр. соч. в 12-ти томах. Т. 4. М., 1967. С. 235).

Святополк-Мирский Д. «Проза поэтов» // Евразия. 1929. 24 августа. Рецензент ссылался на сообщение каких-то читателей. Полагаем, что речь могла идти о Михаиле Струве, который мог указать на похищение имен В. Парнаха и Николая Бруни.

Например, мотив бабушки, содержавшей «библиотеку для чтения», который находим в черновиках повести, восходит к биографии другого петербургского неудачника – Владимира Пяста, а описание египетской марки («отдыхающий на коленях верблюд») вторит стихотворению Марии Моравской «Марка»: «И купила марку Судана / С верблюдом, бегущим по пустыне» (Моравская М. На пристани. СПб., 1914. С. 13).

Вдова Бенедикта Липшица сказала комментатору, что прототипом Мервиса был портной В.В. Кубовец (О. Мандельштам. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1990. С. 408). Заметим, что она могла отвечать только за реалии 1920-х, хуже помня предреволюционный быт – так, она давала неверное объяснение названию действительно существующего мыла «Ралле» (там же. С. 411).

Горный С. Санкт-Петербург (Видения) / Сост., вступ. ст. и коммент. А.М. Конечного. СПб., 2000. С. 70, 108.

См.: Тименчик Р.Д. По поводу «Антологии петербургской поэзии эпохи акмеизма» // Russian Literature.1977. Vol. 5. № 4. P. 320.

См., например, его стихотворение «Сегодня», относящееся к временам, описанным в «Египетской марке»:

Юродствуют на площадях калеки,

Пророчат: – Гибель и пожар

Объемлют Русь. Большие реки

Орудьем станут Божьих кар.

Хвостатые грозят кометы

Чредой неисчислимых бед,

И множит странные приметы

В ночи не меркнущий рассвет.

Сгорает ночь в кровавых зорях.

Немотствует земная плоть.

И выпадет не снег, а порох

На злак Твоих полей, Господь! —

Юродствуют, подъемля к небу

Гнойник слезоточащих глаз…

Единое нам на потребу

Даруй, Господь, в сей страшный час!

(Петроградское эхо. 1918. 5 января).

10.

Справку о кружке см.: Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890–1917 годов. Словарь. М., 2004. С. 243.

11.

Автобиографическая анкета (ИРЛИ. Ф. 291); университетское личное дело (ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3); Пушкинист. 1. СПб., 1914. С. 234.

12.

Литературное наследство. Т. 92, кн. 4. М., 1987. С. 694.

13.

Полетика Н. Виденное и пережитое. Иерусалим, 1982. С. 237.

14.

Мандельштам О. Сочинения в двух томах. М., 1990. Т. 2. С. 405.

15.

Ср.: «…как художник он не может считаться реалистом; в своей словесной технике, гротескно преувеличивающей и графически четкой, он такой же реалистический фантаст, как Гофман в сюжетах своих сказок, и если у Гофмана и близких ему поэтов одна характерная мелочь обыденной жизни, одна преувеличенная особенность лица вырастают до фантастических и пугающих размеров, заслоняя собою все явления жизни или все лицо в его гармонической целостности и вместе с тем воспроизводя его основной характер как бы в подчеркнутом искажении гротеска, то Мандельштам может быть назван по своей поэтической технике таким же фантастом слов, каким немецкий поэт является в отношении существенного строения своих образов и повествований. Но с молодым поколением поэтов Мандельштама роднит отсутствие личного, эмоционального и мистического элемента в непосредственном песенном отражении, сознательность словесной техники, любовь к графическим деталям и законченному эпиграмматизму выражения» (Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 128).

16.

«О.Э. Мандельштам живет сейчас в Царском в здании Лицея. Очень доволен снежной тишиной, много читает – главным образом, немецких романтиков», – сообщал В.А. Рождественский Е.Я. Архиппову (РГАЛИ). В архиве Мандельштама сохранилось начало одного его перевода из Гофмана (Мандельштам О.Э. Начало сказки Э.Т.А. Гофмана «Золотой горшок» / Публикация П. Нерлера. Сопроводительные заметки П. Нерлера и О. Лекманова//«Сохрани мою речь…». Вып. 4. Ч. 1. М., 2008. (Записки Мандельштамовского общества). С. 45–49.

17.

Возможно, что «ямбический гоголь-моголь петербургских дрожек» отсылает к началу другого петербургского текста – к четырехстопному ямбу онегинской строфы, складывающейся под цоканье почтовых.

18.

О замысле повести ныне см. комментарии А.А. Морозова (Мандельштам О. Шум времени. М., 2002. С. 265–266).

19.

См. например: Топоров В. Ахматова и Гофман: к постановке вопроса // Топоров В. Ахматова и Блок. Berkeley, 1981. P. 157–202; Тименчик Р. К анализу «Поэмы без героя». IV. «Фантастический реализм» // Текст и комментарий: Круглый стол к 75-летию Вяч. Вс. Иванова. М., 2006. С. 351–367.

20.

Ср. его письмо к В.Э.Мейерхольду из Берлина 2 июня 1922 г.: «Кто я: поэт Парнок, с рыжими волосами, друг М.Ф. Гнесина, бывал как друг Вашей студии почти на всех занятиях Студии в 1913–1914 гг. и первой половине 1915. Вы мне предлагали играть в “Балаганчике” А. Блока. <…> Моя литературная фамилия теперь: Парнак» (Мейерхольд и другие. Документы и материалы. М., 2000. С. 333). В автобиографической анкете 1924 г. он отметил наряду с посещением уроков движения в Студии Мейерхольда свое присутствие на собраниях Общества ревнителей художественного слова, «или «Академии» Вяч. Иванова» (ИМЛИ). См. о нем заметку Омри Ронена: Encyclopaedia Judaica. Decennial Book. 1973–1982. Jerusalem. 1982. P. 501–502. Ср. также: Парнах В. Жирафовидный истукан. 50 стихотворений. Переводы. Очерки, статьи, заметки / Сост. и предисл. Е. Арензон. М., 2000.

21.

См.: Анненский И. Книги отражений. М., 1979. С. 36–37. Мотив похорон Тургенева, таким образом, входит в подтекст «Египетской марки», присоединяясь к сквозному варьируемому мотиву «похорон писателя» – Бодлера, Некрасова, Анатолия Франса, по-видимому восходящему к теме «умирающего Пушкина» (ср. иконостас в доме Мервиса). «Смерть поэта» вообще представляется основным семантическим ядром, из которого возникает «проза поэта» у Мандельштама и Ахматовой.

22.

Возможно, что содержащееся в этом пассаже уподобление театра «курной избе», «где совершилось зверское убийство», навеяно теми страницами «Книги отражений», где речь идет о «Горькой судьбине» и «Власти тьмы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Комментарии

Читайте также