Шестерка на четверку

Шестерка на четверку

Шансы получить шестнадцатую русскую букеровскую премию сохранили шесть романов: «Бухта Радости» Андрея Дмитриева («Знамя», 2007, № 4; книжное издание – М.: Время), «Матисс» Александра Иличевского («Новый мир», 2007, № 2–3; книга только что выпущена тем же «Временем»), «Конец иглы» Юрия Малецкого (Дортмунд, «Зарубежные записки», 2006, книга 7 (III), «Человек, который знал все» Игоря Сахновского (М.: Вагриус, 2007; прежде роман печатался в «Октябре», 2007, № 1), «Бог не играет в кости» Алекса Тарна (М.: Русь, Олимп, 2006) и «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой (М.: Эксмо, 2006).

Прежде чем выстраивать иерархию претендентов и гадать о лауреате, напомню те по-разному примечательные сочинения, которые возглавляемое прозаиком Асаром Эппелем жюри (поэт Олеся Николаева, режиссер Генриетта Яновская, прозаик Олег Зайончковский, критик Самуил Лурье, СПб.) вывело из игры. Во-первых, это три бестселлера – «ЖД» Дмитрия Быкова, «Ампир V» Виктора Пелевина и «День опричника» Владимира Сорокина. Мои постоянные читатели знают, что я не принадлежу сообществу фанатов этих романов. С их авторами есть о чем спорить (что я в свое время и делал – достаточно резко), но отрицать социокультурную значимость книг, привлекших огромную и разномыслящую аудиторию, книг, отчетливо выразивших наше общее нестроение, наши тревоги и страхи, книг, без которых сегодняшний литературный пейзаж заведомо не полон, на мой взгляд, значит прятаться от реальности. По крайней мере один из «скандальных» романов в букеровский шорт-лист войти был должен. Во-вторых, судьи отвергли «Испуг» Владимира Маканина. И это совсем не книга моей мечты, но сколь угодно жесткие претензии к странному, медленно и сложно складывавшемуся в единство лунно-сенильно-эротическому повествованию не перекрывают ни творческой дерзости (если угодно – драйва) прозаика, ни его эстетической и философской последовательности. Маканин остался по-настоящему большим писателем и в «Испуге» – отметая этот простой, как мычание, факт, жюри дало дурной урок читательскому сообществу. В-третьих, жертвами пали высоко ценимые мной «Бог дождя» Майи Кучерской и «Синдром Феникса» Алексея Слаповского (о романе Кучерской см. рецензию «Обретение молодости», о романе Слаповского – «В поисках скрытого “я”», в предыдущем выпуске «Дневника читателя»), но об этой, как говорится, «личной» печали распространяться не буду. Вкусы у всех нас разные, так что не стоит «рвать и метать», констатировав очередное (за полтора десятилетия уразумел – почти неизбежное) частичное расхождение с букеровскими судьями. Благо, к нему нынешний сюжет не сводится. Как, к счастью, не сводились и все прежние букериады.

У русского Букера вообще немало устойчивых свойств. Одна из них – страсть судей (ежегодно сменяемых!) к «темным лошадкам». Их появление должно, видимо, придавать премиальному процессу толику авантюрности и одновременно свидетельствовать о прозорливости и внутренней свободе жюри, способного выхватить из скопища графоманов «нового писателя», явление которого постыдно прошляпили присяжные критики. Ныне эту вакансию занял жительствующий в Израиле Алекс Тарн, чей роман «Бог не играет в кости» не читал никто из литераторов и журналистов, присутствовавших на оглашении списка претендентов. Что ж, как говорят в армии: Виноват, исправлюсь. Прочту – доложу. Всей душой надеюсь: впечатления будут отличаться (хоть на микрон бы!) от тех, что овладели мной год назад, когда букеровское жюри точно таким же манером принудило меня сперва давиться вымученным «Иерусалимом» Дениса Соболева, а потом претворять физиологическую реакцию в газетный текст. Надеяться-то надеюсь, но заголовок для будущей рецензии уже придумал: «Дежавю ты мое, дежавю…».

Итак, почему «Бог не играет в кости», мне еще предстоит узнать. Зато роман Сахновского (с не менее вычурным названием) я уже прочел. И, по старинной эпиграмме, сердцем сокрушился – зачем читать учился? Нет, я не против «жанровой» прививки к «жизнеподобному» повествованию. Я просто хочу, чтобы жизнеподобие было жизнеподобным, триллер – интригующим (и заставляющим переживать за героя), фантастика – неожиданной. Ну и еще мелочи всякие – вроде живого великорусского языка или сюжетной логики – тоже кажутся мне необходимыми для того, чтобы текст обретался в премиально-читательской, а не лоточно-потребительской сфере. У жюри иное мнение – флаг ему в руки. Только едва ли дадут Сахновскому Букера: галочка в графе «демократизм» поставлена (смотрите: мы не чураемся развлекаловки; особливо под философическим соусом) – и ладушки.

Сочинения Малецкого и Иличевского квартируют в иных пространствах. Тут «жанром» и не пахнет. В том числе – романным. По сути, и «Конец иглы», и «Матисс» – развернутые (местами весьма изысканно, пожалуй, что и витиевато изложенные) притчи. Малецкий пишет о внерелигиозном сознании, чьим спутником представлен страх смерти. Все очень убедительно: и бытие одинокой, глухой, почти слепой, истомленной недугами, но цепляющейся за эфемерное бытие и ужасающейся неминуемой гостье старухи, и ее долгая история, сопряженная с большой историей России ХХ века, и русско-еврейские мелодии, и описания яств, ставших последней отрадой героини, и исподволь вводимые свидетельства о религиозных чувствах автора, и интонационные вибрации (от длинных периодов к судорожно сжатым фразам – пятерка с плюсом за слог), и «величие замысла», в коем автор уверен на сто процентов. Каждой сценой и фразой Малецкий напоминает читателю: с тобой говорит о самом главном (и не поспоришь) великий писатель. Ну как тут премии не дать? Расстроится ведь.

Но дадут ее скорее другому притчевых дел мастеру. В «Матиссе» есть прельстительный кайф загадочности. Мне он кажется следствием полнейшего авторского произвола, равнодушия к какой бы то ни было внутренней логике и желания впихнуть в текст все, что попало в поле зрения конструктора «звонко-певучих стихов». Действительно, из «Матисса» можно вытянуть несколько впечатляющих стихотворений в прозе, а их бьющую в глаза отдельность объяснить скрытой и тонкой (так что и не углядишь) игрой ассоциаций. Загадочность – великая сила. А если она подкреплена сочувствием к «малым сим» и обличением «свинцовых мерзостей жизни» (того и другого в романе из жизни природных и добровольных бомжей хватает), то великая вдвойне. Иличевского любят и продвинутые модернисты, и просвещенные консерваторы (как жаль, что «Матисс» опубликован «Новым миром» – явись роман в другом издании, о нем бы смогла написать работающая в «Новом мире» Ирина Роднянская, и тогда, возможно, я бы что-нибудь про это сочинение понял!) – почему бы не вознести его на букеровский пьедестал.

А как же Улицкая? Ценя «Даниэля Штайна…» (при ряде принципиальных несогласий с авторской идеологической концепцией) выше упомянутых прежде соискателей, не думаю, что Улицкая станет первым русским «двойным» букероносцем. И потому, что премиальные дубли вообще не в наших нравах. (Тут не важно, что книга о праведнике-переводчике несоизмеримо чище и глубже, чем премированный «Казус Кукоцкого».) И потому, что Улицкая вполне может стяжать «Большую книгу» (премия «коллективного разума» устроена иначе, чем «экспертная», она больше учитывает «народные чаяния», а ее судьба решится до финального заседания букеровского жюри). И потому, что у многих квалифицированных читателей роман Улицкой вызывает резкое отторжение: есть основания полагать, что чувство это разделяют и некоторые судьи.

Лучшим романом нынешней букериады я считаю «Бухту Радости», по выходе которой высказался достаточно подробно (см. «Вариации на тему Шиллера»). Разжевывать собственную рецензию полагаю излишним. Как и отвечать на отменно слаженную агрессивную и нескрываемо «партийную» брань, выплеснувшуюся, в первую очередь, на писателя Дмитриева вообще, во вторую – на его роман (который тонкие эстеты, они же пламенные поборники социальной справедливости, похоже, читали с пятого на десятое), а в третью – на вашего обозревателя, имеющего наглость любить литературу, а не то, что принято считать таковой в абсолютно независимых от совести и вкуса СМИ и лучших домах Переделкина.

Станет Дмитриев лауреатом? Не знаю. Может, станет. Порадуюсь. Но если 5 декабря наградят Иличевского, Малецкого или Улицкую (каждый вариант по-своему оправдан), не огорчусь. Чего и вам желаю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.