ГЛАВА ДЕСЯТАЯ «Бедная девочка „Мисс“»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

«Бедная девочка „Мисс“»

Ариэл задел-таки мое самолюбие. И заставил задуматься: а почему бы и в самом деле не рассказать соотечественникам о конкурсе красоты? Это можно сделать в сатирическом ключе в передаче «С добрым утром». Или в жанре очерка нравов для радиостанции «Юность».

Но я колебался. Меня пугала необычность темы. В нашей журналистике до тех пор за нее никто, кажется, не брался. Конкурс красоты — как объект исследования советского журналиста? М-да… А почему бы и нет? Да, согласен, конкурсы красоты чужды нам. Но ведь никто еще толком не объяснил, почему мы их отвергаем. А вот на Кубе, например, их проводят и после революции. Правда, кажется, пытаются наполнить каким-то новым содержанием?

Я размышлял и спорил сам с собой. Я говорил себе, что если десятки тысяч людей в разных странах мира посвящают себя этой затее, значит этому должно быть если не оправдание, то, по крайней мере, какое-то объяснение. И если на это тратятся миллионы долларов, то где-то должен всплыть источник компенсации этих расходов. А может быть, и прибылей на вложенный в это предприятие капитал?

В конце концов я таки уговорил себя. И решил получить журналистскую аккредитацию при конкурсе «Мисс Бразилия», для чего направился в его Организационный комитет, который разместился в Копакабана-Палас-отеле — самом шикарном и дорогостоящем объекте рио-де-жанейрского гостинично-туристического сервиса. Предъявляю полицейскому свой корреспондентский билет. Прохожу. В большом салоне под серебристым транспарантом «Космическая косметика» — десятка два столов, за которыми восседают девицы из оргкомитета. Большинство из них выполняет здесь функции секретарш-стюардесс. В их задачу входит профильтровывать прорывающуюся через полицейский кордон публику, отсеивать неугодных и сопровождать к начальству тех, кто может быть полезен или нужен. Каждого появляющегося в салоне девицы встречают, как самого дорогого гостя: «Что угодно сеньору? Сожалеем, но интервью с участницами конкурса пока не разрешены». «Извините, но генеральный директор отсутствует…» «Надеюсь, сеньор не обидится, если я сообщу ему, что эту информацию мы не имеем права разглашать до открытия конкурса…» Величаво и категорично смыкая свои полуметровые накладные ресницы, девицы произносят эти фразы голосами громкими, преисполненными чувства собственного достоинства, как бы утверждая значимость сообщаемой информации или сожалея о невозможности выполнить вашу просьбу.

Мое появление вызывает суматоху: впервые аккредитации на конкурсе «Мисс Бразилия» просит советский журналист. Сразу три девицы, возбужденно хлопая ресницами, бросаются ко мне с бланками анкет, которые необходимо заполнить, чтобы получить пропуск в ложу прессы. Четвертая девица столь же стремительно наливает кафезиньо. Беру анкету, усаживаюсь в кресло и читаю ее: «Фамилия, имя, отчество. Год рождения. Домашний адрес. Орган печати, который Вы представляете. Адрес органа печати…».

— Простите, сеньор! — Подымаю голову и вижу перед собой седого джентльмена в черном костюме. Он деликатен и обходителен, как старый Ферри из оперетты «Сильва». — Простите, сеньор, — говорит он, покашливая в знак извинения за беспокойство, — но я хотел бы узнать, не понадобится ли вам репортажная радиокабина?

— Извините, не понял?

— Я хотел бы выяснить, — терпеливо повторяет Ферри, — будете ли вы вести прямой репортаж из «Мараканазиньо»?

…Ах да! В корреспондентском билете, который я предъявил девицам, указано: «собкор Московского радио»! Нет, я вынужден разочаровать устроителей конкурса: прямого репортажа на Москву не будет.

Ферри удаляется, стараясь не выказать своего разочарования. И в самом деле, какая это была бы сенсация, до какой невообразимой высоты взлетел бы престиж этого мероприятия, если бы в субботу утром можно было бы сообщить в газетах о том, что выборы «Мисс Бразилия» транслируются сегодня вечером Московским радио на Советский Союз!

Мне даже жалко, что я не могу оказать эту маленькую услугу симпатичному Ферри и его девушкам. И я улыбаюсь, представив себе лицо главного редактора «Маяка», в тот момент, когда ему докладывают, что корреспондент в Рио предлагает включить в субботнюю программу прямой репортаж о конкурсе красоты.

— А кто еще из иностранных корреспондентов аккредитовался на конкурсе? — спрашиваю девицу, которая подает мне очередной кафезиньо.

— Никто. Во всяком случае, пока.

И тут я чувствую, как во мне шевельнулся скользкий червячок сомнения: В Рио работают более ста зарубежных корреспондентов. И если ни один из них — даже американцы, которых здесь целая дюжина, — не интересуется конкурсом «Мисс Бразилия», то с какой стати пытаюсь ввязаться в эту затею я? И если уж это мне так любопытно, то разве не правильнее ли было бы, как и предлагал Ариэл, взять билеты на второй ярус и тихо отсидеть там, затерявшись среди тридцати или сорока тысяч зрителей? И волки были бы сыты, и овцы целы: и удовольствие получил бы, и никто не узнал бы об этом. Да и репортаж можно было бы сочинить, сидя на галерке, ничуть ни хуже, чем в ложе прессы. Пожалуй, даже лучше: там, в народе, по-иному ощущаешь и воспринимаешь реакцию зрителей, их отношение к происходящему на сцене… А теперь меня здесь зарегистрируют, да еще небось фотографию попросят для корреспондентского пропуска. Точно! Вот на анкете квадратик: «Место для фото»! Уж, конечно, эти девицы растрезвонят местным репортерам: «Наш конкурс освещает и корреспондент Московского радио!» Кто-то тиснет эту новость в своей газете. Прочитают ее в посольстве. Зададутся вопросом: «А нужно ли это?», «Кому это выгодно?»… И иди докажи им, что развенчивание чуждых нам проявлений буржуазной морали тоже входит в круг обязанностей советского журналиста. И для того чтобы развенчать любое такое «проявление», нужно сначала с ним познакомиться…

Ну а что теперь делать? Не бежать же отсюда? Назвался груздем — полезай в кузов! И я продолжаю заполнять анкету, потягиваю кафезиньо и стараюсь улыбаться с небрежной снисходительностью бывалого репортера, давно уже пресытившегося этими конкурсами.

Но странное дело: по мере того как я заполняю анкету, размышляю над ответами на ее вопросы и делаю вид, что мне совершенно безразличны суетливое внимание девиц и джентльменская учтивость Ферри, где-то в глубине моего естества рождается уверенность. Последние сомнения исчезают, когда меня знакомят с репортером Раулем из журнала «Крузейро».

Сразу видно, что Рауль здесь — свой человек. Войдя в салон, он звучно перечмокал всех девиц в наштукатуренные гримом щечки. И каждой отпустил комплимент: «Мари-Элен, ты сегодня просто неотразима!.. Лурдес, ты опять помолодела лет на десять. Если так будет продолжаться и дальше, то на Рождество я вынужден буду купить тебе в подарок соску!.. Тереза, если ты не хочешь разрушить мою семью, ты должна немедленно дать моей жене телефон своего парикмахера».

Девицы жмурились, как кошки, когда им щекочешь за ухом, и томно шевелили ресницами. Закончив обряд целования, Рауль повернулся к Ферри, похлопал его по плечу и, взявшись прокуренными до черноты пальцами за пуговицу его пиджака, спросил:

— Что нового в этом лучшем из миров?

— Да ничего особенного. У «Мисс Сан-Пауло» — легкий насморк. Но до субботы пройдет. «Мисс Гуанабара» потеряла талоны на питание.

— А как поживает наша главная героиня? — спросил Рауль, сделав ударение на слове «главная». Девицы фыркнули, будто услышав нечаянно шутку, рассчитанную на сугубо мужское общество. Ферри пожал плечами и воздел очи к небу, словно ища у всевышнего защиты от неприятных сюрпризов, сваливающихся на голову человека, посвятившего себя этому неблагодарному делу — конкурсу «Мисс Бразилия»: — Наша главная героиня, — сказал Ферри, тоже делая ударение на слове «главная», — изволит отдыхать после трудов праведных.

Рауль вопросительно поднял брови и оставил в покое пуговицу на пиджаке собеседника. Ферри улыбнулся, посмотрел в мою сторону, как бы извиняясь за то, что вынужден и меня, человека постороннего, посвящать в эти не совсем приятные семейные драмы, и пояснил, слегка понизив голос: — Наша уважаемая Золушка сегодня утром взяла у горничной пылесос и отправилась — представляете себе! — чистить ковры в коридоре отеля на своем этаже…

— Молодец, девчонка! — засмеялся Рауль, достал блокнот и быстро черкнул в нем несколько слов. — Представляю себе физиономии других девиц, когда они это увидели.

— Увидели! Как же! Они еще спали, как ангелы. Эта трудолюбивая «мисс» вскочила с постели ни свет ни заря: в шесть часов. А когда Мария-Августа узнала об этом и сделала ей внушение, наша героиня ответила, что она, видите ли, привыкла вставать рано. И что не может сидеть без дела, когда рядом кто-то работает.

Девицы за спиной Ферри дружно фыркнули. Я понял, что речь идет об Анизин Фонсека, той самой «Мисс Бразилиа» — королеве красоты из столицы, о которой в те дни взахлеб и с умилением писали все газеты: «Золушка из Тагуатинги», «Самая красивая и самая бедная!», «Впервые в истории: прачка на пассареле красоты!», «Домработница из фавелы Тагуатинга признана первой красавицей нашей столицы!» И почувствовал, что устроители конкурса в отличие от газетчиков отнюдь не в восторге от того, что среди их подопечных оказалась эта заблудшая овца.

— Вчера она чуть было не отправилась на кухню ресторана, чтобы ускорить приготовление обеда, сегодня взялась пылесосить ковры, и я спрашиваю вас: а что будет завтра? — благородное негодование Ферри было искренним и горячим.

— Интересно, что вы будете делать, если она действительно победит? — спросил с улыбкой Рауль, вновь берясь за пуговицу Ферри.

— Ну конечно! Как же! Еще чего? — зашумели девицы.

— А ты, брат, большой оригинал, — сказал Ферри. — Если она победит, я первый брошу эти конкурсы и подам в отставку. Но она никогда не победит. И ты, Рауль, это знаешь не хуже меня. И если бы вы, газетчики, не подняли вокруг нее такого ажиотажа, мы вообще не имели бы с ней никаких проблем. Она прошла бы у нас тихо и незаметно. Так нет же, вы устроили ей рекламу на всю страну, и теперь нам придется включить ее, как минимум, в восьмерку финалисток.

Ферри озабоченно покачал головой и укоризненно посмотрел на Рауля, который тоже был причастен к этой шумихе: я вспомнил его репортаж в «Крузейро» со столичного конкурса, когда он писал о победе Анизии Фонсека как о самой оглушительной сенсации в истории всех конкурсов красоты и впервые назвал Анизию «Золушкой из Тагуатинги».

— Но если хочешь знать, — сказал Ферри Раулю, церемонно беря меня под руку, — главная сенсация нынешнего года, это не твоя столичная кухарка. Главная сенсация — это вот, представляю тебе — новый коллега, который удостоил нас своей дружбой и оказал нынешнему конкурсу беспрецедентную честь: стать первым в истории конкурсом, который будет освещаться для радиослушателей далекой России.

— Россия? — спросил Рауль, поворачиваясь ко мне. — Если не ошибаюсь, это и в самом деле первый случай, когда на конкурсах аккредитуется советский корреспондент.

И со свойственной только бразильцам стремительностью сближения он хлопнул меня по плечу, перешел на «ты», задал несколько лаконичных вопросов, выясняя, что я действительно из Москвы, что работаю в Рио уже чуть больше года, но конкурс красоты буду «делать», как он говорит, в первый раз в жизни и вообще в этих вопросах — полный профан.

После этого Рауль бросил благодарный взгляд на Ферри, предложившего ему такой чудесный подарок, опять повернулся ко мне, и я увидел, как в глазах этого порывистого мулата разгорается огонек, похожий на нетерпение гурмана, уже вооружившегося ножом и вилкой, но еще не решившего, с какой стороны подступиться к чудесному, так аппетитно подрумянившемуся цыпленку. Он взял меня за пуговицу и сказал, что мне повезло. Что я должен благодарить бога за то, что он свел меня с ним, с Раулем. Ферри согласно кивнул головой. Девицы заулыбались и дружно захлопали ресницами. Рауль проникновенно глянул мне в глаза и сказал, еще энергичнее вертя мою пуговицу, что в Бразилии не было ни одного конкурса «Мисс Бразилия», который он, Рауль, не «делал бы» для журнала «Крузейро». Что именно он, Рауль, является единственным в Бразилии журналистом, который «делал» все до одного послевоенные конкурсы «Мисс Универсул» в Майами, а также почти все — «Мисс Мира» в Лондоне и некоторые «Мисс Красоты» в Токио.

Да, я и впрямь должен благодарить судьбу за то, что она свела меня с этим человеком, который о конкурсах красоты знает абсолютно все. Он перечислил на память имена всех «Мисс Бразилия», рассказал, как сложились их судьбы после того, как их головки были увенчаны коронами. Он вспомнил о тех, кому удалось особенно успешно катапультироваться прямо со сцены «Мараканазиньо» в солидные офисы и конторы, в пресс-бюро, рекламные агентства, протокольные департаменты, «отделы общественных связей» — словом, во все эти кормушки бездельников и тунеядцев, где от мужчин требуется только умение правильно подобрать себе галстук к рубашке, а от женщины вообще ничего не требуется, кроме умения произвести впечатление на мужчину.

Всегда приятно говорить с настоящим специалистом своего дела. А специалисту всегда приятно найти терпеливого и тем более заинтересованного слушателя. Короче говоря, мы с Раулем не заметили, как подошел вечер, как солнце скрылось где-то за Корковадо. Но желудки не обманешь. Мы сели в мою машину и через пять минут подкатили к итальянскому ресторанчику «Фиорентина», что находится там же, на Копакабане, ближе к холму Леме. Мы не рискнули идти внутрь: очень уж было жарко. Мы выбрали уютный столик, из тех, что выставлены на тротуар и отгорожены от прохожих шеренгой кадушек с пальмами и фикусами. Отсюда хорошо видна вся пятикилометровая дуга уже пустого песчаного пляжа и заполненной автомашинами ленты шоссе, протянувшейся у подножия серо-желтых зданий, которые кажутся небоскребами, хотя редкие из них перешагнули шестнадцатиэтажный рубеж. На набережной зажглись огни. Они колышутся в горячем воздухе, словно вздрагивая под набегающим с океана и несущим живительную вечернюю прохладу ветерком.

Трудно представить себе обстановку, более соответствующую возвышенной теме женской красоты, служению которой посвятил свое перо Рауль и которую мы с таким упоением обсуждали в тот вечер. Мы заказали пиццу с креветками, ибо Рауль сказал, что раз уж мы оказались в итальянском ресторане, то надо полагать, что итальянская кухня у них лучше бразильской. И после этого, отложив меню, он продолжил свой монолог о таинствах конкурсов красоты, о разыгрывающихся вокруг них страстях, которые, как он сказал, бывают достойны пера Шекспира, но гораздо чаще — пишущей машинки Генри Миллера. Вдохновленный вином, он теперь говорил о конкурсах красоты в масштабе всей планеты, о драмах, слезах и восторгах, сопровождавших выборы «Мисс Универсул» в Майами, «Мисс Мира» — в Лондоне. О знаменитых победительницах, сумевших пробиться в кинозвезды, вроде Джины Лоллобриджиды, Авы Гарднер, Сильваны Мангано. О тех немногих, кому неслыханно повезло, как Иветт Лабрус — «Мисс Франция» 1932 года, умудрившейся подцепить и даже затащить к алтарю Ага-Хана — одного из самых знаменитых миллионеров и плейбоев. Он рассказал мне и о тех, кто не сумел по-хозяйски распорядиться свалившейся на них короной: о Джуди Брин — «Мисс Англия» 1951 года, которая — подумать только! — ограничилась скромной профессией стюардессы. И о множестве «мисс», которым крупно не повезло, чьи жизни и судьбы были искалечены. Как, например, Мира Сколипс — «Мисс Греция» 1932 года, пытавшаяся стать танцовщицей и опустившаяся до грязных притонов Шанхая. Или Агнесс Сюре — «Мисс Франция» 1921 года, скончавшаяся в самой страшной нищете в Буэнос-Айресе. Как Пегги Дэвис — «Мисс Англия» 1928 года, которая покончила с собой, оставив записку: «Нет сил, чтобы вынести эту жизнь». Или Шарлотта Насг — «Мисс Сан-Луис» 1927 года, которая убила своего мужа и отправилась в тюрьму.

— А вообще-то, — подвел итог Рауль, — из двадцати тысяч «мисс», которые за последние двадцать лет были удостоены корон на самых разных уровнях — от маленьких городков до «Мисс Универсул», — лишь каждая десятая сумела удачно выйти замуж, что, конечно, является главной и самой желанной целью каждой «мисс». Но судьбу не обманешь: почти девяносто процентов их браков заканчивались разводами в первые пять лет после свадьбы.

И когда, изумленный такой потрясающей эрудицией, я спросил у Рауля, каким образом он умудряется помнить все эти бесчисленные имена, даты, цифры и факты, он сказал, назидательно подняв палец:

— Все очень просто: у нас, репортеров, конкуренция ничуть не менее жестокая, чем у этих наивных девчонок, гоняющихся за коронами «мисс». Чтобы печатали именно меня, а не моего коллегу, я должен знать свое дело лучше, чем он. Должен доказать шефу, что именно я могу дать газете самый яркий, самый читаемый репортаж. И я должен доказывать это каждой моей работой, каждый день, всю жизнь.

Мы попросили кофе, закурили, и я задал Раулю главный вопрос, который давно уже вертелся у меня на языке. Я спросил его, ради чего вот уже столько лет работает эта гигантская, охватывающая весь земной шар машина. Кому это нужно, кроме самих претенденток на корону? Кто платит деньги и кто заказывает музыку?

— Коммерция, — сказал он лаконично. — Бизнес.

— А все-таки?

— Имя «мадам Елена Рубинштейн» тебе что-нибудь говорит?

Имя мадам Елены Рубинштейн я уже знал, как его знал в те годы любой телезритель любой западной страны: каждый вечер ослепительно улыбавшиеся телевизионные девушки проникновенными голосами убеждали мою жену пользоваться пудрой «Сил Фэйшн», помадой «Силвер Рэйдж» и карандашом для ресниц «Дэрк Броун».

— Фирма мадам Рубинштейн, производящая, как ты знаешь, косметику, — главный патрон и организатор конкурсов. Фирма мадам Елены (сама мадам умерла в 1965 году) — это «крестная мамаша» всех «мисс», которых она превращает в своих агентов по рекламе. Каждая победительница получает премию, по взамен она подписывает контракт, который делает эту девочку, если говорить по-английски, «модел», а если по-португальски — «моде?ло» — штатной сотрудницей мадам Рубинштейн, точнее говоря — куклой, которая будет рекламировать ее — и, заметь, только ее! — косметику. И хотя никто не делает из этого секрета: условия контрактов, наоборот, публикуются и рекламируются печатью, и всем в общем-то ясно, что вся эта затея с конкурсами красоты — всего лишь рекламный трюк, но в сознании читательниц моего журнала, других журналов и газет, в сознании телезрительниц все это трансформируется. Под воздействием нашей рекламы, наших восторгов и оваций у публики подсознательно складывается впечатление, что королева красоты стала победительницей очередного конкурса не потому, что она красива, а потому, что пользовалась косметикой с маркой «Елена Рубинштейн». И они бегут в магазин… А для того чтобы постоянно поддерживать этот интерес к своей продукции, фирма мадам Рубинштейн периодически меняет моду. И меняет ее кардинально. Все то, чем девушка пользовалась еще вчера: пудра, помада, тушь для ресниц и прочие снадобья — все это завтра будет объявлено вышедшим из моды. Безнадежно устаревшим. Смешным и недостойным девушки, которая хочет шагать в ногу с веком. Эти рекламные катаклизмы и приурочиваются к конкурсам красоты: пассарела «Мараканазиньо», по которой пойдут в субботу наши девицы, станет стартовой площадкой для очередной премьеры: «Космической косметики». Да, да, можешь заранее предупредить свою жену: отныне и до будущего года в моде будет «космический» макияж: голубовато-серебристые тона, блестки, металлический отлив.

А вообще-то в этом деле, кроме мадам Рубинштейн, замешаны десятки других фирм. И швейных, и обувных, и туристических, и даже автомобильных. Главный конкурс в Майами патронируют сейчас, например, «Тони» — дочерняя косметическая фирма от «Жиллета», «Пепси-кола», «Олдсмобил». В это дело вложены в Майами такие миллионы, какие нам тут, в Бразилии, и не снились. И заметь: все расходы не только окупаются, но и приносят десятикратную, если не больше, прибыль. А как же иначе: стоит только «Мисс Айдахо» сказать по радио или по телевидению, что она умывается по утрам мылом «Пальмолив», а чистит зубы пастой «Филипс», как все парфюмерные фирмы, которые производят другие типы мыла и пасты, могут либо покинуть штат Айдахо, либо примириться с падением своих продаж процентов этак на пятьдесят.

Рауль закурил, сладко потянулся. Я подумал, что пора бы и по домам. Но как истинный бразилец Рауль, видимо, настроился на долгую и серьезную беседу. Он уже в третий раз заказал кафезиньо, пачку сигарет «Голливуд». И говорил, говорил, говорил…

— Возьми наш нынешний конкурс: ты, может быть, думаешь, что скандальная сенсация с Анизией Фонсека, кухаркой из фавелы, которая стала «Мисс Бразилиа» и претендует на звание «Мисс Бразилия», возникла сама по себе? Нет, брат, все это было организовано с определенными целями. Во-первых, нашему угасающему, теряющему популярность предприятию нужна свежая кровь. Годами и десятилетиями королевы красоты появлялись из «чистой публики», из «приличных семей», поэтому простонародье, миллионы людей, которых социологи относят к самой низшей и самой многочисленной категории населения, стали терять интерес к нашим «мисс», понимая, что все эти великосветские игры их не касаются, что их дочкам доступа на Олимп нет. И вот теперь пожалуйста: по пассареле гордо шагает кухарка и дочь кухарки, прожившая всю жизнь в фавеле и ни разу в жизни не облачавшаяся в вечернее платье!

Вторая и главная причина: если раньше телезрители этой низшей, но, повторяю, самой многочисленной категории рассматривали рекламу изделий мадам Рубинштейн как нечто, не имеющее к ним никакого отношения, как дорогие игрушки королев, кинозвезд и светских львиц, то теперь им начинает казаться, что продукция мадам Рубинштейн способна и кухарку превратить в «мисс». И ты представляешь себе, сколько огребет фирма мадам Рубинштейн, если хотя бы одна из десяти, ну, пусть даже одна из ста этих бедных и нищих девчонок, сэкономив на еде, на билетах в кино, урвав из жалкой заначки, которая лежит в ожидании рождества или карнавала, отправится в ближайшую галантерейную лавку и купит самую дешевую губную помаду или лак для ногтей?..

Вот поэтому-то успех Анизии был запланирован еще до того, как сама она оказалась среди соискательниц короны. Да и вообще: Анизия тут ни при чем. Она просто подвернулась под руку. Не будь ее, взяли бы любую другую. С подходящими, разумеется, параметрами по бюсту и бедрам.

А все то, что ты слышал в Организационной комиссии: жалобы на хлопоты, которые им причиняет Анизия, крикливое возмущение ее «выходками» — это тоже игра, подогревание сенсации, создание возбужденной, может быть, даже скандальной атмосферы, на которую мы, репортеры, слетаемся, как мухи на падаль. И к счастью для всех нас, эта добрая и наивная девочка, сама того не понимая, участвует в нашей игре, когда, искренне и от души желая помочь горничной в отеле, хватается за пылесос. Остальные «мисс» шокированы, в оргкомитете скандал, мы, газетчики, подогреваем страсти, а публика умиляется.

Рауль устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Уже первый час ночи. Окна на авениде Атлантика гаснут одно за другим: Копакабана отходит ко сну. Мы молчим, прислушиваясь к шелесту волн, лениво набегающих на песчаный пляж и отступающих обратно в черный океан. У пустого соседнего столика останавливается одинокая женщина. Она оборачивается в нашу сторону с молчаливым, хорошо понимаемым на всех широтах вопросом. Это Паула из нашего «Сан-Жорже». Узнав меня, она улыбается, пожимает плечами, словно извиняясь за нечаянную ошибку, и прикладывает палец к губам, намекая, что эта нечаянная встреча должна остаться между нами. Я чуть заметно киваю ей, и она идет дальше к «Леме-палас-отелю», где и в этот час можно найти любителей ночных приключений. Я гляжу ей вслед. У нее мягкая походка человека, которому некуда торопиться, которого никто нигде не ждет. Удаляющуюся фигуру Паулы провожает усталым взглядом и наш официант, который давно уже отправился бы домой, но суровый закон ресторанного сервиса, гласящий, что клиент всегда прав, удерживает его от деликатных намеков и вопросительных взглядов. «Фиорентина» славится обслуживанием, и сейчас я это могу оценить в полной мере.

Мы прощались с Раулем, пронизанные взаимной братской любовью, и договорились встретиться завтра в «Мараканазиньо» на репетиции конкурса.

— Обязательно приезжай, — сказал он, обнимая меня за плечи. — Репетиция может оказаться для тебя еще интереснее и важнее самого конкурса.

Я подумал, что он преувеличивает: чего ради тратить время на репетицию? Все уже казалось предельно ясным. Рассказ Рауля расставил все точки над «и»: «бизнес и красота, капитализм и бесправное положение женщины. Холодная игра дельцов на честолюбии и жадности провинциальных девиц. Массовый обман потребителя, которому фирмы-патроны всучают свои товары, рекламируемые участницами конкурса». И в конце — ликование победительницы, слезы остальных и холодные улыбки хозяев, подсчитывающих барыши. Хоть сейчас я был готов садиться за контрпропагандистский очерк. Оставалось только решить, в каком эмоциональном ключе его делать: либо писать с откровенным негодованием, и тогда получится разоблачительный памфлет, либо, мобилизовав иронию, попытаться высмеять конкурсы и возню вокруг них. И в том и в другом случае следовало обрушить пыл не только на организаторов конкурса, но и на девиц, добровольно продающих себя фирме мадам Рубинштейн. Словом, прощаясь с Раулем, я был убежден, что мой очерк уже сложился: осталось его только записать или как «гневное разоблачение», или «разоблачение с иронией». С признательностью за бесценную помощь, за обрушенный на меня поток информации, который поможет мне создать шедевр — именно шедевр, я в этом уже не сомневался! — я обнимал Рауля как друга и брата и пытался сообразить, чем же мне отблагодарить его за восхитительное, не так уж часто встречающееся среди журналистов бескорыстие. А Рауль, понимая это, потрепал меня по плечу, взялся в последний раз за мою пуговицу, улыбнулся и повторил:

— Приходи все-таки на репетицию. Не пожалеешь. Увидишь вблизи.

Он сказал это, кивнул мне и пошел по тротуару в сторону авениды Принцессы Изабель, где легче было поймать такси. А я задержался около подсчитывающего чаевые официанта. Пытаясь понять смысл этой последней фразы «увидишь вблизи», я вдруг почувствовал, что Рауль подарил мне совершенно неожиданный вариант решения темы «Конкурс красоты». А обе мои домашние заготовки — «гневное разоблачение» и «разоблачение с иронией» — лучше отложить. Или использовать как вспомогательный инструмент. Главные усилия следует сосредоточить не на разоблачении конкурса. Разоблачение прозвучит в любом случае. Но как бы я ни писал, главным объектом исследования должны стать не организаторы и хозяева. Не фирма Елены Рубинштейн. Решать эту тему нужно на улыбках и слезах «мисс»…

«Увидишь вблизи», — сказал Рауль. И вновь оказался нрав: в огромном, еще не заполненном публикой «Мараканазиньо» с какой-то неожиданной силой обнажились страсти, волнения, слезы, улыбки, радости и разочарования, кипящие вокруг конкурса и вокруг двадцати пяти растерянных его участниц. И почти физически ощутив их робость и страх, я вдруг понял очень важную вещь: можно сколько угодно иронизировать и высмеивать честолюбивые притязания этих девочек, их наивную веру в удачу, истеричное ожидание: «А вдруг именно я?!»

Но нельзя было не увидеть, что эти чувства, эти страхи, вера, надежда, смятение — они-то искренние, а не поддельные!.. В лихорадочном калейдоскопе фальшивых и продажных страстей, бушующих вокруг этой помпезной аферы, именуемой «Конкурс „Мисс Бразилия“», только слезы и страдания девочек были честными, настоящими, подлинными. И я понял, что нужно писать об этих слезах и о том, что они — не только соблазнительная эмоциональная приправа, придающая зрелищу особую пикантность, а заранее рассчитанный устроителями и умело переплавляемый в дивиденды компонент действа.

Я приехал в «Мараканазиньо» одновременно с автобусом, на котором доставили на репетицию «мисс». Уже одно это зрелище было достойно кисти художника, специализирующегося на батальных сценах: впереди автобуса на территорию стадиона ворвались, завывая сиренами, мигая красными и синими огнями, полицейские мотоциклы. У служебного входа выстроились две шеренги солдат, которые должны были защитить «мисс» от восторгов сотен их поклонников. Взявшись за руки, солдаты оттирали спинами толпу. Девушки выпрыгивали из автобуса, как цыплята из инкубатора, и бежали между вздрагивавшими, прогибающимися шеренгами солдат. Девушкам было немного страшно и радостно при виде беснующихся, ревущих и свистящих физиономий. И они, пожалуй, не стали бы возражать, если бы солдаты слегка ослабили свою бдительность. Или если бы поклонники малость прибавили энергии. И хотя бы частично прорвались за кулисы. Но солдаты выстояли. Может быть, потому, что поклонники берегли свои силы для решающей схватки в субботу.

Девушки исчезли за дверью, около которой грозно встали трое полицейских. Поклонники прекратили истерику и рассредоточились вокруг круглого здания Дворца спорта в поисках каких-нибудь щелей, через которые можно было бы просочиться внутрь. А я разыскал вход с надписью «Пресса» и вошел в огромный круглый зал, где стучали молотки декораторов, укрепляющих плакат: «Космическая косметика», хрипели динамики, а на трибунах покрикивали и посвистывали, словно проверяя свои силы, уже просочившиеся поклонники и болельщики. И бродили продавцы прохладительных напитков и жареных орешков.

Внутри большого круга, образованного примыкающей к сцене пассарелой — дорожкой, по которой будут дефилировать трепещущие соискательницы звания первой красавицы страны, уже топтались фотографы и репортеры. Из-за охраняемых полицией кулис доносился легкий шум. Слышно было, как кто-то спорил. А кто-то ругался. И выражения, долетавшие в зал, казались не совсем уместными в общении с самыми красивыми девушками страны. А потом появились и сами девушки. В купальниках. Не в парадных, которые они наденут в субботу, а в «тренировочных». Несмело выползали они по двое, по трое из-за кулис на сцену, боязливо поглядывали на репортеров. Поклонники на трибунах встречали каждую «мисс» доброжелательным свистом, а фотографы — фейерверком блицев.

Потом на сцене появилась сухощавая дама в строгом темном костюме, с тростью в руках. Дама слегка прихрамывала. Опираясь на трость, она подошла к краю сцены, строго посмотрела на нас — репортеров и фотографов — и сказала:

— Фотографировать можете сколько угодно, по разговаривать с девушками, отвлекать их я не разрешаю.

Коллеги вокруг сердито загудели. Кто-то крикнул, что пресса не напрашивается, пресса — если ей не создают условия — вообще может уйти и не освещать этот конкурс. Но кому он тогда будет нужен, если пресса о нем не скажет ни слова?

Дама постучала тростью об пол и сказала, что после окончания репетиции пресса получит полчаса для интервью со всеми «мисс», а пока от имени оргкомитета она просит создать условия для нормальной работы.

«Пресса» угомонилась. На сцене появился рояль. За рояль уселся тапер в черном костюме с бабочкой под несвежим воротничком. Выдавив из себя улыбку, он лениво пробежал пальцами по клавишам, но дама грозно застучала тростью, вновь потребовала тишины и обратилась к выстроившимся в две шеренги девочкам с напутственным словом. Она сказала, что до конкурса осталось мало времени, а им предстоит много работы. Поэтому она требует внимания и прилежания. Природные данные девочек сами по себе ни одной из них не могут гарантировать победу, ибо для победы нужно еще и умение «подавать себя». Именно этому она, дона Мария-Августа, будет их сейчас учить. И кто не успеет усвоить то, что она будет рассказывать и показывать, пускай не обольщается ложными надеждами и пеняет сама на себя.

— Итак, мы начинаем! И первое, чему вам следует научиться, — это умению стоять. Вот вы, например, «Мисс Парана», — Мария-Августа махнула тростью в сторону испуганно съежившейся худенькой блондинки. — Почему вы так сутулитесь? Подымите-ка голову, отведите назад плечи… Еще, еще! Сделайте так, чтобы там, на спине, у вас соприкоснулись лопатки! Втяните живот, расслабьте бедра! Ноги поставьте вместе, но ступни слегка разведите, так чтобы правая ступня находилась бы под углом к левой!..

«Мисс Парана», краснее собственного купальника, пыталась выполнить руководящие указания. Репортеры веселились, фотографы устрашающе наводили на нее жерла объективов.

Так начался урок, в ходе которого девушки получили массу полезных сведений. Узнали, как следует держать себя и как ставить ногу во время прохождения по пассареле: «Свободно, от бедра, неторопливо, словно вы входите в океан, преодолевая сопротивление воды…» Как нужно поворачиваться перед жюри: «Представьте себе, что у вас на голове стакан с водой и нельзя пролить ни капли…» Как следует глядеть на публику: «Вы должны улыбаться, словно извиняясь за то, что пытаетесь оспаривать корону у своих подруг».

Репетировали сначала все вместе, а потом начались сольные и потому самые мучительные для девушек упражнения. Болельщики архибанкады — так называется в «Мараканазиньо» самый дешевый второй ярус трибун — активно реагируют свистом на все происходящее. Причем свистит архибанкада по-разному: одобрительно, негодующе, возмущенно, а иногда даже радостно. Свист может быть ласковый, ободряющий, означающий: «Девочка, не робей, мы — с тобой!..» Иногда — восхищенный, выражающий восторг и поклонение. По законам своего и чужого «поля» он сопровождает каждый шаг, каждый поворот представительницы Рио-де-Жанейро. Почти всем остальным «мисс», кроме общей любимицы Анизии, предназначается свист безжалостно-уничтожающий.

В загоне для прессы тем временем работают в основном фотографы. А репортеры рассказывают пикантные анекдоты, вспоминают любопытные казусы из истории прежних конкурсов и, естественно, обстоятельно анализируют шансы претенденток. Главным экспертом выступает Рауль:

— Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло, Баия, — диктует он свой прогноз о трех победительницах.

— А «Мисс Бразилиа»? — возмущенно кричат фотографы.

Рауль улыбается и пожимает плечами:

— Корону она не получит, ибо никто не позволит возложить ее на голову кухарки, чтобы отправить затем эту кухарку в Майами на конкурс «Мисс Универсул»! Это означало бы полную дискредитацию бразильского конкурса в глазах всего мира. Второе место?.. Маловероятно: его обладательница автоматически едет затем в Лондон на конкурс «Мисс Мира». И эти снобы англичане тоже никогда не простят нам такого оскорбления. А что касается третьего места… — Рауль задумался.

— Третье — гарантировано!

— Третье — наверняка! — зашумели коллеги.

Фотограф из «Маншете» подвел итог спорам:

— Третье место почетно и выгодно: и премия полагается, пусть маленькая, и поездка в Токио на конкурс «Мисс Красоты». Японцы — не англичане, с ними можно не церемониться, да они, глядишь, и не заметят, что им подсунули кухарку.

Рауль скептически улыбается. А я тем временем наблюдаю за «Золушкой из Тагуатинги». Среди всех соперниц Анизия — единственная бесспорная королева. Высокая и стройная, она держится уверенно, поворачивается так грациозно и улыбается так непринужденно, словно всю жизнь только и делала, что вышагивала по пассареле. Эта девочка, которая еще неделю назад мыла полы в своей лачуге и ни разу в жизни не надевала туфли на высоких каблуках, кажется в роли «мисс» более естественной, чем все окружающие ее дочки банкиров, чиновников и офицеров.

А на сцене тем временем продолжаются страдания остальных соискательниц первой короны страны.

— Раз, два, три, поворот! Раз, два, три, поворот! — обозначая ритм ударами трости в пол, дона Мария-Августа нещадно гоняет неуклюжую «Мисс Сержипе».

«Легче крокодила научить танцевать танго», — ворчит Рауль. Осваивая пируэт, которым надо будет порадовать жюри, «Мисс Сержипе» уже близка к обмороку и от сознания своей полной неспособности становится еще более косолапой и неповоротливой. Конкурентки глядят на нее с тайным злорадством. А некоторые, представив себя на ее месте, с испугом.

— Стоп! — Трость вонзается в доски помоста особенно яростно. — Вы свободны, «Мисс Сержипе», но вам придется дополнительно поработать сегодня вечером в отеле, ибо я не могу поручиться, что ваше появление на пассареле не вызовет у жюри нервного шока.

Тем временем в загоне для прессы, пользуясь тем, что на сцене выстроены все двадцать пять соискательниц, Рауль на правах старейшины проводит голосование по выборам «Мисс Фотогеничности» и «Мисс Симпатии». По неписаной, но свято соблюдаемой традиции конкурсов эти звания и ленты служат утешительными призами для заведомых аутсайдерок, которые наверняка не войдут даже в восьмерку финалисток.

А потом нам предоставляют обещанные полчаса на интервью. Фотографы вновь озаряют сцену фейерверком вспышек, репортеры, вооружившись блокнотами и магнитофонами, дружно атакуют трепещущих девиц под бдительным оком Марии-Августы, следящей, чтобы никто из нас не посмел фамильярничать с ее подопечными.

— Вы уже заметили, — обращается к «Мисс Парана» репортер журнала «Маншете», — что почти все участницы предыдущих конкурсов сумели впоследствии весьма удачно выйти замуж? А у вас имеются какие-либо матримониальные планы?

Простодушная «Мисс Парана» в первый момент не замечает подвоха. В ее глазах разгорается возбужденный блеск, но тут же девочка, спохватившись, смиряет себя и, потупив взор, смиренно отвечает, что, возможно, некоторые и надеются подцепить здесь мужа побогаче, но она, «Мисс Парана», об этом не думает. В настоящий момент все ее помыслы сосредоточены только на одном: как можно достойнее продемонстрировать на предстоящем конкурсе красоту, грациозность и обаяние девушек своего штата. А если бог поможет, то она, «Мисс Парана», готова защитить честь и достоинство национального флага и на любом из международных конкурсов: в Майами, Лондоне или Токио.

Сцена постепенно превращается в базарную толкучку. На нее прорвались чуть ли не все, кто находится сейчас в зале: репортеры, чтобы интервьюировать девиц, полицейские, чтобы охранять их от чрезмерно настойчивых интервьюеров, болельщики, спустившиеся с архибанкады, чтобы поближе оценить достоинства и недостатки «мисс», и даже присутствовавшие на репетиции седовласые сеньоры из оргкомитета, которые на правах хозяев и устроителей конкурса старательно играют приятную роль опекунов. Якобы защищая «мисс» от натиска «представителей прессы», сеньоры-покровители с видимым удовольствием трогают их за руки, обнимают за плечи, гладят по голове. Мария-Августа делает вид, что не замечает этого.

Проталкиваюсь в глубину сцены, где атакуемая сразу десятком репортеров и сеньоров-опекунов стоит уже успевшая переодеться «Мисс Бразилиа». В скромном темном платье она не потеряла элегантности, хотя немного смущена градом обрушивающихся на нее вопросов. «Представители прессы» хотят знать о ней все: любимое кушанье и напиток, имя жениха или друга сердца, фасон платьев, который она предпочитает, и марку губной помады, которой она пользовалась до того, как на положении «Мисс Бразилиа» получила обязательный к употреблению ассортимент изделий мадам Рубинштейн. Это, впрочем, запрещенный прием. На вопросы о своих косметических пристрастиях, выходящих за рамки ассортимента фирмы Рубинштейн, никто из «мисс» отвечать не имеет права под угрозой дисквалификации. Анизию, впрочем, этот подвох не смущает: она говорит, что до участия в конкурсе вообще не пользовалась косметикой. И все понимают, что она говорит правду.

Пробиться к ней невозможно, поэтому прибегаю к не слишком джентльменскому по отношению к коллегам методу силового давления. Достаю из кармана свой зеленый билет с надписью: «Зарубежный корреспондент», подымаю его над головой и иду напролом, расталкивая репортеров и фотографов со словами: «Прошу извинить, сеньоры! Московское радио!» Поскольку в этой свалке я — единственный представитель зарубежной прессы, коллеги ворчат, но расступаются, понимая, что выход конкурса на международную арену отвечает национальным интересам страны. А кроме того, они не прочь послушать и сообщить завтра в своей газете, о чем будет спрашивать нашу «мисс» этот странный русский.

Увы, доверчивые коллеги еще не осознали моего коварства. Вместо того, чтобы поблагодарить их и дать им возможность насладиться бесплатным шоу: «„Мисс Бразилиа“ отвечает на вопросы Москвы», я громко говорю: «Эксклюзивное интервью!», оттесняю бедром присосавшегося к Анизии сеньора-опекуна, беру ее под руку и веду за кулисы. Не ожидавшая такого натиска девушка покорно следует за мной. Растерявшиеся коллеги расступаются, дона Мария-Августа в ужасе подымается со стула, но я успокаивающе киваю головой, пытаясь телепатически передать ей на другой конец сцены нечто вроде: «Не волнуйтесь, мадам, это совсем не то, что вы думаете. В руках советского журналиста любая из ваших „мисс“ может чувствовать себя в такой же безопасности, как за стенами монастыря кармелиток».

За сценой, забившись вместе с Анизией в какую-то полуосвещенную щель между фанерными декорациями, достаю из кармана вырезку из вчерашней «Ултима ора»: фотографию Анизии в магазине у сверкающей никелированными переключателями газовой плиты. Под фотографией подпись: «„Мисс Бразилиа“ всю жизнь мечтала о такой газовой плите. Теперь она получит ее в новом домике, предоставленном префектом Бразилиа нашей королеве красоты».

— Это правда? — спрашиваю.

— Да, кажется. Мне обещали от имени префектуры небольшой домик.

— А еще говорят, что префект обещал устроить вас на хорошую работу?

— Обещал.

— И где же вы работали до конкурса?

— Прислугой: кухаркой и уборщицей.

— Ну и как?

— По-разному. В таком деле все зависит от того, какая у тебя хозяйка.

— И давно вы работаете прислугой?

— С двенадцати лет. Сейчас мне девятнадцать, значит, уже семь лет.

— Учились где-нибудь?

Она замялась:

— Меня мама всему учила. Она ведь тоже прислуга: прачка.

— Нет, я спросил о школе.

— Ах, школа? Да, я училась в школе, окончила четыре класса. Умею читать и писать. — Она посмотрела на меня не без гордости.

— А почему же не учились дальше?

Анизия грустно улыбается:

— Как же мне учиться, если нужно помогать маме? У нас ведь в семье еще четыре брата. Все младше меня. Представляете себе: каждого нужно обуть, одеть.

— А отец ваш где работает?

— Отца нет у нас уже давно. Уехал на заработки в Амазонию, когда мне было десять лет. Года три присылал немного денег, А потом перестал. Может быть, помер, а может быть, нашел себе другую женщину.

О многом еще хотелось бы расспросить ее, но слышу, как дона Мария-Августа с помощью полицейских и сеньоров-опекунов начинает энергично собирать девиц и выводить их со сцены. И торопливо задаю последний вопрос: — Скажите, Анизия, чего вам хочется сейчас больше всего?

— Чтобы этот конкурс закончился как можно скорее, — улыбается она.

— Ну а если серьезно? Есть же у вас какое-то самое главное желание, не связанное с конкурсом?

Она посерьезнела.

— Я хотела бы… Это трудно объяснить. Но я думаю о маме. Представляете себе: всю жизнь — грязная посуда, чужое грязное белье. И нас — пятеро, которых надо покормить хотя бы раз в день. И так всю жизнь. Поэтому самое главное мое желание — чтобы она почувствовала себя хотя бы на один день счастливой…

На сцене слышится трубный глас Марии-Августы: «А где же наша „Мисс Бразилиа“? Кто видел „Мисс Бразилиа“? Девушки, поживее! Автобус ждет!»

— Извините! — Анизия улыбнулась, подала мне руку, повернулась и пошла на выход.

Высокая и стройная, она шла, эта девушка из сказки Перро, повесив сумку на плечо, как баскетболистка после матча. Я глядел ей вслед, и у меня как-то сами собой родились строчки, которые, как я думал, должны будут стать финальными в очерке об этом конкурсе «Мисс Бразилия»: «Сейчас, окруженная всеобщим восхищением и поклонением, она чувствует себя счастливой, как и должна чувствовать себя настоящая Золушка. Но, как настоящая Золушка, она слишком уж доверчива и наивна. А эти качества вряд ли помогут ей в мире, сработанном по выкройкам и моделям мадам Рубинштейн».

А в субботу пришел финал всех страданий, ожиданий и надежд. Переполненные трибуны «Мараканазиньо» вскипали нетерпением. Архибанкада расцвела приветственными транспарантами и самодельными плакатами. Где-то там, наверху, в водовороте воплей, трещоток, песен и свиста, затерялись Ариэл с Женей и Пауло со своей супругой. Не без гордости я заметил, что «Сан-Жорже» был весьма неплохо здесь представлен: на архибанкаде волновались и спорили о том, кому достанется корона, Марилене и Паула. Рядом с ними спокойно ожидала начала церемонии Мария-Фернанда, ее интересовало только одно: фасоны платьев «мисс». А внизу, поблизости от сцены, за столиками для более респектабельной публики, я увидел сначала сеньора Жоакима, потом — сеньора Перейру. И он тоже увидел меня и успел поприветствовать своей традиционно лучезарной улыбкой, прежде чем зал погрузился в темноту, грянула музыка, вспыхнули прожекторы на сцене, вырвав из полумрака рекламные щиты, на которых аршинными буквами красовались призывы пользоваться только косметической продукцией фирмы Елены Рубинштейн, и перед микрофонами появилась чета ведущих: Пауло Макс в смокинге и мадам Марилу в темно-зеленом вечернем туалете. Музыка стихла, и тысячекратно умноженный электроникой бархатный баритон Пауло Макса заполнил необъятную полусферу «Мараканазиньо»: